Неточные совпадения
Знатная дама, чье лицо и
фигура, казалось, могли отвечать лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней чувствовалось надменное усилие воли, лишенное женственного притяжения, — эта Лилиан Грэй, оставаясь наедине с мальчиком, делалась
простой мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь на бумаге, — их сила в чувстве, не в самих них.
— Хотя не верю, чтоб человек с такой рожей и
фигурой… отнимал себя от женщины из философических соображений, а не из
простой боязни быть отцом… И эти его сожаления, что женщины не родят…
Самгин слушал, недоумевая, не веря, но ожидая каких-то очень
простых, серьезных слов, и думал, что к ее красивой, стройной
фигуре не идет скромное, темненькое платье торговки.
«Взволнована», — отметил Самгин. Она казалась еще более молодой и красивой, чем была в России.
Простое, светло-серое платье подчеркивало стройность ее
фигуры, высокая прическа, увеличивая рост, как бы короновала ее властное и яркое лицо.
Пробыв неделю у Тушина в «Дымке», видя его у него, дома, в поле, в лесу, в артели, на заводе, беседуя с ним по ночам до света у камина, в его кабинете, — Райский понял вполне Тушина, многому дивился в нем, а еще более дивился глазу и чувству Веры, угадавшей эту
простую, цельную
фигуру и давшей ему в своих симпатиях место рядом с бабушкой и с сестрой.
Должно быть, и японцы в другое время не сидят точно одурелые или как
фигуры воскового кабинета, не делают таких глупых лиц и не валяются по полу, а обходятся между собою
проще и искреннее, как и мы не таскаем же между собой везде караул и музыку.
В этот день я уносил из гимназии огромное и новое впечатление. Меня точно осияло. Вот они, те «
простые» слова, которые дают настоящую, неприкрашенную «правду» и все-таки сразу подымают над серенькой жизнью, открывая ее шири и дали. И в этих ширях и далях вдруг встают, и толпятся, и движутся знакомые
фигуры, обыденные эпизоды, будничные сцены, озаренные особенным светом.
Кто не знает тетерева,
простого, обыкновенного, полевого тетерева березовика, которого народ называет тетеря, а чаще тетерька? Глухарь, или глухой тетерев, — это дело другое. Он не пользуется такою известностью, такою народностью. Вероятно, многим и видеть его не случалось, разве за обедом, но я уже говорил о глухаре особо. Итак, я не считаю нужным описывать в подробности величину,
фигуру и цвет перьев полевого тетерева, тем более что, говоря о его жизни, я буду говорить об изменениях его наружного вида.
Но, почти помимо их сознания, их чувственность — не воображение, а
простая, здоровая, инстинктивная чувственность молодых игривых самцов — зажигалась от Нечаянных встреч их рук с женскими руками и от товарищеских услужливых объятий, когда приходилось помогать барышням входить в лодку или выскакивать на берег, от нежного запаха девичьих одежд, разогретых солнцем, от женских кокетливо-испуганных криков на реке, от зрелища женских
фигур, небрежно полулежащих с наивной нескромностью в зеленой траве, вокруг самовара, от всех этих невинных вольностей, которые так обычны и неизбежны на пикниках, загородных прогулках и речных катаниях, когда в человеке, в бесконечной глубине его души, тайно пробуждается от беспечного соприкосновения с землей, травами, водой и солнцем древний, прекрасный, свободный, но обезображенный и напуганный людьми зверь.
Елена была уже два года замужем, но ее очень часто называли барышней, что иногда льстило ей, а иногда причиняло досаду. Она и в самом деле была похожа на восемнадцатилетнюю девушку со своей тонкой, гибкой
фигурой, маленькой грудью и узкими бедрами, в
простом костюме из белой, чуть желтоватой шершавой кавказской материи, в
простой английской соломенной шляпе с черной бархаткой.
Евсей ожидал увидеть
фигуры суровые, ему казалось, что они должны говорить мало, речи их непонятны для
простых людей и каждый из них обладает чудесной прозорливостью колдуна, умеющего читать мысли человека.
— А в таком случае не
проще ли вам выйти вон и прихлопнуть дверь за собой! — проговорил Варрен, начиная тяжело дышать. В то же время он подступил ближе к Дюроку, бегая взглядом по его
фигуре. — Что это за маскарад? Вы думаете, я не различу кочегара или матроса от спесивого идиота, как вы? Зачем вы пришли? Что вам надо от Молли?
И темный широкий силуэт молча и быстро отодвинулся вглубь и исчез. По-видимому, рассвет наступал: снег побелел, потемнели
фигуры людей, и лес стал реже, печальнее и
проще.
