Неточные совпадения
Город с утра сердито заворчал и распахнулся, открылись окна
домов, двери, ворота, солидные люди поехали куда-то на собственных лошадях,
по улицам зашагали пешеходы с тростями, с палками в руках, нахлобучив шляпы и фуражки на глаза, готовые к бою; но к вечеру
пронесся слух, что «союзники» собрались на Старой площади, тяжко избили двух евреев и фельдшерицу Личкус, — улицы снова опустели, окна закрылись, город уныло притих.
По всему
дому пронесся стук двух захлопнутых дверей.
Вдруг
пронесся по улице громкий гул; конский топот, песни, дикие восклицания, буйный свист огласили окрестность; толпа пьяных всадников, при радостных криках всего селения, промчалась вихрем
по улице, спешилась у церковного погоста и окружила
дом священника.
Но, когда начали спускаться сумерки, разуваевская тройка с двумя седоками
по крайней мере раз десять с гамом и свистом
пронеслась взад и вперед мимо моего
дома, посылая
по сторонам комья грязи и рыхлого снега и взбудораживая угомонившихся в гнездах грачей.
Если есть знакомые помещики, то они в церкви, а прошмыгнув
по краю ярмарки, мы тотчас
пронесемся через бугор и проселок и скатимся в Дюков лесной верх, где до самого
дома будем скрыты от нескромных взоров.
Но вот и сам старик Цыбукин вышел на средину и взмахнул платком, подавая знак, что и он тоже хочет плясать русскую, и
по всему
дому и во дворе в толпе
пронесся гул одобрения...
На небе сияют разноцветные плакаты торговых фирм, высоко в воздухе снуют ярко освещенные летучие корабли, над
домами, сотрясая их,
проносятся с грохотом и ревом поезда,
по улицам сплошными реками, звеня, рыча и блестя огромными фонарями, несутся трамваи и автомобили; вертящиеся вывески кинематографов слепят глаза, и магазинные витрины льют огненные потоки.
И точно, последнее мнение было справедливее: когда звон колокольчиков раздался у самой околицы и тысячи мужичьих и бабьих глаз прилегли к темным окнам всех изб, они увидели, как
по селу
пронеслась тройкой телега, за нею тарантас, другой, и опять телега, и все это покатило прямо к господскому
дому и скрылось.
От страха, злобы и стыда он оцепенел… Что теперь делать? Что скажет жена, если узнает? Что скажут сослуживцы? Его превосходительство наверное похлопает его теперь
по животу, фыркнет и скажет: «Поздравляю… Хе-хе-хе… Седина в бороду, а бес в ребро… шалун, Семен Эрастович!» Весь дачный поселок узнает теперь его тайну, и, пожалуй, почтенные матери семейств откажут ему от
дому. О подкидышах печатают во всех газетах, и таким образом смиренное имя Мигуева
пронесется по всей России…
Яков Потапович был далеко не занят чтением лежавшей перед ним латинской книги. Глаза его были устремлены в окно, но едва ли внимание его могло быть приковано той видневшейся ему картиной, которую он мог достаточно изучить в проведенные им в княжеском
доме, и даже в этой самой горнице, годы.
По выражению его глаз можно было заметить, что перед ними
проносились иные, невидимые никем, кроме него, картины.
Замелькали опять перед ними огни фонарей, и
пронеслись мимо
дома Тверской-Ямской, и отступили от них, как будто в страхе, мифологические гиганты, безмолвные стражи новых триумфальных ворот. Вот они миновали Петровский парк, Разумовское. Снежное поле, и над ними
по голубому небесному раздолью плывет полный, назревший месяц. Широко, привольно, словно они одни в мире, дышится так легко.