Неточные совпадения
Вперед, вперед, моя исторья!
Лицо нас новое зовет.
В пяти верстах от Красногорья,
Деревни Ленского, живет
И здравствует еще доныне
В философической пустыне
Зарецкий, некогда буян,
Картежной шайки атаман,
Глава повес, трибун трактирный,
Теперь же добрый и
простойОтец семейства холостой,
Надежный друг, помещик мирный
И даже честный человек:
Так исправляется наш
век!
«Меланхолихой» звали какую-то бабу в городской слободе, которая
простыми средствами лечила «людей» и снимала недуги как рукой. Бывало, после ее леченья, иного скоробит на весь
век в три погибели, или другой перестанет говорить своим голосом, а только кряхтит потом всю жизнь; кто-нибудь воротится от нее без глаз или без челюсти — а все же боль проходила, и мужик или баба работали опять.
До приезда Райского жизнь ее покоилась на этих
простых и прочных основах, и ей в голову не приходило, чтобы тут было что-нибудь не так, чтобы она весь
век жила в какой-то «борьбе с противоречиями», как говорил Райский.
Какова нравственность: за руку нельзя взять! В золотой
век, особенно в библейские времена и при Гомере, было на этот счет
проще!
В наш
век все это делается просто людьми, а не аллегориями; они собираются в светлых залах, а не во «тьме ночной», без растрепанных фурий, а с пудреными лакеями; декорации и ужасы классических поэм и детских пантомим заменены
простой мирной игрой — в крапленые карты, колдовство — обыденными коммерческими проделками, в которых честный лавочник клянется, продавая какую-то смородинную ваксу с водкой, что это «порт», и притом «олд-порт***», [старый портвейн, «Три звездочки» (англ.).] зная, что ему никто не верит, но и процесса не сделает, а если сделает, то сам же и будет в дураках.
Найдите себе жену богатую да такую, чтоб любила вас так, как я; живите с ней в радости, а я, девушка
простая, доживу, как-нибудь, скоротаю свой
век, в четырех стенах сидя, проклинаючи свою жизнь».
И нам,
простым, смиренным чадам
века,
Не страшно, весело теперь за человека...
— Не слепой быть, а, по крайней мере, не выдумывать, как делает это в наше время одна прелестнейшая из женщин, но не в этом дело: этот Гомер написал сказание о знаменитых и достославных мужах Греции, описал также и богов ихних, которые беспрестанно у него сходят с неба и принимают участие в деяниях человеческих, — словом, боги у него низводятся до людей, но зато и люди, герои его, возводятся до богов; и это до такой степени, с одной стороны,
простое, а с другой — возвышенное создание, что даже полагали невозможным, чтобы это сочинил один человек, а думали, что это песни целого народа, сложившиеся в продолжение
веков, и что Гомер только собрал их.
— Дело, кажется,
простое, — сказал дядя, — а они бог знает что заберут в голову… «разумно-деятельная толпа»!! Право, лучше бы тебе остаться там. Прожил бы ты
век свой славно: был бы там умнее всех, прослыл бы сочинителем и красноречивым человеком, верил бы в вечную и неизменную дружбу и любовь, в родство, счастье, женился бы и незаметно дожил бы до старости и в самом деле был бы по-своему счастлив; а по-здешнему ты счастлив не будешь: здесь все эти понятия надо перевернуть вверх дном.
— Нужды нет. Вот я нашел себе место и буду сидеть на нем
век. Нашел
простых, незатейливых людей, нужды нет, что ограниченных умом, играю с ними в шашки и ужу рыбу — и прекрасно! Пусть я, по-вашему, буду наказан за это, пусть лишусь наград, денег, почета, значения — всего, что так льстит вам. Я навсегда отказываюсь…
Папе давным-давно предсказали мы роль
простого митрополита в объединенной Италии и были совершенно убеждены, что весь этот тысячелетний вопрос, в наш
век гуманности, промышленности и железных дорог, одно только плевое дело.