Роста и
фигуры порядочной, немного прихрамывает, но в бланжевых нанковых широких брюках; жилет из красной аладжи, в белой хорошо собранной — манишке; блестящие перламутровые на ней пуговки и булавка с изображением мухи —
простой, но как натурально сделанной, словно вот живая прилетела и села; сертучок на нем голубого камлота, ловко сшитый, нараспашку; по всему таки видно, что этот человек бывал в губернском городе в лучших обществах.
Фигура, или, по малороссийскому
простому выговору, «Хвыгура», во время моего знакомства имел лет около шестидесяти, но обладал еще значительною силою и никогда не жаловался на нездоровье.
Фигура все работал своими собственными руками и все содержал в
простом, но безукоризненном порядке.
Домик у
Фигуры был обыкновенная малороссийская мазанка, разделенная, впрочем, на комнатку и кухню. Ел он пищу всегда растительную и молочную, но самую
простую — крестьянскую, которую ему готовила вышеупомянутая замечательной красоты хохлушка Христя. Христя была «покрытка», то есть девушка, имевшая дитя. Дитя это была прехорошенькая девочка, по имени Катря. По соседству думали, что она «хвыгурина дочкб», но
Фигура на это делал гримасу и, пыхнув губами, отвечал...
Фигуру все знали на базаре и знали, что он «як бы тo не с
простых людей, а тильки опростывся», но настоящего его чина и звания и того — почему он так «опростывся» — не знали и узнать этого не добивались.
Если же подсыльный станет уверять, что он
простой человек и торгует «для сибе», то
Фигура, не вынимая из губ трубки, скажет ему...
— Вот тебе на! — проговорил Аполлос Михайлыч, совершенно пораженный. — На кого была надежда, тот и лопнул. Завидно вот, почему моя пиеса идет лучше всего. Какое это дьявольское артистическое самолюбие! С
простыми людьми, право, легче составлять спектакли; те по крайней мере не умничают, а исполняют, что велят. Велика
фигура — мещанин какой-то, и тот важничает!
Если насытить воду известкой, или другою солью, или еще чем-нибудь, то каждая вещь, когда вода выйдет паром, сложится по-своему: какая в трехгранные столбики, какая в восьмигранные, какая кирпичиками, какая звездочками, — каждая по-своему. Эти-то
фигуры разные бывают во всех крепких вещах. Иногда
фигуры эти большие, в руку; такие находят камни в земле. Иногда
фигуры эти так малы, что
простым глазом не разберешь их; но в каждой вещи есть свои
фигуры.
Чем-то
простым, добрым и в то же время мужественно спокойным веяло от всей его
фигуры, чувствовалось в выражении лица и особенно глаз, этих серых, вдумчивых и ласковых глаз.
Вдруг в конце аллеи показалась невысокая, стройная
фигура дамы в
простом темном платье и небольшой шляпе.
Несколько молодых депутатов из крайней левой дружили с нами, нас принимал и Кастеляро в своей скромной квартире — тогда уже первая по таланту и обаянию
фигура Кортесов, все такой же
простой и общительный, каким я его зазнал в Берне на конгрессе всего какой-нибудь год назад.
Скульптора Пахоменка он, после первого знакомства с ним, видел мельком во время утреннего визита. Ему его ленивая
фигура нравилась. Он не искал уединенного свидания в этот вечер. Пахоменка не счел он скучной помехой; а на то, что Юлия Федоровна просила посидеть и подождать ее после 10 часов, посмотрел как на самую
простую вещь.
Ее уже почти совершенно сформировавшаяся
фигура принадлежала к тем, которые способны придавать особое изящество даже самому
простому костюму, так что скромная пансионская одежда — коричневое платье и черный фартук — казалась на ней почти нарядной.
Не успела полураздетая вдова и пяти минут
простоять за оконным косяком, как со стороны галереи, по темному стеклу окна тихо выползла сначала одна кисть человеческой руки; потом показался локоть, потом плечо, и наконец выдвинулась целая мужская
фигура.
Молодая попадья, прибежавшая на берег с народом, навсегда запомнила
простую и страшную картину человеческой смерти: и тягучие, глухие стуки своего сердца, как будто каждый удар его был последним; и необыкновенную прозрачность воздуха, в котором двигались знакомые,
простые, но теперь обособленные и точно отодранные от земли
фигуры людей; и оборванность смутных речей, когда каждое сказанное слово круглится в воздухе и медленно тает среди новых нарождающихся слов.
Простая, скромная, и потому истинно величественная
фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Не успела полураздетая красавица и двух минут
простоять за оконным косяком, как со стороны галереи, по темному стеклу окна, тихо выползла сначала одна кисть человеческой руки, потом показался локоть, потом плечо, и, наконец, выдвинулась целая мужская
фигура…
И почему моя тревога и нервность выродились именно в эту
фигуру, правда, довольно мрачную, но
простую и обыденную и никакого отношения к моим догадкам не имеющую?