Неточные совпадения
Я жил тогда в Одессе
пыльной…
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там всё Европой дышит, веет,
Всё блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по
улице веселой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжелый,
И сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали.
А где, бишь, мой рассказ несвязный?
В Одессе
пыльной, я сказал.
Я б мог сказать: в Одессе грязной —
И тут бы, право, не солгал.
В году недель пять-шесть Одесса,
По воле бурного Зевеса,
Потоплена, запружена,
В густой грязи погружена.
Все домы на аршин загрязнут,
Лишь на ходулях пешеход
По
улице дерзает вброд;
Кареты, люди тонут, вязнут,
И в дрожках вол, рога склоня,
Сменяет хилого коня.
Служитель нагнулся, понатужился и, сдвинув кресло, покатил его. Самгин вышел за ворота парка, у ворот, как два столба, стояли полицейские в
пыльных, выгоревших на солнце шинелях. По
улице деревянного городка бежал ветер, взметая пыль, встряхивая деревья; под забором сидели и лежали солдаты, человек десять, на тумбе сидел унтер-офицер, держа в зубах карандаш, и смотрел в небо, там летала стая белых голубей.
Лошадь вялой рысцой, постукивая равномерно подковами по
пыльной и неровной мостовой, тащилась по
улицам; извозчик беспрестанно задремывал; Нехлюдов же сидел, ни о чем не думая, равнодушно глядя перед собою. На спуске
улицы, против ворот большого дома, стояла кучка народа и конвойный с ружьем. Нехлюдов остановил извозчика.
И провинциал вздыхает, и по заборе, который напротив его окон, и по
пыльной и грязной
улице, и по тряскому мосту, и по вывеске на питейной конторе.
Только когда мы выехали из города и грязно-пестрые
улицы и несносный оглушительный шум мостовой заменились просторным видом полей и мягким похряскиванием колес по
пыльной дороге и весенний пахучий воздух и простор охватил меня со всех сторон, только тогда я немного опомнился от разнообразных новых впечатлений и сознания свободы, которые в эти два дня совершенно меня запутали.
Ветер налетал порывами и нес по
улицам пыльные вихри.
Кожемякин, провожая его, вышел на
улицу: отягощение плыли облака, точно огромные сытые птицы; белое солнце, являясь между их широких крыльев, безрадостно смотрело минуту на
пыльную, сухую землю и пряталось.
От этих дум торговля казалась ему скучным делом, мечта о чистой, маленькой лавочке как будто таяла в нём, он чувствовал в груди пустоту, в теле вялость и лень. Ему казалось, что он никогда не выторгует столько денег, сколько нужно для того, чтоб открыть лавочку, и до старости будет шляться по
пыльным, жарким
улицам с ящиком на груди, с болью в плечах и спине от ремня. Но удача в торговле, вновь возбуждая его бодрость, оживляла мечту.
Дядя заставил Евсея проститься с хозяевами и повёл его в город. Евсей смотрел на всё совиными глазами и жался к дяде. Хлопали двери магазинов, визжали блоки; треск пролёток и тяжёлый грохот телег, крики торговцев, шарканье и топот ног — все эти звуки сцепились вместе, спутались в душное,
пыльное облако. Люди шли быстро, точно боялись опоздать куда-то, перебегали через
улицу под мордами лошадей. Неугомонная суета утомляла глаза, мальчик порою закрывал их, спотыкался и говорил дяде...
Маленький,
пыльный старик метался по лавке, точно крыса в западне. Он подбегал к двери, высовывал голову на
улицу, вытягивал шею, снова возвращался в лавку, ощупывал себя растерявшимися, бессильными руками и бормотал и шипел, встряхивая головой так, что очки его прыгали по лицу...
Хлопнула серенькая покосившаяся калитка, бабьи босые ноги прошлепали по
пыльным горбам
улицы, и мокрая от слез попадья повела Матрену на свой птичий двор.
За городом, против ворот бойни, стояла какая-то странная телега, накрытая чёрным сукном, запряжённая парой пёстрых лошадей, гроб поставили на телегу и начали служить панихиду, а из
улицы, точно из трубы, доносился торжественный рёв меди, музыка играла «Боже даря храни», звонили колокола трёх церквей и притекал
пыльный, дымный рык...
Въезжая
улица — это два ряда одноэтажных лачужек, тесно прижавшихся друг к другу, ветхих, с кривыми стенами и перекошенными окнами; дырявые крыши изувеченных временем человеческих жилищ испещрены заплатами из лубков, поросли мхом; над ними кое-где торчат высокие шесты со скворешницами, их осеняет
пыльная зелень бузины и корявых ветел — жалкая флора городских окраин, населенных беднотою.
Публика, тесно сбившись в кучу, наполняла
пыльный и пахучий воздух
улицы глухим гулом своего говора, а иногда сквозь него вырывалось крепкое ругательство, злое и бессмысленное.
Так и живет городишко в сонном безмолвии, в мирной неизвестности без ввоза и вывоза, без добывающей и обрабатывающей промышленности, без памятников знаменитым согражданам, со своими шестнадцатью церквами на пять тысяч населения, с дощатыми тротуарами, со свиньями, коровами и курами на
улице, с неизбежным
пыльным бульваром на берегу извилистой несудоходной и безрыбной речонки Ворожи, — живет зимою заваленный снежными сугробами, летом утопающий в грязи, весь окруженный болотистым, корявым и низкорослым лесом.
По
пыльной, залитой знойными лучами солнца
улице тихо двигается похоронная процессия.
Длинные тени домов, деревьев, заборов ложились красиво по светлой
пыльной дороге… На реке без умолку звенели лягушки; [Лягушки на Кавказе производят звук, не имеющий ничего общего с кваканьем русских лягушек.] на
улицах слышны были то торопливые шаги и говор, то скок лошади; с форштата изредка долетали звуки шарманки: то виют витры, то какого-нибудь «Aurora-Walzer».
Между тем даже
пыльную петербургскую
улицу он видит лишь тогда, когда хозяин посылает его с товаром к заказчику; даже по праздникам он не может размяться, потому что хозяин, чтобы мальчики не баловались, запирает их на весь день в мастерской…
Но горные тропинки и зеленые долины манили меня куда больше
пыльных городских
улиц.
Солнце садилось. Красные лучи били по
пыльной деревенской
улице, ярко-белые стены хат казались розовыми, а окна в них горели кровавым огнем. Странник и Никита сидели на крылечке хаты, окруженные толпою хохлов — мужиков и особенно баб.
Неуютная дача на
пыльной Аутской
улице. Очень покатый двор. По двору расхаживает ручной журавль. У ограды чахлые деревца.
Улица была уже пуста. Ее опять откуда-то обстреливали. Валялся у дверей аптекарского магазина
пыльный труп в кроваво-черных обрывках студенческой тужурки.
Я втащил его в подвал, замкнул дверь. Крутые каменные ступеньки шли вниз. Громоздились до потолка
пыльные бочки, деревянная скамейка пахла керосином. Странно-тихо золотились пылинки в узком луче солнца. На
улице трещали револьверные выстрелы и молниями прорезывали воздух вопли избиваемых.