Люди живут
простые, нелиберальные; порядки старые, крепкие,
веками освященные.
— Нет, нет… Вы этого не можете понять, а я это чувствую… Вот здесь, — она крепко притиснула руку к груди, — в душе чувствую. Весь наш род проклят во
веки веков. Да вы посудите сами: кто же нам помогает, как не он? Разве может
простой человек сделать то, что я могу? Вся наша сила от него идет.
Пожалуй, и про меня в Царицыне какой-то цыган сказал, что я попаду в Запорожскую Сечь и
век останусь
простым казаком…
В назначенный день тройка наша остановилась перед длинным, соломою крытым, барским домом. Перекрыт ли дом соломою по ветхости деревянной крыши, или
простоял он
век под нею — неизвестно.
Никто не может стать настолько выше своего
века, чтоб совершенно выйти из него, и если современное поколение начинает
проще говорить и рука его смелее открывает последние завесы Изиды, то это именно потому, что Гегелева точка зрения у него вперед шла, была побеждена для него.
Простая, здравая пища, мера трудов и отдыха; разделение часов на разные упражнения, соответственные каждому особенному возрасту, были предписаны Екатериною по лучшей физической и нравственной системе воспитания не Афинского, не Спартанского, но самого пристойнейшего для юного Российского Дворянства в
веки Европейского просвещения.
Мы упоминаем здесь об этом факте только потому, что заметили в сатириках прошлого
века наклонность подсмеиваться, во имя административных распоряжений, над сознанием
простых людей, с самого начала враждебно взглянувших на откупа.
Ссылкою на эти слова мы и заключим нашу статью, пожалевши еще раз, что сатира екатерининского
века не находила возможности развивать свои обличения из этих
простых положений — о вреде личного произвола и о необходимости для благ общества «общей силы закона», которою бы всякий равно мог пользоваться.
Мы ведь не упрекаем наших сатириков в подлости и ласкательстве за то, что они писали иногда пышные дифирамбы златому
веку, мы не подозреваем их в боярской спеси за то, что они мало обращали внимания на состояние
простого народа в их время.
Но варяги одолели, и с тех пор «феодальные сеньоры и грубые норманны раздавили своей тяжелой и стеснительной властью цветущую республику новгородскую; после шести
веков непрестанной борьбы с неправо захваченной властью (contre un pouvoir usurpateur) она потеряла наконец свою вольность и сделалась
простою провинцией) московской» (том II, стр. 505).
Народ награждается полным презрением; ему за милость только дозволяют любоваться подвигами знатных рыцарей, а уж если придется
простому человеку угостить рыцаря, так это такая честь, от которой он весь
век должен быть счастлив.
Батюшков, любивший действительную жизнь, как эпикуреец, но тоже боявшийся пустить ее в ход прямо, увидел, однако, что наши попытки на создание золотого
века из
простой жизни никуда не годятся.
Несмотря на все величие гомерических рапсодий, героический
век, с своими богами и богинями, не явился в Греции во времена Перикла, равно как и в Италии Вергилий, при всем своем красноречии, не мог уже возвратить римлян империи к
простой, но доблестной жизни их предков и не мог превратить Тиберия в Энея.
Авдотья Максимовна. Бог вас накажет за это, а я вам зла не желаю. Найдите себе жену богатую, да такую, чтоб любила вас так, как я; живите с ней в радости, а я девушка
простая, доживу как-нибудь, скоротаю свой
век в четырех стенах сидя, проклинаючи свою жизнь. Прощайте! (Плачет.) Прощайте… Я к тятеньке пойду!.. (Быстро уходит.)
Вот племя: всякий чорт у них барон!
И уж профессор — каждый их сапожник!
И смело здесь и вслух глаголет он,
Как Пифия, воссев на свой треножник!
