Неточные совпадения
Стоять перед Последышем
Напасть… язык примелется,
А
пуще смех долит.
Пастух уж со скотиною
Угнался; за малиною
Ушли подружки в бор,
В полях трудятся пахари,
В лесу стучит топор!»
Управится с горшочками,
Все вымоет, все выскребет,
Посадит хлебы в печь —
Идет родная матушка,
Не будит —
пуще кутает:
«
Спи, милая, касатушка,
Спи, силу запасай!
— Ну, Христос с вами! отведите им по клочку земли под огороды!
пускай сажают капусту и
пасут гусей! — коротко сказала Клемантинка и с этим словом двинулась к дому, в котором укрепилась Ираидка.
Вдруг Жиран завыл и рванулся с такой силой, что я чуть было не
упал. Я оглянулся. На опушке леса, приложив одно ухо и приподняв другое, перепрыгивал заяц. Кровь ударила мне в голову, и я все забыл в эту минуту: закричал что-то неистовым голосом,
пустил собаку и бросился бежать. Но не успел я этого сделать, как уже стал раскаиваться: заяц присел, сделал прыжок и больше я его не видал.
Нас не
пускали к ней, потому что она целую неделю была в беспамятстве, доктора боялись за ее жизнь, тем более что она не только не хотела принимать никакого лекарства, но ни с кем не говорила, не
спала и не принимала никакой пищи.
Но Тарас не
спал; он сидел неподвижен и слегка барабанил пальцами по столу; он держал во рту люльку и
пускал дым, от которого жид спросонья чихал и заворачивал в одеяло свой нос.
А ляшские тела, увязавши как
попало десятками к хвостам диких коней,
пустили их по всему полю и долго потом гнались за ними и хлестали их по бокам.
Поужинав, козаки ложились
спать,
пустивши по траве спутанных коней своих.
— Батюшки! — причитал кучер, — как тут усмотреть! Коли б я гнал али б не кричал ему, а то ехал не поспешно, равномерно. Все видели: люди ложь, и я то ж. Пьяный свечки не поставит — известно!.. Вижу его, улицу переходит, шатается, чуть не валится, — крикнул одноважды, да в другой, да в третий, да и придержал лошадей; а он прямехонько им под ноги так и
пал! Уж нарочно, что ль, он аль уж очень был нетверез… Лошади-то молодые, пужливые, — дернули, а он вскричал — они
пуще… вот и беда.
Привстал, оправился, хотел отдать поклон,
Упал вдруго́рядь — уж нарочно,
А хохот
пуще, он и в третий так же точно.
И быстреньким шепотом он поведал, что тетка его, ведьма, околдовала его, вогнав в живот ему червя чревака, для того чтобы он, Дронов, всю жизнь мучился неутолимым голодом. Он рассказал также, что родился в год, когда отец его воевал с турками,
попал в плен, принял турецкую веру и теперь живет богато; что ведьма тетка, узнав об этом, выгнала из дома мать и бабушку и что мать очень хотела уйти в Турцию, но бабушка не
пустила ее.
Химка. Я
пустила; все
спят, я
пустила. Ах, страсти!
Пуще всего он бегал тех бледных, печальных дев, большею частию с черными глазами, в которых светятся «мучительные дни и неправедные ночи», дев с не ведомыми никому скорбями и радостями, у которых всегда есть что-то вверить, сказать, и когда надо сказать, они вздрагивают, заливаются внезапными слезами, потом вдруг обовьют шею друга руками, долго смотрят в глаза, потом на небо, говорят, что жизнь их обречена проклятию, и иногда
падают в обморок.
—
Пустите меня! Я задыхаюсь в ваших объятиях! — сказал он, — я изменяю самому святому чувству — доверию друга… Стыд да
падет на вашу голову!..
—
Пустите,
пустите! — пищала она не своим голосом, — я
упаду, мне дурно…
— Ох, больно, братец,
пустите, ей-богу, задохнусь! — говорила она, невольно
падая ему на грудь.
— Как тепло! — сказала она. — Я прошусь иногда у бабушки
спать в беседку — не
пускает. Даже и в комнате велит окошко запирать.
Всего
пуще пугало его и томило обидное сострадание сторожа Сидорыча, и вместе трогало своей простотой. Однажды он не выучил два урока сряду и завтра должен был остаться без обеда, если не выучит их к утру, а выучить было некогда, все легли
спать.
Он
пустил ее, руки у него
упали, он перевел дух. Потом взглянул на нее пристально, как будто только сейчас заметил ее.
