Неточные совпадения
Это был, по-видимому, из самых
простых монахов, то есть из
простого звания, с коротеньким, нерушимым мировоззрением, но верующий и в своем
роде упорный.
На ярмарочной площади бесконечными рядами тянулись телеги, а за телегами лошади всех возможных
родов: рысистые, заводские, битюки, возовые, ямские и
простые крестьянские.
— Знаете ли что, — сказал он вдруг, как бы удивляясь сам новой мысли, — не только одним разумом нельзя дойти до разумного духа, развивающегося в природе, но не дойдешь до того, чтобы понять природу иначе, как
простое, беспрерывное брожение, не имеющее цели, и которое может и продолжаться, и остановиться. А если это так, то вы не докажете и того, что история не оборвется завтра, не погибнет с
родом человеческим, с планетой.
Сатир высказывал эти слова с волнением, спеша, точно не доверял самому себе. Очевидно, в этих словах заключалось своего
рода миросозерцание, но настолько не установившееся, беспорядочное, что он и сам не был в состоянии свести концы с концами. Едва ли он мог бы даже сказать, что именно оно, а не другой, более
простой мотив, вроде, например, укоренившейся в русской жизни страсти к скитальчеству, руководил его действиями.
Наместником в то время был молодой, красивый и щеголеватый архимандрит. Говорили о нем, что он из древнего княжеского
рода, но правда ли это — не знаю. Но что был он великий щеголь — вот это правда, и от него печать щегольства и даже светскости перешла и на
простых монахов.
Это
простое приглашение, как Галактион понял только впоследствии, являлось своего
рода посвящением в орден наших. В официальные дни у Стабровского бывал целый город, а запросто бывали только самые близкие люди.
Во избежание подобного
рода противоречий, казалось бы,
проще всего пригласить настоящих учителей из России или Сибири и назначить им такое жалованье, какое получают надзиратели, но для этого понадобилось бы коренным образом изменить свой взгляд на преподавательское дело и не считать его менее важным, чем дело надзирателя.]
Трудная и малодобычливая стрельба старых глухарей в глубокую осень no-голу или по первому снегу меня чрезвычайно занимала: я страстно и неутомимо предавался ей. Надобно признаться, что значительная величина птицы, особенно при ее крепости, осторожности и немногочисленности, удивительно как возбуждает жадность не только в
простых, добычливых стрелках, но и во всех
родах охотников; по крайней мере я всегда испытывал это на себе.
В статье «Об эпиграмме и надписи у древних» (из Ла Гарпа) читаем: «В новейшие времена эпиграмма, в обыкновенном смысле, означает такой
род стихотворения, который особенно сходен с сатирою по насмешке или по критике; даже в
простом разговоре колкая шутка называется эпиграммою; но в особенности сим словом означается острая мысль или натуральная простота, которая часто составляет предмет легкого стихотворения.
— Все люди-с, — заговорил он, как бы пустясь в некоторого
рода рассуждения, — имеют в жизни свое назначение! Я в молодости был посылаем в ваши степи калмыцкие. Там у калмыков
простой народ, чернь, имеет предназначение в жизни только размножаться, а высшие классы их, нойены, напротив, развивать мысль, порядок в обществе…
В такого
рода размышлениях Павел
простоял всю службу и домой возвратился еще более утомленный, но в прохладной атмосфере храма значительно освежившийся.
Как человек новый, в некотором
роде мещанин во дворянстве, он, во-первых, опасался компрометировать себя каким-нибудь слишком
простым кушаньем, а во-вторых, находил, что ему предстоит единственный, в своем
роде, случай поучиться у настоящих культурных людей, чтобы потом, по приезде в Непросыхающий, сделать соответствующие применения, которые доказали бы его знакомство с последними результатами европейской культуры.
Расчет был
простой: если на место Горемыкина назначат Вершинина или Майзеля, тогда произойдет соответствующее повышение всех остальных; если будет Тетюев, тогда увеличат жалованье или что-нибудь в этом
роде.
Местечко, где мы жили, называлось Княжье-Вено, или,
проще, Княж-городок. Оно принадлежало одному захудалому, но гордому польскому
роду и представляло все типические черты любого из мелких городов Юго-западного края, где, среди тихо струящейся жизни тяжелого труда и мелко-суетливого еврейского гешефта, доживают свои печальные дни жалкие останки гордого панского величия.
Я, однако ж, остереглась и выговорила тут ей, что я, мол, Анфиса Ивановна,
роду не
простого, так не было бы у вас для меня обиды…
— Необходимо так, — подхватил князь. — Тем больше, что это совершенно прекратит всякий повод к разного
рода вопросам и догадкам: что и как и для чего вы составляете подобную партию? Ответ очень
простой: жених человек молодой, умный, образованный, с состоянием — значит, ровня… а потом и в отношении его, на случай, если б он объявил какие-нибудь претензии, можно прямо будет сказать: «Милостивый государь, вы получили деньги и потому можете молчать».
Второй
род подразделялся еще на людей собственно не comme il faut и
простой народ.
