Неточные совпадения
Месяца четыре все шло как нельзя лучше. Григорий Александрович, я уж, кажется, говорил, страстно любил охоту: бывало, так его
в лес и подмывает за кабанами или козами, — а тут хоть бы вышел за крепостной вал. Вот, однако же, смотрю, он стал снова задумываться,
ходит по комнате, загнув руки назад; потом
раз, не сказав никому, отправился стрелять, — целое утро пропадал;
раз и другой, все чаще и чаще… «Нехорошо, — подумал я, — верно, между ними черная кошка проскочила!»
Звуки хотя глухо, но всё доносились до него. Каждое утро и каждый вечер видел он
в окно человека, нагнувшегося над инструментом, и слышал повторение, по целым неделям, почти неисполнимых пассажей, по пятидесяти, по сто
раз. И
месяцы проходили так.
Татьяна Борисовна отправила к племяннику двести пятьдесят рублей. Через два
месяца он потребовал еще; она собрала последнее и выслала еще. Не
прошло шести недель после вторичной присылки, он попросил
в третий
раз, будто на краски для портрета, заказанного ему княгиней Тертерешеневой. Татьяна Борисовна отказала. «
В таком случае, — написал он ей, — я намерен приехать к вам
в деревню для поправления моего здоровья». И действительно,
в мае
месяце того же года Андрюша вернулся
в Малые Брыки.
Надобность
в дежурстве
прошла. Для соблюдения благовидности, чтобы не делать крутого перерыва, возбуждающего внимание, Кирсанову нужно было еще два — три
раза навестить Лопуховых на — днях, потом через неделю, потом через
месяц, потом через полгода. Затем удаление будет достаточно объясняться занятиями.
Так
прошло с
месяц после смерти ребенка.
Раз Розанов получил неприятное известие от жены и, встревоженный, зашел
в семь часов вечера к Калистратовой, чтобы идти к Лизе.
В течение
месяца Калинович сделался почти домашним человеком у генеральши. Полина по крайней мере
раза два — три
в неделю находила какой-нибудь предлог позвать его или обедать, или на вечер — и он
ходил. Настенька уже более не противодействовала и даже смеялась над ухаживаньем Полины.
— Послушай, друг мой, Сашенька, — сказала она однажды, — вот уж с
месяц, как ты живешь здесь, а я еще не видала, чтоб ты улыбнулся хоть
раз:
ходишь словно туча, смотришь
в землю. Или тебе ничто не мило на родной стороне? Видно, на чужой милее; тоскуешь по ней, что ли? Сердце мое надрывается, глядя на тебя. Что с тобой сталось? Расскажи ты мне: чего тебе недостает? я ничего не пожалею. Обидел ли кто тебя: я доберусь и до того.
— Нет-с, не гонку, — принялся объяснять Янгуржеев, — но Феодосий Гаврилыч, как, может быть, вам небезызвестно, агроном и любит охранять не травы, нам полезные, а насекомых, кои вредны травам; это я знаю давно, и вот
раз, когда на вербном воскресеньи мы купили вместе вот эти самые злополучные шарики,
в которые теперь играли, Феодосий Гаврилыч приехал ко мне обедать, и вижу я, что он все
ходит и посматривает на окна, где еще с осени лежало множество нападавших мух, и потом вдруг стал меня уверять, что
в мае
месяце мухи все оживут, а я, по простоте моей, уверяю, что нет.
По ее словам, он почти никогда ничего не делал и по
месяцам не раскрывал книги и не брал пера
в руки; зато целые ночи прохаживал взад и вперед по комнате и все что-то думал, а иногда и говорил сам с собою; что он очень полюбил и очень ласкал ее внучку, Катю, особенно с тех пор, как узнал, что ее зовут Катей, и что
в Катеринин день каждый
раз ходил по ком-то служить панихиду.
Но один
раз, однако, попробовали сделать: я и Б-кий целых три
месяца ходили в инженерную канцелярию
в качестве писарей.
Два
раза в месяц она
ходила в церковь вместе с барыней…
«Три
месяца прошло с тех пор, как я
в первый
раз увидал казачку Марьяну.
В это время внизу Алексей Федорыч занимался по закону божию с Сашей и Лидой. Вот уже полтора
месяца, как они жили
в Москве,
в нижнем этаже флигеля, вместе со своею гувернанткой, и к ним приходили три
раза в неделю учитель городского училища и священник. Саша
проходила Новый Завет, а Лида недавно начала Ветхий.
В последний
раз Лиде было задано повторить до Авраама.
И она к нему
раза два
в месяц ходит, когда целковый, когда два снесет, да чайку, да сахарку: все же не чужие были!
— А как попала?.. жила я
в ту пору у купца у древнего
в кухарках, а Домнушке шестнадцатый годок пошел. Только стал это старик на нее поглядывать, зазовет к себе
в комнату да все рукой гладит. Смотрела я, смотрела и говорю: ну говорю, Домашка, ежели да ты… А она мне: неужто ж я, маменька, себя не понимаю? И точно, сударь!
прошло ли с
месяц времени, как уж она это сделала, только он ей
разом десять тысяч отвалил. Ну, мы сейчас от него и отошли.