— Это голос страсти, со всеми ее софизмами и изворотами! — сказал он, вдруг опомнившись. — Вера, ты теперь в положении иезуита. Вспомни, как ты просила вчера, после своей молитвы, не
пускать тебя!.. А если ты будешь проклинать меня за то, что я уступил тебе, на кого тогда
падет ответственность?
«Да, артист не должен
пускать корней и привязываться безвозвратно, — мечтал он в забытьи, как в бреду. — Пусть он любит, страдает, платит все человеческие дани… но пусть никогда не
упадет под бременем их, но расторгнет эти узы, встанет бодр, бесстрастен, силен и творит: и пустыню, и каменья, и наполнит их жизнью и покажет людям — как они живут, любят, страдают, блаженствуют и умирают… Зачем художник послан в мир!..»
— Нет, Марфа Васильевна не проснется: люта
спать!
Пустите, барин, — муж услышит.
— Нет, не всё: когда ждешь скромно, сомневаешься, не забываешься, оно и
упадет.
Пуще всего не задирай головы и не подымай носа, побаивайся: ну, и дастся. Судьба любит осторожность, оттого и говорят: «Береженого Бог бережет». И тут не пересаливай: кто слишком трусливо пятится, она тоже не любит и подстережет. Кто воды боится, весь век бегает реки, в лодку не сядет, судьба подкараулит: когда-нибудь да сядет, тут и бултыхнется в воду.
— Болен, друг, ногами
пуще; до порога еще донесли ноженьки, а как вот тут сел, и распухли. Это у меня с прошлого самого четверга, как стали градусы (NB то есть стал мороз). Мазал я их доселе мазью, видишь; третьего года мне Лихтен, доктор, Едмунд Карлыч, в Москве прописал, и помогала мазь, ух помогала; ну, а вот теперь помогать перестала. Да и грудь тоже заложило. А вот со вчерашнего и спина, ажно собаки едят… По ночам-то и не
сплю.
Я все еще не успел приобрести расположения этой особы; даже, напротив, она еще
пуще стала на меня
нападать за все про все.
Так и есть, как я думал: Шанхай заперт, в него нельзя
попасть: инсургенты не
пускают. Они дрались с войсками — наши видели. Надо ехать, разве потому только, что совестно быть в полутораста верстах от китайского берега и не побывать на нем. О войне с Турцией тоже не решено, вместе с этим не решено, останемся ли мы здесь еще месяц, как прежде хотели, или сейчас пойдем в Японию, несмотря на то, что у нас нет сухарей.
Одну большую лодку тащили на буксире двадцать небольших с фонарями; шествие сопровождалось неистовыми криками; лодки шли с островов к городу; наши, К. Н. Посьет и Н. Назимов (бывший у нас), поехали на двух шлюпках к корвету, в проход; в шлюпку Посьета
пустили поленом, а в Назимова хотели плеснуть водой, да не
попали — грубая выходка простого народа!
Пустить — когда им было так тихо, покойно, хорошо — и
спать и есть.
Француженка, в виде украшения, прибавила к этим практическим сведениям, что в Маниле всего человек шесть французов да очень мало американских и английских негоциантов, а то все испанцы; что они все
спят да едят; что сама она католичка, но терпит и другие религии, даже лютеранскую, и что хотела бы очень побывать в испанских монастырях, но туда женщин не
пускают, — и при этом вздохнула из глубины души.
Фельдшер, подойдя к мертвому, потрогал желтоватую, покрытую веснушками, еще мягкую, но уже мертвенно-бледную руку арестанта, подержал ее, потом
пустил. Она безжизненно
упала на живот мертвеца.
— Заседание же Сената будет на этой неделе, и дело Масловой едва ли
попадет в это заседание. Если же попросить, то можно надеяться, что
пустят и на этой неделе, в среду, — сказал один.
Андрей
пустил измученную тройку вскачь и действительно с треском подкатил к высокому крылечку и осадил своих запаренных полузадохшихся коней. Митя соскочил с телеги, и как раз хозяин двора, правда уходивший уже
спать, полюбопытствовал заглянуть с крылечка, кто это таков так подкатил.
— Страшно так и храбро, особенно коли молодые офицерики с пистолетами в руках один против другого
палят за которую-нибудь. Просто картинка. Ах, кабы девиц
пускали смотреть, я ужасно как хотела бы посмотреть.
— Так вы сзади? Они правду, стало быть, говорят про вас, что вы
нападаете исподтишка? — обернулся опять Алеша, но на этот раз мальчишка с остервенением опять
пустил в Алешу камнем и уже прямо в лицо, но Алеша успел заслониться вовремя, и камень ударил его в локоть.