Они вторгались за кулисы, бесцеремонно стучались в двери ее уборной, когда она была еще полуодета, называли ее уменьшительными именами — и она смотрела на все это как на
простую формальность,
род неизбежной обстановки ремесла, и спрашивала себя только об том — «мило» или «не мило» выдерживает она в этой обстановке свою роль?
Но так, зря, легкомысленно нас все-таки бы не высекли, а с
простыми арестантами такого
рода легкомысленное обращение, разумеется, случалось, особенно при некоторых субалтерных командирах и охотниках распорядиться и внушить при всяком удобном случае.
В самом
простом виде дело происходило так: люди жили племенами, семьями,
родами и враждовали, насиловали, разоряли, убивали друг друга. Насилия эти происходили в малых и больших размерах: личность боролась с личностью, племя с племенем, семья с семьей,
род с
родом, народ с народом. Бòльшие, сильнейшие совокупности завладевали слабейшими, и чем больше и сильнее становилась совокупность людей, тем меньше происходило в ней внутренних насилий и тем обеспеченнее казалась продолжительность жизни совокупности.
Смотрят люди на предмет различно, но как те, так и другие и третьи рассуждают о войне как о событии совершенно не зависящем от воли людей, участвующих в ней, и потому даже и не допускают того естественного вопроса, представляющегося каждому
простому человеку: «Что, мне-то нужно ли принимать в ней участие?» По мнению всех этих людей, вопросов этого
рода даже не существует, и всякий, как бы он ни смотрел на войну сам лично, должен рабски подчиняться в этом отношении требованиям власти.
— Нет, нет… Вы этого не можете понять, а я это чувствую… Вот здесь, — она крепко притиснула руку к груди, — в душе чувствую. Весь наш
род проклят во веки веков. Да вы посудите сами: кто же нам помогает, как не он? Разве может
простой человек сделать то, что я могу? Вся наша сила от него идет.
Оба
рода дворянского, но
простые, гостеприимные, особенно младший, Федор Федорович, холостяк, любивший и выпить и погулять.
— Не мне, последнему из граждан нижегородских, — отвечал Минин, — быть судьею между именитых бояр и воевод; довольно и того, что вы не погнушались допустить меня,
простого человека, в ваш боярский совет и дозволили говорить наряду с вами, высокими сановниками царства Русского. Нет, бояре! пусть посредником в споре нашем будет равный с вами
родом и саном знаменитым, пусть решит, идти ли нам к Москве или нет, посланник и друг пана Гонсевского.
Так говорят не только люди, которые, по несчастию, родились и выросли безвыездно в городе, под влиянием искусственных понятий и направлений, никогда не живали в деревне, никогда не слыхивали о
простых склонностях сельских жителей и почти не имеют никакого понятия об охотах; нет, так говорят сами охотники — только до других
родов охоты.
Простой народ, не только русский, но вообще все возможные народы, вероятно по недостаточному развитию нравственного чувства и совершенному отсутствию нравственного мнения, снисходительно смотрят на проступки ближнего, к какому бы
роду ни принадлежали эти проступки.
Когда перед глазами совершается грандиозное хищничество, предательство или вероломство, то весьма естественно, что такого
рода картина возбуждает в нас негодование; но когда перед нами происходит
простая"шалость" — помилуйте, стоит ли из-за пустяков бурю в стакане воды поднимать!
Часто случается мне получать письма от неизвестных лиц с изложением бесспорно интересных фактов всякого
рода неурядицы; однако ж я не могу воспользоваться сообщаемыми фактами по той
простой причине, что в виде общих положений, иллюстрированных и подтвержденных, они уж не раз были мной заявляемы.
— Охотно забуду, — возразил я, — но ведь если мы подобные личности в стороне оставим, то вопрос-то, пожалуй, совсем иначе поставить придется. Если речь идет только о практиках убежденных, то они не претендуют ни на подачки в настоящем, ни на чествования в будущем. Они заранее обрекают свои имена на забвение и, считая себя
простыми иксами и игреками, освобождают себя от всяких забот относительно"замаранности"или"незамаранности". По-моему, это своего
рода самоотвержение.
И как это удивительно, что такая
простая мысль пробилась в голову не сразу, а через целую массу всякого
рода неопрятностей!
Телятев. Да мог ли я ждать! Вы любезны со мной, вы для меня сходите на землю с вашей неприступной высоты. Вы были Дианой, презирающей мужской
род, с луной в прическе, с колчаном за плечами; а теперь вы преобразились в
простую, сердечную, даже наивную пейзанку, из тех, которые в балетах пляшут, перебирая свой передник. Вот так. (Делает обыкновенные пейзанские жесты.)
— Кто же этого не видит? У него на лице написано: глупый гусак, и больше ничего. Да… Но Гусак еще ничего, — разве можно сердиться на глупую птицу? А вот Петух,
простой самый петух… Что он кричал про меня третьего дня? И еще как кричал — все соседи слышали. Он, кажется, назвал меня даже очень глупым… Что-то в этом
роде вообще.
