Неточные совпадения
«Ночью писать, — думал Обломов, — когда же спать-то? А поди тысяч пять
в год
заработает! Это хлеб! Да писать-то все, тратить мысль, душу свою на мелочи, менять убеждения, торговать умом и воображением, насиловать свою натуру, волноваться, кипеть, гореть, не знать покоя и все куда-то двигаться… И все писать, все писать, как колесо, как машина: пиши завтра, послезавтра;
праздник придет, лето настанет — а он все пиши? Когда же остановиться и отдохнуть? Несчастный!»
Вот я думал бежать от русской зимы и прожить два лета, а приходится, кажется, испытать четыре осени: русскую, которую уже пережил, английскую переживаю,
в тропики придем
в тамошнюю осень. А бестолочь какая: празднуешь два Рождества, русское и английское, два Новые года, два Крещенья.
В английское Рождество была крайняя нужда
в работе — своих рук недоставало: англичане и слышать не хотят о работе
в праздник.
В наше Рождество англичане пришли, да совестно было заставлять
работать своих.
У многих мелкопоместных мужик
работал на себя только по
праздникам, а
в будни —
в ночное время.
По
праздникам (а
в будни только по ночам) мужики и бабы вольны управляться у себя, а затем, пока тягловые рабочие томятся на барщине, мальчики и девочки
работают дома легкую работу: сушат сено, вяжут снопы и проч.
Я тоже начал
зарабатывать деньги: по
праздникам, рано утром, брал мешок и отправлялся по дворам, по улицам собирать говяжьи кости, тряпки, бумагу, гвозди. Пуд тряпок и бумаги ветошники покупали по двугривенному, железо — тоже, пуд костей по гривеннику, по восемь копеек. Занимался я этим делом и
в будни после школы, продавая каждую субботу разных товаров копеек на тридцать, на полтинник, а при удаче и больше. Бабушка брала у меня деньги, торопливо совала их
в карман юбки и похваливала меня, опустив глаза...
Нельзя же ведь определить, сколько часов каторжный должен тащить бревно во время метели, нельзя освободить его от ночных работ, когда последние необходимы, нельзя ведь по закону освободить исправляющегося от работы
в праздник, если он, например,
работает в угольной яме вместе с испытуемым, так как тогда бы пришлось освободить обоих и прекратить работу.
Такая спешка, что
работают даже
в праздники.
Когда же мой отец спросил, отчего
в праздник они на барщине (это был первый Спас, то есть первое августа), ему отвечали, что так приказал староста Мироныч; что
в этот
праздник точно прежде не
работали, но вот уже года четыре как начали
работать; что все мужики постарше и бабы-ребятницы уехали ночевать
в село, но после обедни все приедут, и что
в поле остался только народ молодой, всего серпов с сотню, под присмотром десятника.
Лучший слесарь на фабрике и первый силач
в слободке, он держался с начальством грубо и поэтому
зарабатывал мало, каждый
праздник кого-нибудь избивал, и все его не любили, боялись.
Его мать перешла
работать в семью одного профессора Московского университета, с которым А.П. Сухов, посещая по
праздникам свою мать, встречался.
В будни работу
работают,
в праздник песни поют и за начальников бога молят.
В будни работу
работают,
в праздники — за начальство богу молят.
Там он жил
в последней степени унижения, никогда не наедался досыта и
работал на своего антрепренера с утра до ночи; а
в каторге работа легче, чем дома, хлеба вдоволь и такого, какого он еще и не видывал; по
праздникам говядина, есть подаяние, есть возможность
заработать копейку.
Раз, уже довольно долго после моего прибытия
в острог, я лежал на нарах и думал о чем-то очень тяжелом. Алей, всегда работящий и трудолюбивый,
в этот раз ничем не был занят, хотя еще было рано спать. Но у них
в это время был свой мусульманский
праздник, и они не
работали. Он лежал, заложив руки за голову, и тоже о чем-то думал. Вдруг он спросил меня...
Аллах сердит будет!» Исай Фомич упрямо и высокомерно засветил
в своем уголку свечку и начал
работать, видимо показывая, что ни во что не считает
праздник.
Попадья укоряет меня, что я и
в сей
праздник Христова Рождества
работаю, а я себе лучшего и удовольствия не нахожу, как сию работу.
Аксюша. Не все я на салазках каталась, я с шести лет уж помогала матери день и ночь
работать; а по
праздникам, точно, каталась с мальчишками на салазках. Что ж, у меня игрушек и кукол не было. Но ведь я уж с десяти лет живу у вас
в доме и постоянно имею перед глазами пример…
На той же липе,
в которой Яков устроил часовню, — Пашка вешал западни на чижей и синиц. Ему жилось тяжело, он похудел, осунулся. Бегать по двору ему было некогда: он целые дни
работал у Перфишки, и только по
праздникам, когда сапожник был пьян, товарищи видели его. Пашка спрашивал их о том, что они учат
в школе, и завистливо хмурился, слушая их рассказы, полные сознанием превосходства над ним.
Он присматривался к странной жизни дома и не понимал её, — от подвалов до крыши дом был тесно набит людьми, и каждый день с утра до вечера они возились
в нём, точно раки
в корзине.
