Неточные совпадения
Он едва успел выпростать ногу, как она упала на один бок, тяжело хрипя, и, делая, чтобы
подняться, тщетные усилия своей тонкою, потною шеей, она затрепыхалась на земле у его ног, как подстреленная
птица.
Вдруг с шумом
поднялись сразу три
птицы.
Тогда две другие
птицы, соображая, что надо лететь,
поднялись с земли и сели на растущую вблизи лиственницу: одна — на нижнюю ветку, другая — у самой вершины.
Они держались преимущественно на песке и по окраске так подходили к окружающей обстановке, что их совершенно нельзя было заметить даже на близком расстоянии; вторично я увидел
птиц только тогда, когда они
поднялись в воздух.
Утки шумно
поднимались, «срывались» с пруда, испуганные нашим неожиданным появлением в их владениях, выстрелы дружно раздавались вслед за ними, и весело было видеть, как эти кургузые
птицы кувыркались на воздухе, тяжко шлепались об воду.
Как только начала заниматься заря, пернатое царство
поднялось на воздух и с шумом и гамом снова понеслось к югу. Первыми снялись гуси, за ними пошли лебеди, потом утки, и уже последними тронулись остальные перелетные
птицы. Сначала они низко летели над землей, но по мере того как становилось светлее,
поднимались все выше и выше.
Заметив лодку,
птица подпрыгнула 2 раза, грузно
поднялась на воздух и, отлетев немного, снова спустилась на соседней протоке.
Говоря это, он прицелился и выстрелил в одну из свиней. С ревом подпрыгнуло раненное насмерть животное, кинулось было к лесу; но тут же ткнулось мордой в землю и начало барахтаться. Испуганные выстрелом
птицы с криком
поднялись на воздух и, в свою очередь, испугали рыбу, которая, как сумасшедшая, взад и вперед начала носиться по протоке.
Итак, Вахрушка занимал ответственный пост. Раз утром, когда банковская «мельница» была в полном ходу, в переднюю вошел неизвестный ему человек. Одет он был по-купечеству, но держал себя важно, и Вахрушка сразу понял, что это не из простых чертей, а важная
птица. Незнакомец, покряхтывая,
поднялся наверх и спросил, где можно видеть Колобова.
Однажды подъезжал я к стрепету, который, не подпустив меня в настоящую меру,
поднялся; я ударил его влет на езде, и мне показалось, что он подбит и что, опускаясь книзу, саженях во ста от меня, он упал; не выпуская из глаз этого места, я сейчас побежал к нему, но, не добежав еще до замеченной мною местности, я на что-то споткнулся и едва не упал; невольно взглянул я мельком, за что задела моя нога, и увидел лежащего стрепета с окровавленною спиной; я счел его за подстреленного и подумал, что ошибся расстоянием; видя, что
птица жива, я проворно схватил ее и поднял.
Летают лысухи плохо и
поднимаются только в крайности: завидя какую-нибудь опасность, они, покрикивая особенным образом, как будто стоная или хныкая, торопливо прячутся в камыш, иногда даже пускаются в бег, не отделяясь от воды и хлопая по ней крыльями, как молодые утята; то же делают, когда хотят
подняться с воды, покуда не разлетятся и не примут обыкновенного положения летящей
птицы.
Вдруг от собаки, прыгавшей по воде около берега по мелкому камышу и осоке, из отдельного куста камыша, очень не близко,
поднялись какие-то две
птицы; между ними находилось расстояние не менее сажени; ружье было заряжено мелкою утиною дробью.
Как скоро трава
поднимется повыше, так что
птице будет удобно в ней прятаться, начинается всем известный крик перепелов, называемый по-охотничьи бой.
Тысячи
птиц с криками
поднялись на воздух.
Хитрые
птицы караулили мои движения, и только я нагибался за камнем или замахивался рукой, как они предупреждали меня и вовремя
поднимались в воздух, но тотчас опять садились по соседству и иногда даже ближе, чем раньше.