— Он
роду не
простого, — сказал Гаврила Афанасьевич, — он сын арапского салтана. Басурмане взяли его в плен и продали в Цареграде, а наш посланник выручил и подарил его царю. Старший брат арапа приезжал в Россию с знатным выкупом и…..
Ему было 27 лет от
роду; он был высок и строен, и не одна красавица заглядывалась на него с чувством более лестным нежели
простое любопытство, но предубежденный Ибрагим или ничего не замечал или видел одно кокетство.
Другой
род трагического — трагическое нравственного столкновения — эстетика выводит из той же мысли, только взятой наоборот: в трагическом
простой вины основанием трагической судьбы считают мнимую истину, что каждое бедствие, и особенно величайшее из бедствий — погибель, есть следствие преступления; в трагическом нравственного столкновения [основываются эстетики гегелевской школы на] мысли, что за преступлением всегда следует наказание преступника или погибелью или мучениями его собственной совести.
Надобно прибавить, что вместо термина «возвышенное» (das Erhabene) было бы гораздо
проще, характеристичнее и лучше говорить «великое» (das Grosse). Юлий Цезарь, Марий не «возвышенные», а «великие» характеры. Нравственная возвышенность — только один частный
род величия вообще.
Первостепенного в своем
роде всегда очень мало, по очень
простой причине: если его соберется много, то мы опять разделим его на классы и будем называть первостепенным то, чего найдется всего два-три индивидуума; все остальное назовем второстепенным.
«Прекрасно то существо, в котором вполне выражается идея этого существа» — в переводе на
простой язык будет значить: «прекрасно то, что превосходно в своем
роде; то, лучше чего нельзя себе вообразить в этом
роде».
Каренин (продолжая читать). «Но к делу. Это самое раздваивающее меня чувство и заставляет меня иначе, чем как вы хотели, исполнить ваше желание. Лгать, играть гнусную комедию, давая взятки в консистории, и вся эта гадость невыносима, противна мне. Как я ни гадок, но гадок в другом
роде, а в этой гадости не могу принять участие, просто не могу. Другой выход, к которому я прихожу, — самый
простой: вам надо жениться, чтобы быть счастливыми. Я мешаю этому, следовательно, я должен уничтожиться…»
— Другое дело, — говорила няня, — если бы это было в деревне. Там, при
простых, серых мужиках, и мне, пожалуй, можно было бы позволить наслаждаться кой-чем в том же свободном
роде.
Каково мне было все это терпеть, уж верно не от благородного, а от
простого, подлого
роду Тумакова и одетого по-солдатски!
Мать Веры Николаевны родилась от
простой крестьянки из Альбано, которую на другой день после ее
родов убил трастеверинец, ее жених, у которого Ладанов ее похитил…
Но нужно испытание злату в горниле, и бог посылает Мирошеву испытание: единственная дочь, которую он и мать любят всею силою
простых сердец своих, ничем другим неразвлеченных, полюбила сына соседа, богатого и знатного
родом; сын, разумеется, сам ее любит; но отец слышать не хочет о женитьбе сына на мелкопоместной дворяночке.
— Ну, вот-вот, — сказал он с облегчением, и лицо его несколько просветлело. — Вот в городе — извините, я уже буду говорить прямо — и рассуждают: из
простого варнака делается вдруг этакой, знаете, необыкновенный, как его?.. Ринальдо Ринальдини своего
рода. Как? Почему? Откуда? Книг он не читает… Разными этими идеями не занимается… Очевидно, тут действует (он искоса посмотрел на нас) постороннее влияние…
Потом я стал перебирать бумаги и письма. Это была переписка с матерью, сестрой, друзьями, с девушкой, которая впоследствии стала моей женой. Все это теперь нужно было уничтожить, чтобы эти имена не фигурировали в официальной переписке по моему делу. Я знал по опыту, что всякое самое
простое упоминание фамилии — есть своего
рода зараза. Имя упоминалось, значит — человек «замешан».
Но, сколько можно судить по некоторым частным случаям и по отрицательным признакам, мы готовы утверждать, что такого
рода нежные, деликатные натуры существуют и в
простом классе, по крайней мере в той же мере, как в других сословиях.
И это тоже служит для нас свидетельством, как для
простого, здорового человека, раз почувствовавшего свою личность [и ее права], несносна жизнь бесплодная, бесполезная, автоматическая, [без принципов и стремлений], без смысла и правды, жизнь, подобная той, какую проводят, например, игрушечкины господа и многие другие в том же
роде.
Наши речные лоцманы — люди
простые, не ученые, водят они суда, сами водимые единым богом. Есть какой-то навык и сноровка. Говорят, что будто они после половодья дно реки исследуют и проверяют, но, полагать надо, все это относится более к области успокоительных всероссийских иллюзий; но в своем
роде лоцманы — очень большие дельцы и наживают порою кругленькие капитальцы. И все это в простоте и в смирении — бога почитаючи и не огорчая мир, то есть своих людей не позабывая.
Оригинальный в своем
роде субъект: из настоящих
простых, истинно русских людей в купцы вышел и теперь страшно богат и все на храмы жертвует, но при случае не прочь и покутить.