Неточные совпадения
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к
натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем. Человек
простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.
Бородавкин чувствовал, как сердце его, капля по капле, переполняется горечью. Он не ел, не пил, а только произносил сквернословия, как бы питая ими свою бодрость. Мысль о горчице казалась до того
простою и ясною, что непонимание ее нельзя было истолковать ничем иным, кроме злонамеренности. Сознание это было тем мучительнее, чем больше должен был употреблять Бородавкин усилий, чтобы обуздывать порывы страстной
натуры своей.
Притом их связывало детство и школа — две сильные пружины, потом русские, добрые, жирные ласки, обильно расточаемые в семействе Обломова на немецкого мальчика, потом роль сильного, которую Штольц занимал при Обломове и в физическом и в нравственном отношении, а наконец, и более всего, в основании
натуры Обломова лежало чистое, светлое и доброе начало, исполненное глубокой симпатии ко всему, что хорошо и что только отверзалось и откликалось на зов этого
простого, нехитрого, вечно доверчивого сердца.
Штольц, однако ж, говорил с ней охотнее и чаще, нежели с другими женщинами, потому что она, хотя бессознательно, но шла
простым природным путем жизни и по счастливой
натуре, по здравому, не перехитренному воспитанию не уклонялась от естественного проявления мысли, чувства, воли, даже до малейшего, едва заметного движения глаз, губ, руки.
А она, совершив подвиг, устояв там, где падают ничком мелкие
натуры, вынесши и свое и чужое бремя с разумом и величием, тут же, на его глазах, мало-помалу опять обращалась в
простую женщину, уходила в мелочи жизни, как будто пряча свои силы и величие опять — до случая, даже не подозревая, как она вдруг выросла, стала героиней и какой подвиг совершила.
Она, по этой
простой канве, умела чертить широкий, смелый узор более сложной жизни, других требований, идей, чувств, которых не знала, но угадывала, читая за строками
простой жизни другие строки, которых жаждал ее ум и требовала
натура.
Она все девочка, и ни разу не высказалась в ней даже девица. Быть «девой», по своей здоровой
натуре и по
простому, почти животному, воспитанию, она решительно не обещала.
У него перед глазами был идеал
простой, чистой
натуры, и в душе созидался образ какого-то тихого, семейного романа, и в то же время он чувствовал, что роман понемногу захватывал и его самого, что ему хорошо, тепло, что окружающая жизнь как будто втягивает его…
В этой
простой русской, практической
натуре, исполняющей призвание хозяина земли и леса, первого, самого дюжего работника между своими работниками, и вместе распорядителя и руководителя их судеб и благосостояния, он видел какого-то заволжского Роберта Овена!
По впечатлительной
натуре своей он пристрастился к этой новой,
простой, мягкой и вместе сильной личности. Он располагал пробыть в «Дымке» и долее. Ему хотелось вникнуть в порядок хозяйственного механизма Тушина. Он едва успел заметить только наружный порядок, видеть бросающиеся в глаза результаты этого хозяйства, не успев вникнуть в самый процесс его отправления.
В штриховке я достиг больших успехов, но с ней не мог нарисовать самого
простого пейзажа с
натуры.
Эта благородная женская гордость, эта готовность к самопожертвованию заставила его уважать именно эту
простую, но полную жизни женскую
натуру.
— И не любил никогда. Как и вы меня, впрочем. Мы оба играли какую-то гадкую, лживую и грязную игру, какой-то пошлый любительский фарс. Я прекрасно, отлично понял вас, Раиса Александровна. Вам не нужно было ни нежности, ни любви, ни
простой привязанности. Вы слишком мелки и ничтожны для этого. Потому что, — Ромашову вдруг вспомнились слова Назанского, — потому что любить могут только избранные, только утонченные
натуры!
Артистической
натуре отпускаются наперед все грехи, все заблуждения, ибо уму
простых смертных могут ли быть доступны те тонкие, почти эфирные побуждения, которыми руководствуются
натуры генияльные исключительные, и может ли быть, следовательно, применен к ним принцип вменения?
Повторяю: не об этих исключительных
натурах может идти здесь речь, а о
простой злобе дня.
— Она умерла, друг мой; году после отца не жила. Вот любила так любила, не по-нашему с тобой, а потому именно, что была очень
простая и непосредственная
натура… Вина тоже, дядя, дайте нам: я хочу, чтоб Жак у меня сегодня пил… Помнишь, как пили мы с тобой, когда ты сделался литератором? Какие были счастливые минуты!.. Впрочем, зачем я это говорю? И теперь хорошо! Ступайте, дядя.
Так прошло несколько недель. Кажется, вот еще бы недели две, так чудак и успокоился бы совсем и, может быть, сделался бы совсем порядочным, то есть
простым и обыкновенным человеком, как все. Так нет! Особенность его странной
натуры находила везде случай проявиться.
«Полесье… глушь… лоно природы…
простые нравы… первобытные
натуры, — думал я, сидя в вагоне, — совсем незнакомый мне народ, со странными обычаями, своеобразным языком… и уж, наверно, какое множество поэтических легенд, преданий и песен!» А я в то время (рассказывать, так все рассказывать) уже успел тиснуть в одной маленькой газетке рассказ с двумя убийствами и одним самоубийством и знал теоретически, что для писателей полезно наблюдать нравы.
