Неточные совпадения
— Да я и строений для этого не строю; у меня нет зданий с колоннами да фронтонами. Мастеров я не выписываю из-за
границы. А уж крестьян от хлебопашества ни
за что не оторву. На фабриках у меня
работают только в голодный год, всё пришлые, из-за куска хлеба. Этаких фабрик наберется много. Рассмотри только попристальнее свое хозяйство, то увидишь — всякая тряпка пойдет в дело, всякая дрянь даст доход, так что после отталкиваешь только да говоришь: не нужно.
— Все находят, что старше. Так и должно быть. На семнадцатом году у меня уже был ребенок. И я много
работала. Отец ребенка — художник, теперь — говорят — почти знаменитый, он
за границей где-то, а тогда мы питались чаем и хлебом. Первая моя любовь — самая голодная.
Да все. Еще
за границей Штольц отвык читать и
работать один: здесь, с глазу на глаз с Ольгой, он и думал вдвоем. Его едва-едва ставало поспевать
за томительною торопливостью ее мысли и воли.
— Мне с того имения присылают деньги: тысячи две серебром — и довольно. Да я
работать стану, — добавил он, — рисовать, писать… Вот собираюсь
за границу пожить: для этого то имение заложу или продам…
В.М. Дорошевич знал, что я
работаю в «Русском слове» только по его просьбе. Уезжая
за границу, он всегда просил меня писать и
работать больше, хотя и при нем я
работал немало.
— Мне показалось еще
за границей, что можно и мне быть чем-нибудь полезною. Деньги у меня свои и даром лежат, почему же и мне не
поработать для общего дела? К тому же мысль как-то сама собой вдруг пришла; я нисколько ее не выдумывала и очень ей обрадовалась; но сейчас увидала, что нельзя без сотрудника, потому что ничего сама не умею. Сотрудник, разумеется, станет и соиздателем книги. Мы пополам: ваш план и работа, моя первоначальная мысль и средства к изданию. Ведь окупится книга?
«Будущее лето я поеду
за границу, а потом, вероятно, и в Петербург, но только не
работать, а пожуировать». Барон непременно предполагал на следующую зиму перетащить Анну Юрьевну в Петербург, так как боялся, что он даже нынешнюю зиму умрет со скуки в праматери русской истории.
Теперь, когда прошло десять лет, жалость и страх, вызванные записями, конечно, ушли. Это естественно. Но, перечитав эти записки теперь, когда тело Полякова давно истлело, а память о нем совершенно исчезла, я сохранил к ним интерес. Может быть, они нужны? Беру на себя смелость решить это утвердительно. Анна К. умерла в 1922 году от сыпного тифа и на том же участке, где
работала. Амнерис — первая жена Полякова —
за границей. И не вернется.
Итак, ежели бы мы проиграли: имея в кармане деньги, всегда можно, при некоторой ловкости, удрать
за границу и жить себе в Париже или в Швейцарии препорядочным образом, и
работать сколько можно на пользу дела, а без денег что ты?
С 1867 года, когда я опять наладил мою работу как беллетриста и заграничного корреспондента, часть моего заработка уходила постоянно на уплату долгов. Так шло и по возвращении моем в Россию в 1871 году и во время нового житья
за границей, где я был очень болен, и больной все-таки усиленно
работал.
Он не переставал быть легальным русским обывателем, который по доброй воле (после его удаления из состава профессоров Московского университета) предпочел жить
за границей в прекрасном климате и
работать там на полной свободе.
То, над чем я
за границей работал столько лет, принимало форму целой книги. Только отчасти она состояла уже из напечатанных этюдов, но две трети ее я написал — больше продиктовал — заново. Те лекции по мимике, которые я читал в Клубе художников, появились в каком-то журнальце, где печатание их не было доведено до конца,
за прекращением его.
Работая над книгой моей"Европейский роман", куда я ввел и польскую беллетристику, я еще усиленнее продолжал эти чтения, даже и
за границей, и моим последним чтецом в Ницце, с которым я специально изучал"Пана Тадеуша", был поляк, доктор, учившийся в России.
В Тульской губернии у близких моих родственников было небольшое имение. Молодежь этой семьи деятельно
работала в революции, сыновья и дочери то и дело либо сидели в тюрьмах, либо пребывали в ссылке, либо скрывались
за границей, либо высылались в родное гнездо под гласный надзор полиции. Однажды летом к одной из дочерей приехала туда погостить Вера Ивановна. Место очень ей понравилось, и она решила тут поселиться. Ей отвели клочок земли на хуторе, отстоявшем
за полторы версты от усадьбы.
Инна, после высылки из Богородицкого уезда, где
работала на голоде, жила пока дома, но вскоре собиралась ехать
за границу. История на Рождественских курсах с последовавшим исключением курсисток вызвала в Петербурге всеобщее возмущение доктором Бертенсоном. Один либеральный промышленник предложил наиболее пострадавшим курсисткам, Инне в том числе, ехать на его счет в Швейцарию оканчивать врачебное образование и обязался высылать им до окончания курса по двадцать пять рублей в месяц.
В немногих словах, дельно и едко высказала Марья Орестовна свою «претензию». Она не скрывала постоянного пренебрежительного отношения к Евлампию Григорьевичу. Не желает она дольше
работать над его производством в генералы со звездой. Она хочет жить для себя. Ее план — уехать
за границу, основаться сначала там, а позднее — где ей угодно в России, на средства, которых она, при всем своем уме, не позаботилась получить от мужа заблаговременно из гордости.
Он много жил, много видал
за границей,
работал, говорил грубовато, смело, без утайки и с каким-то"себе на уме"в глазах, которое ей нравилось.
"Все устроится, — думал Иван Алексеевич. — И Палтусов на свободе катается с купчихой: она его и спасет, и женит на себе… Теперь он, Пирожков, никому не нужен… Пора в деревню — скопить деньжонок — и надолго-надолго
за границу…
работать".
Но в том-то и особенность Толстого, что нет для него живого труда, который бы мог ему показаться дрянью, раз он захватил его душу. И вот он, — художник, — едет
за границу с специальною целью изучить постановку там школьного дела. Объезжает Германию, Швейцарию, Италию, Францию, Англию, Бельгию. Жадно, как всегда, ловит впечатления. «Я везу, — пишет он своей тетушке Т. А. Ергольской, — такое количество впечатлений, знаний, что я должен бы много
работать, прежде чем уложить все это в моей голове».
— Послушай, Степа (перебила я его вдруг, боясь, что мой вопрос придется потом некстати). Ведь если ты так долго
работал и еще собираешься
работать, то ведь тебя наконец и спросят: каким же делом ты займешься здесь, в России? Неужели весь свой век будешь пребывать
за границей?
— Выздоровеешь, отдохнешь, займешься практикой, а так годика через два поедешь
за границу —
работать. Вернувшись оттуда, займешь кафедру. Имя будет сделано, карьера упрочена и я твоя. Согласен?
Полиция
работала в течение нескольких месяцев, были исписаны груды бумаги, сообщены во все города России приметы «бежавшей из родительского дома, — как значилось в официальных бумагах тайного советника девицы Зинаиды Владимировны Похвисневой, — 20 лет от роду»; вошли даже в сношение по этому поводу с русскими посольствами
за границей, но несмотря на все эти принятые меры, розыски были совершенно безуспешны.
Федор Дмитриевич между тем
работал усиленно
за границей и следы этой работы, появляясь и в специальной медицинской, и в общей прессе, делали его имя все популярнее и популярнее в России.