Кричит, шумит… Но что ж? — Он не рожден
Под нашим небом; наша степь святая
В его глазах бездушных — степь
простая,
Без памятников славных, без следов,
Где б мог прочесть он повесть тех
веков,
Которые, с их грозными делами,
Унесены забвения волнами…
История — горячка, производимая благодетельной натурой, посредством которой человечество пытается отделываться от излишней животности; но как бы реакция ни была полезна, все же она — болезнь. Впрочем, в наш образованный
век стыдно доказывать
простую мысль, что история — аутобиография сумасшедшего.
Он опередил свой
век в истинном понимании значения романа, он предупредил Гоголя со всею новейшею натуральною школою — в
простом безыскусственном изображении природы и русского быта.
С головой, бурям жизни открытою,
Весь свой
век под грозою сердитою
Простояла ты, — грудью своей
Защищая любимых детей.
Живучи
век в больших городах, где вам знать, что такое
простой захолустный народ?..
Много на своем
веку повидал Степан Ильич, и его рассказы, правдивые и потому всегда необыкновенно
простые, интересны и поучительны, и молодежь жадно внимает им и остерегается перебивать Степана Ильича, зная, что он в таком случае обидится и перестанет рассказывать.
— Конечно. Что же может быть
проще того, что все люди по случайностям не доживают на земле своего времени!
Век человеческий здесь, по библейскому указанию, семьдесят лет и даже восемьдесят, а по случайностям человечество в общем итоге не доживает одной половины этого срока, и вас нимало не поражает эта ужасная случайность? Я желал бы, чтобы мне указали естественный закон, по котору человеческому земному организму естественно так скоро портиться и разрушаться. Я полагаю, что случайности имеют закон.
— Нет, я думаю-с, и по самому зрелому размышлению не верю в вашу добродетель. Тсс… тсс… тсс!.. позвольте мне договорить. Я всегда имел большое доверие к женщинам
простого, естественного взгляда на жизнь и никогда в этом не каялся. Брехливая собачка чаше всего только полает, а молчаливая тяпнет там, где и сама не думает; а вы ведь весь свой
век все отмалчиваетесь и до сих пор вот тупите глазки, точно находитесь в том возрасте, когда верят, что детей нянька в фартучке приносит.
Уже в XVIII
веке простой писатель мог занимать положение высшее, чем король, и это было сто лет тому назад.
— Не знаю, парень. Не знаю я своего родителя, нечего греха таить. Я так об себе рассуждаю, что у маменьки я был незаконнорожденное дитё. Моя маменька весь свой
век при господах жили и не желали за
простого мужика выйтить…
Не хочу я никого ни срамить, ни упрекать, потому что все это противно душе моей; а лучше я совсем с этим покончу: пойду к царю и упрошу его дозволить мне сложить с себя всякую власть и доживу
век мой мирно где-нибудь
простым человеком».
Развитая капиталистическая экономика XX
века не есть уже
простое библейское проклятие — добывать хлеб свой в поте лица.
С той поры в продолжение почти 15
веков та
простая, несомненная и очевиднейшая истина о том, что исповедание христианства несовместимо с готовностью по воле других людей совершать всякого рода насилия и даже убийства, до такой степени скрыта от людей, до такой степени ослаблено истинно христианское религиозное чувство, что люди, поколения за поколениями, по имени исповедуя христианство, живут и умирают, разрешая убийства, участвуя в них, совершая их и пользуясь ими.
Кутузов никогда не говорил о 40
веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, чтò он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым
простым и обыкновенным человеком и говорил самые
простые и обыкновенные вещи.
Казалось бы, что̀ может быть
проще и естественнее того, чтобы,
веками страдая от производимого самими над собою, без всякой для себя пользы, насилия, рабочие люди, в особенности земледельцы, которых в России, да и во всем мире большинство, поняли наконец, что они страдают сами от себя, что та земельная собственность неработающих владельцев, от которой они больше всего страдают, поддерживается ими же самими, в виде стражников, урядников, солдат; что точно так же все подати — и прямые и косвенные — собирают с самих себя они же сами в виде старост, сотских, сборщиков податей и опять же полицейских и солдат.