Дерсу велел нам нарвать травы для бивака, а затем
пустил встречный
пал.
Вдруг он поднял голову, глаза его засверкали, он топнул ногою, оттолкнул секретаря с такою силою, что тот
упал, и, схватив чернильницу,
пустил ею в заседателя.
— Кости да кожа! И погулять вас не
пускают, все в комнатах держат. Хочешь, я тебе лыжи сделаю. Вот снег
нападет, все по очереди кататься будете.
— Свадьбу? Дал бы я тебе свадьбу!.. Ну, да для именитого гостя… завтра вас поп и обвенчает. Черт с вами! Пусть комиссар увидит, что значит исправность! Ну, ребята, теперь
спать! Ступайте по домам!.. Сегодняшний случай припомнил мне то время, когда я… — При сих словах голова
пустил обыкновенный свой важный и значительный взгляд исподлобья.
Речь Жадаева
попала в газеты, насмешила Москву, и тут принялись за очистку Охотного ряда. Первым делом было приказано иметь во всех лавках кошек. Но кошки и так были в большинстве лавок. Это был род спорта — у кого кот толще. Сытые, огромные коты сидели на прилавках, но крысы обращали на них мало внимания. В надворные сараи котов на ночь не
пускали после того, как одного из них в сарае ночью крысы сожрали.
Костин, поселенец, спасается в землянке: сам не выходит наружу и никого к себе не
пускает, и всё молится. Поселенца Горбунова зовут все «рабом божиим», потому что на воле он был странником; по профессии он маляр, но служит пастухом в Третьей
Пади, быть может, из любви к одиночеству и созерцанию.
Луна плыла среди небес
Без блеска, без лучей,
Налево был угрюмый лес,
Направо — Енисей.
Темно! Навстречу ни души,
Ямщик на козлах
спал,
Голодный волк в лесной глуши
Пронзительно стонал,
Да ветер бился и ревел,
Играя на реке,
Да инородец где-то пел
На странном языке.
Суровым пафосом звучал
Неведомый язык
И
пуще сердце надрывал,
Как в бурю чайки крик…
— Я, ей-богу, ничего не допускал. Я до сих пор не понимаю, как всё это сделалось… я — я побежал тогда за Аглаей Ивановной, а Настасья Филипповна
упала в обморок; а потом меня всё не
пускают до сих пор к Аглае Ивановне.
Пускать его или не
пускать, коли вы
спать ляжете?
С. П. распеленали руку [С. П. Трубецкой
упал с лошади, сломал руку.]… Сашенька никак не хочет
пускать его гарцевать на старости лет…
— Миленький, зачем же его мучить? Может быть, он
спать хочет, может быть, он устал?
Пускай поспит. Уж лучше я поеду домой. Вы мне дадите полтинник на извозчика? Завтра вы опять ко мне приедете. Правда, душенька?
Конечно, у нее был один только святой материнский расчет: если уже суждено Бореньке
пасть, то
пускай он отдаст свою чистоту, свою невинность, свое первое физическое влечение не проститутке, не потаскушке, не искательнице приключений, а чистой девушке.
Но воображение мое снова начинало работать, и я представлял себя выгнанным за мое упрямство из дому, бродящим ночью по улицам: никто не
пускает меня к себе в дом; на меня
нападают злые, бешеные собаки, которых я очень боялся, и начинают меня кусать; вдруг является Волков, спасает меня от смерти и приводит к отцу и матери; я прощаю Волкова и чувствую какое-то удовольствие.
Так и
пал купец на сыру землю, горючьми слезами обливается; а и взглянет он на зверя лесного, на чудо морское, а и вспомнит он своих дочерей, хорошиих, пригожиих, а и
пуще того завопит источным голосом: больно страшен был лесной зверь, чудо морское.
«Один раз французский Grenadier отстал от своих и
упал на дороге. Я прибежал с ружьем и хотел проколоть его, aber der Franzose warf sein Gewehr und rief pardon, [но француз бросил свое ружье и запросил пощады (нем.).] и я
пустил его!
— Убил, ваше благородие, как легли мы с ней
спать, я и стал ее бранить, пошто она мне лошадь не подсобила отпрячь; она молчит; я ударил ее по щеке, она заплакала навзрыд. Это мне еще
пуще досадней стало; я взял да стал ей ухо рвать; она вырвалась и убежала от меня на двор, я нагнал ее, сшиб с ног и начал ее душить.