Неточные совпадения
Когда-то вздумалось Мышам
себя прославитьИ, несмотря на кошек и котов,
Свести с ума всех ключниц, поваров,
И славу о своих делах трубить заставить
От погребов до чердаков...
Тема случилась странная: Григорий поутру, забирая в лавке у купца Лукьянова товар, услышал от него об одном русском солдате, что тот, где-то далеко на границе, у азиятов, попав к ним в плен и будучи принуждаем ими под страхом мучительной и немедленной смерти отказаться от христианства и перейти в ислам, не согласился изменить своей веры и принял муки, дал содрать с
себя кожу и умер,
славя и хваля Христа, — о каковом подвиге и было напечатано как раз в полученной в тот день газете.
Я и сам не мог вырасти таким, — рос не в такую эпоху; потому-то, что я сам не таков, я и могу не совестясь выражать свое уважение к нему; к сожалению, я не
себя прославляю, когда говорю про этих людей: славные люди.
Он, чтобы выслужиться перед начальством, поставил
себе в обязанность
прославлять Долгорукова, для чего просто податливым газетам он приказывал писать, что ему надо было, а в «Русских ведомостях» состоял даже корреспондентом, стараясь заслужить милость этого единственного непокорного издания.
— Я вижу, что ты человек разумный, — сказала барыня снисходительно, — и понимаешь это… То ли, сам скажи, у нас?.. Старый наш свет стоит
себе спокойно…, люди знают свое место… жид так жид, мужик так мужик, а барин так барин. Всякий смиренно понимает, кому что назначено от господа… Люди живут и
славят бога…
Мы же по иному замышленью
Эту повесть о године бед
Со времен Владимира княженья
Доведем до Игоревых лет
И
прославим Игоря, который,
Напрягая разум, полный сил.
Мужество избрал
себе опорой.
Ратным духом сердце поострил
И повел полки родного края.
Половецким землям угрожая.
Лучше этой жизни ни Дон-Кихот, ни его Пансо выдумать
себе не могли: ленивый к богомолению Зинка столь был им восхищен, что стал даже усердно
славить бога и молиться, чтоб это как можно долее не кончилось.
Устрялов приводит следующие слова: «Аз, раб того благочестивого императора, мний всех, милость того на
себе имех и дел блаженных его некоих самовидец бых; того ради, по долгу рабства и любви, должен блаженные дела его
прославлять, а не образом истории писать дерзаю.
В грамматике, на место скучных правил,
Мне виделся все тот же милый лик;
Без счету мне нули наставник ставил, —
Их получать я, наконец, привык,
Прилежностью
себя я не
прославилИ лишь поздней добился и постиг,
В чем состоят спряжения красоты.
О классицизм, даешься не легко ты!
И в этой песне он
славил свою дорогую Магуль-Мегери; и эта песня так понравилась гордому паше, что он оставил у
себя бедного Ашик-Кериба.
Христианству долго приходилось бороться со стремлением верующих
прославлять бога и мучеников пляскою, и ею приводить
себя в молитвенный экстаз. Еще блаженный Августин считал нужным разъяснять, что мучеников следует
прославлять non saltando, sed orando — не плясками, а молитвами. Абиссинцы до сих пор пляшут в экстазе во время церковных служб.
Висленев был как нельзя более доволен таким исходом дела и тотчас же направился к Бодростиным, с решимостью приютиться у них еще плотнее; но он хотел превзойти
себя в благородстве и усиливался
славить Горданова и в струнах, и в органе, и в гласех, и в восклицаниях.
Елизавета Петровна на
себе испытала особенные милости через эту икону и
прославила ее как чудотворную.
Антиповна ликовала и
славила по всему двору Ермака Тимофеевича, как чудодея-знахаря. К нему начали обращаться многие со своими недугами, и он волей-неволей должен был пользовать болящих имеющимися у него травами. Чудодейственность ли этих трав или же сильная вера в знахаря, но больные, обращавшиеся за помощью к Ермаку Тимофеевичу, чувствовали
себя лучше после данного им снадобья.
Здесь скоро разбежалась молва, что он исцеляет умирающих, поднимает из гроба;
славили особенно его знание женских болезней, которым он
себя преимущественно посвятил; аугсбургские врачи, награжденные его советами и тайнами, все спешили дать ему первенство; его увлекали и в палаты, и в хижины, потому что он и беднейшим не отказывал в помощи.
А потому критик решительно не хотел признать никаких замечательных достоинств в произведении, которым Фебуфис должен был
прославить свою школу, и вдобавок унизил его тем, что стал объяснять овладевшее им направление его несвободным положением, всегда зависящим от страха и фавора; он называл дальнейшее служение искусству в таком направлении «вредным», «ставил над художником крест» и давал ему совет, как самое лучшее по степени безвредности, «изображать по-старому голых женщин, которыми он открыл
себе фортуну».