Ничего нет легче для биографа, как увлечься страстностью
натуры необыкновенного человека и приписать вдохновению высокой мысли, глубоким соображениям и т. п. то, что было
простым следствием этой страстности.
Алексей Петрович думал об отце и в первый раз после многих лет почувствовал, что любил его, несмотря на всю его немудреность. Ему хотелось бы теперь хоть на минуту перенестись в свое детство, в деревню, в маленький домик и приласкаться к этому забитому человеку, приласкаться просто, по-детски. Захотелось той чистой и
простой любви, которую знают только дети да разве очень уж чистые, нетронутые
натуры из взрослых.
История — горячка, производимая благодетельной
натурой, посредством которой человечество пытается отделываться от излишней животности; но как бы реакция ни была полезна, все же она — болезнь. Впрочем, в наш образованный век стыдно доказывать
простую мысль, что история — аутобиография сумасшедшего.
Но, сколько можно судить по некоторым частным случаям и по отрицательным признакам, мы готовы утверждать, что такого рода нежные, деликатные
натуры существуют и в
простом классе, по крайней мере в той же мере, как в других сословиях.
«Где это видано, чтобы в
простой мужицкой
натуре [могла] в такой степени развиться [любовь к свободе и] сознание [прав] своей личности?
И опять, с недоумением, спрашивал себя, как это он, сын деревенского попа, по воспитанию — бурсак,
простой, грубый и прямой человек, мог так беспомощно отдаться в руки этого ничтожного, лживого, пошлого, мелкого, по
натуре совершенно чуждого ему существа.
Это без всякого затруднения и без излишних в данном случае церемоний сделал бы каждый
простой человек с умом и честною
натурою.
— Может быть, вы правы, — начала она гораздо
проще и искреннее, — у Юлии, в сущности, есть и доброта, и даже честность в
натуре… может быть, мои проповеди были действительно бестактны, неумелы. Я не хотела бы считать ее совершенно безнадежной. Ну, что ж! Вот вы — такой свежий человек, с широкими взглядами… наконец, вы мужчина, у вас и манера будет мужская, а это много значит. Возьмите в руки Юлию.
— Если ты достигнешь великой и славной будущности? Тогда явись к нему и спроси, осмелится ли он презирать тебя. Он хочет удержать тебя на земле, тогда как природа дала тебе крылья, которые уносят тебя под облака. Он не может понять твоей
натуры, никогда не поймет. Неужели ты хочешь погибнуть из-за
простого обещания?
Такую «скобелевскую
натуру» нельзя считать
простым обманщиком.
Отчего я боялась деревни? Оттого, что была глупа и хорошенько не знала, что в моей
натуре. Программа, заданная мне Степой, начинает уже полегоньку исполняться. Вот первая вещь: я чувствую, что среди чего-нибудь похожего на природу, где зелень, небо, воздух и хорошее человечное уединенье, мне дышится прекрасно. Я об этом и понятия не имела. Другими словами, я не знаю многих своих не только умственных стремлений, но и
простых вкусов.
Стоял чудный июльский вечер. В тенистой части парка, прилегающей к пруду, царствовал тот таинственный, перламутровый полумрак, который располагает к неге и мечте. Несколько знакомые с характером Сигизмунда Нарцисовича читатели, быть может, удивятся, что он склонен был к мечтательности. Такие почти несовместимые качества встречаются в человеческой
натуре. Быть может, впрочем, что мечтательность эта была
простым отдохновением чересчур практического ума и сластолюбивой
натуры пана Кржижановского.
Добрый и
простой по
натуре Владимир Сергеевич тотчас смягчился. Видимо, он был настроен Ираидой Ивановной пробрать непочтительного поклонника своей дочери, а потому, исполнив, как он полагал, свой долг, переменил тон.
И определение писалось Подсохиным, сколько возможно ему было преодолеть
натуру,
простым, понятным языком, без авторского пошиба.
Много слез пролила Елизавета, скучая в одиночестве, чувствуя постоянно тяжелый для ее свободолюбивой
натуры надзор. Кого она ни приблизит к себе — всех отнимут. Появился было при ее дворе брат всесильного Бирона, Густав Бирон, и понравился ей своей молодцеватостью да добрым сердцем — запретили ему бывать у нее. А сам Эрнст Бирон, часто в наряде
простого немецкого ремесленника, прячась за садовым тыном, следил за цесаревной. Она видела это, но делала вид, что не замечает.
— Ежели вам, например, невмоготу, чего ж зря сопеть-то… Энто с
простого звания людьми часто бывает, — от умственного занятия до того иного с непривычки в полчаса расшатает, будто воду на ем возили… Да и мне лепить трудно, ежели
натура на табуретке простоквашей сидит. Для фантазии несподручно. Идите, солдатик, в лагерь. А завтра с утра беспременно приходите. Я завтра постановку головы вам сделаю, а что касаемо ног, уж я их вам наизусть с какого-нибудь крымского болвана приспособлю.