Неточные совпадения
Надевая петлю на шею нижней
птице, он по неосторожности задел ее палкой по
клюву.
Небольшие
птицы с сердитым взглядом и с
клювом, как у хищника, они поминутно то взлетали на ветки деревьев, то опускались на землю, как будто что-то клевали в траве, затем опять взлетали наверх и ловко прятались в листве.
Велико было наше удивление, когда в желудке ужа оказался довольно крупный кулик с длинным
клювом. Как только он мог проглотить такую
птицу и не подавиться ею?!
Гольды рассказывают, что уссурийский уж вообще большой охотник до пернатых. По их словам, он высоко взбирается на деревья и нападает на
птиц в то время, когда они сидят в гнездах. В особенности это ему удается в том случае, если гнездо находится в дупле. Это понятно. Но как он ухитрился поймать такую
птицу, которая бегает и летает, и как он мог проглотить кулика, длинный
клюв которого, казалось бы, должен служить ему большой помехой?
Мы спустились в город и, свернувши в узкий, кривой переулочек, остановились перед домом в два окна шириною и вышиною в четыре этажа. Второй этаж выступал на улицу больше первого, третий и четвертый еще больше второго; весь дом с своей ветхой резьбой, двумя толстыми столбами внизу, острой черепичной кровлей и протянутым в виде
клюва воротом на чердаке казался огромной, сгорбленной
птицей.
Мне казались крайне неприятными и его большие круглые, как у
птицы, глаза, и острый нос с сильной горбинкой, напоминавший
клюв ястреба.
Весьма естественно, что журавль — сильная
птица, но к этой силе присоединяются особенные оборонительные оружия, которыми снабдила его природа; они состоят в крепости костей его крыльев, удар которых ужасно силен, в длинных ногах и крепких пальцах с твердыми ногтями и, наконец, в довольно длинном, очень крепком и остром
клюве.
Трещины и углубления в камнях были заняты топорками — странными
птицами величиной с утку, с темной общей окраской, белесоватой головой и уродливыми оранжево-зелеными
клювами, за которые они получили название морских попугаев.
Эти глупые
птицы совершенно не смущались моим присутствием; даже в тех случаях, когда я протягивал руку, чтобы дотронуться до них, они только оборонялись
клювами, не подымаясь с места.
Орлан оглянулся по сторонам и затем нагнул голову вниз. Тут только я заметил в лапах у него какой-то предмет, но что именно это было — за дальностью расстояния — не было видно. Вдруг сзади и немного влево от меня послышался крик, какой обыкновенно издают пернатые хищники. Орлан насторожился. Он нагнул голову, дважды кивнул ею и раскрыл свой могучий желтый
клюв. Оперение на шее у него поднялось. В этом виде он действительно оправдывал название царя
птиц.
Голос Павла звучал твердо, слова звенели в воздухе четко и ясно, но толпа разваливалась, люди один за другим отходили вправо и влево к домам, прислонялись к заборам. Теперь толпа имела форму клина, острием ее был Павел, и над его головой красно горело знамя рабочего народа. И еще толпа походила на черную
птицу — широко раскинув свои крылья, она насторожилась, готовая подняться и лететь, а Павел был ее
клювом…
Таким образом, рот жериха представляет несколько
клюв хищной
птицы в обратном положении.
А вот, встревоженный вихрем и не понимая, в чем дело, из травы вылетел коростель. Он летел за ветром, а не против, как все
птицы; от этого его перья взъерошились, весь он раздулся до величины курицы и имел очень сердитый, внушительный вид. Одни только грачи, состарившиеся в степи и привыкшие к степным переполохам, покойно носились над травой или же равнодушно, ни на что не обращая внимания, долбили своими толстыми
клювами черствую землю.
Казалось ему, что в небе извивается многокрылое, гибкое тело страшной, дымно-чёрной
птицы с огненным
клювом. Наклонив красную, сверкающую голову к земле,
Птица жадно рвёт солому огненно-острыми зубами, грызёт дерево. Её дымное тело, играя, вьётся в чёрном небе, падает на село, ползёт по крышам изб и снова пышно, легко вздымается кверху, не отрывая от земли пылающей красной головы, всё шире разевая яростный
клюв.
Это делается следующим образом: ястреба надобно на что-нибудь посадить, не отвязывая должника, потом взять кусок свежего мяса, показать сначала издали и потом поднести ему под нос, и когда он захочет схватить его
клювом, то руку отдернуть хотя на четверть аршина и куском мяса (вабилом) [Обыкновенно для вабила употребляется крыло какой-нибудь
птицы (всего лучше голубиное), оторванное с мясом: охотнику ловко держать в руке папоротку крыла, которое не должно быть ощипано] поматывать, а самому почмокивать и посвистывать (что называется вабить, то есть звать, манить).