Орлан оглянулся по сторонам и затем нагнул голову вниз. Тут только я заметил в лапах у него какой-то предмет, но что именно это было — за дальностью расстояния — не было видно. Вдруг сзади и немного влево от меня послышался крик, какой обыкновенно издают пернатые хищники. Орлан насторожился. Он нагнул голову, дважды кивнул ею и раскрыл свой могучий желтый клюв. Оперение на шее у него
поднялось. В этом виде он действительно оправдывал название царя
птиц.
Все берега полоев были усыпаны всякого рода дичью; множество уток плавало по воде между верхушками затопленных кустов, а между тем беспрестанно проносились большие и малые стаи разной прилетной
птицы: одни летели высоко, не останавливаясь, а другие низко, часто опускаясь на землю; одни стаи садились, другие
поднимались, третьи перелетывали с места на место: крик, писк, свист наполнял воздух.
Голос Павла звучал твердо, слова звенели в воздухе четко и ясно, но толпа разваливалась, люди один за другим отходили вправо и влево к домам, прислонялись к заборам. Теперь толпа имела форму клина, острием ее был Павел, и над его головой красно горело знамя рабочего народа. И еще толпа походила на черную
птицу — широко раскинув свои крылья, она насторожилась, готовая
подняться и лететь, а Павел был ее клювом…
Поэтому, обыкновенно, в самый разгар непонятной элоквенции, слушатель, вдруг
поднявшись с земли, вскрикивал резким голосом: «Ножи, ножницы, иголки, булавки!» Бедный старик, так внезапно пробужденный от своих мечтаний, взмахивал руками, точно подстреленная
птица, испуганно озирался и хватался за грудь.
Ветхая просвирня бежала, подпрыгивая и подскакивая, как бегают дурно летающие
птицы, прежде чем им
подняться на воздух, а Варнава шел тихо; но тем не менее все-таки трудно было решить, могла ли бы просвирня и при таком быстром аллюре догнать своего сына, потому что он был уж в конце улицы, которую та только что начинала.
Он шел так несколько минут и вдруг остановился. Перед ним
поднималась в чаще огромная клетка из тонкой проволоки, точно колпаком покрывшая дерево. На ветвях и перекладинах сидели и тихо дремали
птицы, казавшиеся какими-то серыми комками. Когда Матвей подошел поближе, большой коршун поднял голову, сверкнул глазами и лениво расправил крылья. Потом опять уселся и втянул голову между плеч.
Гордей Евстратыч был бледен как полотно; он смотрел на отекшее лицо Маркушки страшными, дикими глазами, выжидая, не вырвется ли еще какое-нибудь признание из этих посиневших и растрескавшихся губ. Но Маркушка умолк и лежал с закрытыми глазами как мертвый, только тряпье на подмостках продолжало с хрипом
подниматься неровными взмахами, точно под ним судорожно билась ослабевшими крыльями смертельно раненная
птица.
Кругом болота, узкая песчаная полоса берега, и в море выдавалась огромная лагуна, заросшая камышом и кугой, обнесенная валами песку со стороны моря, как бы краями чаши, такими высокими валами, что волны не
поднимались выше их, а весь берег вправо и влево был низким местом, ниже уровня моря, а дальше в непроходимых лесах, на громадном пространстве на север до реки Риона и далее до города Поти, были огромные озера-болота, место зимовки перелетных
птиц.
И настала тяжкая година,
Поглотила русичей чужбина,
Поднялась Обида от курганов
И вступила девой в край Троянов.
Крыльями лебяжьими всплеснула,
Дон и море оглашая криком,
Времена довольства пошатнула,
Возвестив о бедствии великом.
А князья дружин не собирают.
Не идут войной на супостата,
Малое великим называют
И куют крамолу брат на брата.
А враги на Русь несутся тучей,
И повсюду бедствие и горе.
Далеко ты, сокол наш могучий,
Птиц бия, ушел на сине море!
И бегут, заслышав о набеге,
Половцы сквозь степи и яруги,
И скрипят их старые телеги,
Голосят, как лебеди в испуге.
Игорь к Дону движется с полками,
А беда несется вслед за ним:
Птицы,
поднимаясь над дубами,
Реют с криком жалобным своим.