Работали здесь больше, чем
в деревне, и злились крепче, острее. Жили беспокойно, шумно, торопливо — порою казалось, что люди хотят скорее кончить всю работу, — они ждут
праздника, желают встретить его свободными, чисто вымытые, мирно, со спокойной радостью. Сердце мальчика замирало,
в нём тихо бился вопрос...
Марью Николаевну это ничто не попортило: она училась,
работала и раза два
в год набегала домой, чтобы провести
праздники с отцом и с братьями, которые приходили об эту пору пешком из училища, а особенно с младшей сестрой,
в которой не слыхала души.
Когда к вороту станут человек шестьдесят, сила давления получается страшная, причем сплошь и рядом лопается снасть.
В последнем случае народ бьет и концом порвавшейся снасти, и жердями самого ворота. Бурлаки, конечно, отлично знают все опасности работы воротом, и, чтобы заставить их
работать на нем, прежде всего пускают
в ход все ту же водку, этот самый страшный из всех двигателей. Субъектам, вроде Гришки, Бубнова и Кравченки, работа воротом — настоящий
праздник.
Силантия незачем присчитывать к семье; подобно большей части крестьян Ивана Гавриловича, он
работал по оброку и являлся домой из Озерок, деревни
в тридцати верстах от Кузьминского, не иначе как только
в большие
праздники или же
в дни торжественные, как то: свадьбы, мирские сходки, крестины и тому подобное. Остается, значит, сказать несколько слов о его сыне.
Ананий Яковлев. Нет-с, это словно бы не так! Торговый человек завсегда должен паче себя наблюдать, чем мастеровой. У нас теперь, по нашей разносной торговле, может,
праздника христова нет, все мы перед публикой на глазах быть должны, а мастерового человека мы тоже знаем: шесть дней
поработал, а седьмой, пожалуй, и
в кабаке за бочкой проваляется.
Дело было
в канун Рождества, и Макару было известно, что завтра большой
праздник. По этому случаю его томило желание выпить, но выпить было не на что: хлеб был
в исходе; Макар уже задолжал у местных купцов и у татар. Между тем завтра большой
праздник,
работать нельзя, — что же он будет делать, если не напьется? Эта мысль делала его несчастным. Какая его жизнь! Даже
в большой зимний
праздник он не выпьет одну бутылку водки!
Но однажды помещенные
в канцелярию писаря тотчас подвергались психической эпидемии, весьма быстро заражавшей все нормально человеческое и еще быстрее развивавшей искаженные потребности, желания, стремления; целые дни
работали эти труженики с усердием, более нежели с усердием, с завистью; штаты тогда были еще невероятные, едва эти бедняки
в будни досыта наедались и
в праздники допьяна напивались, а ни один не хотел заняться каким-нибудь ремеслом, считая всякую честную работу не совместною с человеческим достоинством, дозволяющим только брать двугривенные за справки.
От малого до большого, что
в неделю
заработал, то на
праздник в харчевне и спустил; а тепериче, если взять и другую линию: портной, сапожник и гравировщик, — у нас считается на что есть хуже из всех: у них, с позволенья сказать, зимой,
в субботу,
в баню надобно сходить, так старший подмастерье выпросит у дворника рукавицы, наденет их, вместо сапог, на ноги да так и отваляет, а и по этому делу выходят
в люди…
С двенадцати лет он уже служил на фабрике (действие происходит на одном из уральских горных заводов), и
в будни мы могли видеться только по вечерам, и только
праздники принадлежали нам всецело да лето, с Петрова дня по успенье, когда фабрика не
работала.
Одинаково
работают лесники и
в будни и
в праздник, и, кроме «подсыпки», никому из них во всю зиму домой хода нет.
Пришла Пасха, и наемный люд, что
работал у него на прядильнях и рубил суда, получив расчет
в Великий четверг, разошелся на
праздник по своим деревням; остались лишь трое, родом дальние; на короткую побывку не с руки было им идти.
Например,
в воскресенья и
праздники грешно было
работать, понедельник — тяжелый день, и таким образом
в году набиралось около двухсот дней, когда поневоле приходилось сидеть сложа руки.
Я собирался уезжать. Жил я совсем один
в небольшом глинобитном флигеле
в две комнаты, стоявшем на отлете от главных строений. 1 октября был
праздник покрова, — большой церковный
праздник,
в который не
работали. Уже с вечера накануне началось у рабочих пьянство. Утром я еще спал.
В дверь постучались. Я пошел отпереть.
В окно прихожей увидел, что стучится Степан Бараненко. Он был без шапки, и лицо глядело странно.
Жить стало, конечно, труднее, и Агния Петровна, из желания побаловать дочку на
праздниках сладким кусочком и обновкой,
работала не только
в мастерской, но и дома, не разгибая спины.
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен
в субботу; люди и она не
работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен
праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны,
в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
25 декабря. Не знаю, что о себе думать, к чему я рожден и на что призван. Попадья укоряет меня, что я и
в сей
праздник работаю, а я себе лучшего удовольствия не нахожу, как сию работу. Пишу мою записку с радостию такою и любовию, что и сказать не умею. Озаглавил ее так: „О положении православного духовенства и о средствах, как оное возвысить“. Думаю, что так будет добре. Никогда еще не помню себя столь счастливым и торжествующим, столь добрым и столь силы и разумения преисполненным.