Не
прошло и
месяца, как один
раз, густыми осенними сумерками, Журавка влез
в маленькую столовую Анны Михайловны, где сидели хозяйка и Дора, и закричал...
Он был уже вдов, был уже
в отставке, уже не щеголял, не хвастал, не задирался, любил только пить чай и болтать за ним всякий вздор;
ходил по комнате, поправлял сальный огарок; аккуратно по истечении каждого
месяца наведывался к своим жильцам за деньгами; выходил на улицу с ключом
в руке, для того, чтобы посмотреть на крышу своего дома; выгонял несколько
раз дворника из его конуры, куда он запрятывался спать; одним словом, человек
в отставке, которому после всей забубенной жизни и тряски на перекладных остаются одни пошлые привычки.
Родился ребёнок, переменилась жена моя: и голос у неё крепче стал, и тело всё будто бы выпрямилось, а ко мне она, вижу — как-то боком стоит. Не то, чтобы жадна стала, а начала куски усчитывать; уж и милостыню реже подаёт, вспоминает, кто из мужиков сколько должен нам. Долги — пятаки, а ей интересно. Сначала я думал —
пройдёт это; я тогда уже бойко птицей торговал,
раза два
в месяц ездил
в город с клетками; бывало, рублей пять и больше за поездку возьмёшь. Корова была у нас, с десяток кур — чего бы ещё надо?
Прошло несколько
месяцев с того вечера. Лучков ни
разу не был у Перекатовых. Зато Кистер посещал их довольно часто. Ненила Макарьевна его полюбила, но не она привлекала Федора Федоровича, Маша ему нравилась. Как человек неопытный и невыболтавшийся, он находил большое удовольствие
в обмене чувств и мыслей и добродушно верил
в возможность возвышенной и спокойной дружбы между молодым человеком и молодой девушкой.
Прошло времени
месяца два; стал Семен с соседями-сторожами знакомиться. Один был старик древний; все сменить его собирались: едва из будки выбирался. Жена за него и обход делала. Другой будочник, что поближе к станции, был человек молодой, из себя худой и жилистый. Встретились они с Семеном
в первый
раз на полотне, посередине между будками, на обходе; Семен шапку снял, поклонился.
И Анна Сергеевна стала приезжать к нему
в Москву.
Раз в два-три
месяца она уезжала из С. и говорила мужу, что едет посоветоваться с профессором насчет своей женской болезни, — и муж верил и не верил. Приехав
в Москву, она останавливалась
в «Славянском базаре» и тотчас же посылала к Гурову человека
в красной шапке. Гуров
ходил к ней, и никто
в Москве не знал об этом.
Сколько, сколько
раз в моей путаной жизни бывал я на краю этих мыслей, но, глядишь,
прошел год, иногда
месяц, а то и просто десять минут, и вдруг все изменилось, все опять пошло удачно, весело, хорошо…
Предположим также, что мой противник, совершенно правый, так привык к несправедливостям судьбы, что с трудом уже верит
в возможность дождаться решения нашей тяжбы: она тянулась уже несколько десятков лет; много
раз спрашивал он
в суде, когда будет доклад, и много
раз ему отвечали «завтра или послезавтра», и каждый
раз проходили месяцы и
месяцы, годы и годы, и дело все не решалось.
— Пустое выдумал, — молвил Никифор Захарыч. — От добра добра не ищут, а у тебя добро под руками, только приневоль себя на первый
раз, работай хоть
в токарне, хоть
в красильне. Верь, друг,
месяца не
пройдет, как Патап Максимыч станет на тебя ласковым оком глядеть. Поговорить, что ли, мне с ним?
Виновные отделались только тем, что отсидели
в карцере по два часа
в день
в течение
месяца к
раз в неделю должны были
ходить на душеспасительные собеседования с нашим законоучителем, протоиереем Ивановым, который текстами из библии и евангелия доказывал им безбожность стремлений революционеров.
Когда за генеральшею
в церковь
прошла ее собака и потом такой случай еще
раз повторился, Мифимка предложил старосте свои услуги, чтобы ему стоять у дверей и «не пускать собак господ», а староста за это чтобы платил полтинник
в месяц.
— Вся жизнь их, — говорил он, —
проходит в кружении головы и сердца,
в стрекозливом прыгании. Весь разговор их заключается
в каком-то щебетанье,
в болтовне о модных тряпках, о гуляньях и балах. Живу я несколько
месяцев в Москве, живал
в ней и прежде, и должен признаться, ныне
в первый
раз слышу от русской светской девушки твердую, одушевленную, завлекающую речь.
Временщиком стал новый немец, но это был Миних. Он мечтал об исправлении внутренних дел
в духе Петра I,
в особенности об ослаблении Австрии и о взятии Константинополя. Старый герой надеялся достигнуть заветной цели, с помощью юного товарища, Фридриха II прусского, который тогда начал войну за австрийское наследство, чтобы уничтожить свою соперницу, императрицу Марию Терезу. Не
прошло и пяти
месяцев, как Россия очутилась
в руках нового временщика. На этот
раз пришла очередь графа Андрея Ивановича Остермана.