По оврагам волки завывают,
Крик орлов доносится из мглы —
Знать, на кости русские скликают
Зверя кровожадные орлы;
Уж лиса на щит червленый брешет,
Стон и скрежет в сумраке ночном…
О Русская земля!
Ты уже за холмом.
Чайки нагнали пароход, одна из них, сильно взмахивая кривыми крыльями, повисла над бортом, и молодая дама стала бросать ей бисквиты.
Птицы, ловя куски, падали за борт и снова, жадно вскрикивая,
поднимались в голубую пустоту над морем. Итальянцам принесли кофе, они тоже начали кормить
птиц, бросая бисквиты вверх, — дама строго сдвинула брови и сказала...
Над прудом кое-где стлался туман, и, когда мы вышли на большую дорожку, я удивился, как это еще за минуту мы могли увидеть поплавки… Теперь у рыболовных скамеек было совсем темно. Какая-то водяная
птица кричала на островке, где мы сидели за минуту, как будто спрашивая о чем-то из тьмы. Молодой серп луны
поднимался, не светя, над лугами за плотиной.
Проснувшиеся
птицы высыпали из курятника на двор, и сразу
поднялся отчаянный гвалт. Особенно шумели куры. Они бегали по двору, лезли к кухонному окну и неистово кричали...
Турманы имеют особенное свойство посреди быстрого полета вдруг свертывать свои крылья и падать вниз, перевертываясь беспрестанно, как
птица, застреленная высоко на лету: кувыркаясь таким образом, может быть, сажен десять, турман мгновенно расправляет свои легкие крылья и быстро
поднимается на ту же высоту, на которой кружится вся стая.
Эффект состоит в том, что вся дворовая и около дворов живущая
птица закричит всполошным криком и бросится или прятаться, или преследовать воздушного пирата: куры поднимут кудахтанье, цыплята с жалобным писком побегут скрыться под распущенные крылья матерей-наседок, воробьи зачирикают особенным образом и как безумные попрячутся куда ни попало — и я часто видел, как дерево, задрожав и зашумев листьями, будто от внезапного крупного дождя, мгновенно прятало в свои ветви целую стаю воробьев; с тревожным пронзительным криком, а не щебетаньем, начнут черкать ласточки по-соколиному, налетая на какое-нибудь одно место; защекочут сороки, закаркают вороны и потянутся в ту же сторону — одним словом,
поднимется общая тревога, и это наверное значит, что пробежал ястреб и спрятался где-нибудь под поветью, в овине, или сел в чащу зеленых ветвей ближайшего дерева.
Перчихин. Скушновато… Да, вот что, Петя: прочитал я прошлый раз в листке, будто в Англии летающие корабли выстроены. Корабль будто как следует быть, но ежели сел ты на него, надавил эдакую кнопку — фию! Сейчас это
поднимается он
птицей под самые облаки и уносит человека неизвестно куда… Будто очень многие англичаны без вести пропали. Верно это, Петя?
Тяжело и медленно
поднимается в гору народ, словно тёмный вал морской, красной пеной горит над ним золото хоругвей, брызгая снопами ярких искр, и плавно качается, реет, подобно огненной
птице, осиянная лучами солнца икона богоматери.
Дышит ароматами, поёт вся земля и всё живое её; солнце растит цветы на полях,
поднимаются они к небу, кланяясь солнцу; молодая зелень деревьев шепчет и колышется;
птицы щебечут, любовь везде горит — тучна земля и пьяна силою своей!
Там
поднимался дубок молодой.
Птицы царили в вершине лесной...
Глупым называют только такого сокола, который верху не держит и сейчас бросается за всякой дрянной
птицей.] спускают с руки сейчас по выезде в поле; он возьмет умеренный верх и идет им впереди охотников, сам высматривает добычу и едва завидит — вдруг начинает
подниматься выше и выше над самою
птицею; следовательно, сам и укажет охотникам добычу.