Ну, что, господа! Чуть я ей в ноги не чибурахнулся тут! Опять прослезились, опять лобызания пошли! Шуточки начались! Федосей Николаич тоже для первого апреля штучку изволили выдумать! Говорит, дескать, жар-птица прилетела с бриллиантовым
клювом, а в клюве-то письмо принесла! Тоже надуть хотел, — смех-то пошел какой! умиление-то было какое! тьфу! даже срамно рассказывать!
Пугают Козулькой на каждой станции, начиная с Томска — писаря загадочно улыбаясь, а встречные проезжающие с злорадством: «Я, мол, проехал, так теперь ты поезжай!» И до того запугивают воображение, что таинственная Козулька начинает сниться в виде
птицы с длинным
клювом и зелеными глазами.
Днем мне удалось подстрелить трех
птиц: китайскую малую крачку в осеннем наряде с желтым
клювом и светлосерыми ногами, потом сибирскую темноголовую чайку белого цвета с сизой мантией на спине (у нее были оранжевые ноги, красный
клюв и темносиние глаза) и, наконец, савку-морянку.
Раздался выстрел. Цепляясь за ветви, шелестя и хлопая крыльями, слетела с вербы
птица и упала на фартук Ильки. То была молодая орлица. Одна дробина попала ей в глаз, а другая раздробила
клюв…
Тася подняла глаза. Прямо перед окном на ветке старой липы, росшей у дома в простенке между двумя окнами классной комнаты, сидела небольшая черная
птица, едва оперившаяся, с желтым
клювом и смешными, круглыми, глупыми глазами.
Птицы смолкли, чуя возможность дождя, а то и бури. Один только дятел тукал где-то, должно быть, далеко: звуки его
клюва доносились отчетливо и музыкально.
Как я узнал про тайну происхождения человека. — Кажется, был я тогда в третьем классе. Не помню, в сочинении ли, или в упражнениях на какое-нибудь синтаксическое правило, я привел свое наблюдение, что петух — очень злая
птица: часто вдруг, ни за что, ни про что, погонится за курицей, вскочит ей на спину и начнет долбить
клювом в голову. Класс дружно захохотал, а учитель, стараясь подавить улыбку, наклонился над классным журналом. Я был в большом недоумении.
Чтобы защитить
птиц от этого бедствия, им смазывали
клювы «свяченой оливой», но и это верное средство не всегда и не всем помогало.
Но вот лежавшая в тени у ног Памфалона длинномордая серая собака чутьем почуяла близость стороннего человека, подняла свою голову и, заворчав, встала на ноги, а с этим ее движением на ее медном ошейнике зазвонили звонцы, и от них сейчас же проснулась и вынула из-под крыла голову разноперая
птица. Она встрепенулась и не то свистнула, не то как-то резко проскрипела
клювом. Памфалон разогнулся, отнял на минуту губы от паяла и крикнул...
Глазам изумленных мальчиков предстало самое неожиданное зрелище. В большой круглой клетке сидела розовая
птица с зелеными крылышками и большим острым
клювом.
Птица теперь раскланивалась перед ними своей розовой же, с забавным хохолком головкой и кричала резким человеческим голосом, стараясь придать ему самое любезное выражение...
Схватила в свой сильный
клюв мертвую Галю большая
птица и быстро поднялась с нею от земли и озера высоко, высоко к небу. А там уже ждали Галю. Ждали ее прекрасные белые существа, мальчики и девочки с серебряными крылышками за спиною. Увидели они
птицу с мертвою девочкою в
клюве, подхватили Галю на руки и понесли в небеса.
Птицы хлещут, секут его крыльями, режут
клювом, будто серпом, терзают когтями.
— Хорошенькая девочка! — сказала
птица, взмахнула крыльями и очутилась на окне возле Гали. — О чем ты плачешь, девочка? — обратилась
птица к Гале и постучала своим длинным
клювом в подоконник.
Галя взглянула на
птицу, увидела ее широкие крылья, длинный
клюв и добрые, круглые глаза и, сразу почувствовав доверие к большой
птице, рассказала ей, заливаясь слезами, все свое горе.
Птица пожалела сиротинку и сказала ей...
Верхнюю лампочку он забыл погасить, и при сильном свете ее был ни молодой ни старый, ни чужой ни близкий, а весь какой-то неизвестный: неизвестные щеки, неизвестный нос, загнутый
клювом, как у
птицы, неизвестное ровное, крепкое, сильное дыхание.
Солнышко тепло грело разнеженную, рыхлую землю; большие черные
птицы с криком ходили в развал по мягкому бархату пашни и доставали толстыми
клювами сытых червей; босоногие бабы с загорелыми икрами и высоко подоткнутыми разноцветными юбками держали в руках расписные деревянные чашечки с семенами и с веселыми песнями садили на грядах всякую всячину.