По словам старых охотников дербник бывает очень мал, не более копчика, и соединяет в себе свойства сокола и ястреба, то есть бьет
птицу сверху и ловит в угон; что на травлю всегда пускают двух дербников, что ими травят только мелкую
птицу и что самая веселая охота напускать их на жаворонков в то время, когда жаворонок сам
поднимется высоко от земли: один дербник бьет его сверху вниз, а другой, не допуская садиться, подбивает снизу вверх; что эта потеха продолжается иногда несколько минут, до тех пор, пока один из дербников поймает добычу.
Две пары весел, дружно прорезав тихую гладь речонки, взвились в воздухе, рассыпав целый каскад алмазных брызг, и снова погрузились в воду. Еще и еще… Весла мерно опускались и
поднимались, разбрасывая брызги. Солнце окрасило их, эти брызги, рубиновыми, сапфировыми и опаловыми огнями, и белая, опоясанная голубым поясом борта «Нан»
птицей метнулась по направлению залива.
Из царства пернатых я заметил крохалей. Было как раз время линьки. Испуганные
птицы не могли
подняться на воздух. Несмотря на быстроту течения реки, они удивительно скоро перебегали вверх по воде, помогая себе крыльями, как веслами.
Потом я заметил большого ворона. Наподобие хищной
птицы, он парил в воздухе. Я узнал его по мелодичному карканью. Ворон описывал спиральные круги и
поднимался все выше и выше. Скоро ветви деревьев заслонили небо, и я совсем потерял его из виду.
Недалеко от берега на большом плоском камне сидело несколько гагар.
Птицы собрались на ночлег, но, услышав людские голоса, повернули головы в нашу сторону. Теперь они плохо видели и потому еще более насторожились. Наконец, одна гагара не выдержала. Тяжело взмахнув крыльями, она
поднялась в воздух. Тотчас вслед за нею снялись все остальные
птицы и низко над водой полетели к тому мысу, который остался у нас позади.
Когда
поднималась такая буря, все в доме проникались трепетом и старались, как
птицы перед грозою, спрятаться куда попало, пока эта буря пронесется.
И, схватив одной рукою первого попавшегося рыженького цыпленка за лапки, другой, свободной рукою он обмакнул кисть в ведро с краской и… и в одну минуту цыпленок из пушистого и рыженького превратился в облизанного и черного, как галчонок. Глупая
птица не понимала поступка своего благодетеля и кричала на весь курятник, точно ее собирались резать. За ним запищали и закудахтали на разные голоса другие куры и цыплята, и разом
поднялся такой концерт, какого, наверное, никогда не было в стенах курятника.
— Памфалон, смехотворный Памфалон! скорей
поднимайся и иди с нами. Мы бежали впотьмах бегом за тобою от нашей гетеры… Спеши скорей, у нас полон грот и аллеи богатых гостей из Коринфа. Бери с собой кольца, и струны, и Акру, и
птицу. Ты нынче в ночь можешь много заработать за свое смехотворство и хоть немножко вернешь свою большую потерю.
Схватила в свой сильный клюв мертвую Галю большая
птица и быстро
поднялась с нею от земли и озера высоко, высоко к небу. А там уже ждали Галю. Ждали ее прекрасные белые существа, мальчики и девочки с серебряными крылышками за спиною. Увидели они
птицу с мертвою девочкою в клюве, подхватили Галю на руки и понесли в небеса.
Жутко было лететь первое время Гале. Далеко внизу копошились люди, казавшиеся крохотными букашками с высоты, белели хатки, церкви, мелькали целые города, селения.
Птица летела с головокружительной быстротою,
поднимаясь все выше и выше. Скоро не стало видно ни домов, ни церквей, ни селений…
Черная
птица с громким стоном отлетела прочь от окна. Она
поднялась высоко-высоко, пролетела через громадное пространство и опустилась у окна королевского дворца. Там крылья ее разом отпали, пух исчез, и вместо черной
птицы появился опять седовласый король посреди своей роскошной опочивальни.
Это что же за притча такая: почудилось али нет Якову Потаповичу, что держит он в руке не коршуна, а того же змея, что ушел перед тем в чащу леса. Выпустил он
птицу из руки — и
поднялась она быстро над верхушками вековых деревьев, скрывшись из виду с злобным карканьем.
Все четверо, как спугнутая стая
птиц,
поднялись и пошли из комнаты.