Неточные совпадения
Не дай
Бог, когда Захар воспламенится усердием угодить барину и вздумает все убрать, вычистить, установить, живо, разом привести в порядок! Бедам и убыткам не бывает конца: едва ли неприятельский солдат, ворвавшись в дом, нанесет столько вреда. Начиналась ломка, паденье разных вещей, битье посуды, опрокидыванье стульев; кончалось тем, что надо было его выгнать из комнаты, или он сам уходил с бранью и с
проклятиями.
— Благослови тебя
бог, милый мальчик, за то, что почтителен был к позорному, — да! к позорному старикашке, отцу своему… да будет и у тебя такой же мальчик… le roi de Rome… О, «
проклятие,
проклятие дому сему!»
Проклятие! что пользы проклинать?
Я проклят
богом.
Увы, никто не слышит, донна Анна,
Проклятий ваших. Ясен свод небес,
Мерцают звезды, лавр благоухает,
Торжественно на землю сходит ночь,
Но в небесах все пусто, донна Анна.
В них
бога нет. Когда б внезапно гром
Теперь ударил, я б поверил в
бога,
Но гром молчит — я верить не могу.
2<-ой>. Оно всё так; а только жалко, ей
богу жалко. Отцовское
проклятие не шутка. Лучше жернов положить себе на сердце.
Он плакал и молился
Богу в промежутках между
проклятиями, обращенными к своему врагу.
Платонов (хватает себя за голову). О несчастный, жалкий! Боже мой!
Проклятие моей
богом оставленной голове! (Рыдает.) Прочь от людей, гадина! Несчастьем был я для людей, люди были для меня несчастьем! Прочь от людей! Бьют, бьют и никак не убьют! Под каждым стулом, под каждой щепкой сидит убийца, смотрит в глаза и хочет убить! Бейте! (Бьет себя по груди.) Бейте, пока еще сам себя не убил! (Бежит к двери.) Не бейте меня по груди! Растерзали мою грудь! (Кричит.) Саша! Саша, ради
бога! (Отворяет дверь.)
И нет ей по́мсты от
Бога и нет ни от кого
проклятия».
«Я только
бог поневоле, и я несчастен, ибо я обязан заявить своеволие. Все несчастны потому, что все боятся заявлять своеволие… Я ужасно несчастен, ибо я ужасно боюсь. Страх есть
проклятие человека… Но я заявляю своеволие. Только это одно спасет всех людей».
Что, например, может быть безобразнее и достойнее сожаления, чем беременная женщина? Беременность — это уродство, болезнь, — это
проклятие, наложенное на женщину
богом. «Умножая, умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей». Только и остается женщине — покорно и терпеливо нести тяжелую «скорбь» и замирать от ужаса в ожидании грядущих мук и опасностей. Но не так для Толстого.
Самовластительный Злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Читают на твоём челе
Печать
проклятия народы,
Ты ужас мира, стыд природы,
Упрёк ты
Богу на земле.
— Теперь, сестра, я хорошо запомню, что такое твой христианский
бог… Хха-хха-хха!..
Проклятие тебе! Да падет моя кровь на твою голову! Хха-хха-хха-хха-хха-хха-хха!..
— Нет, я не признаю себя в праве взять эти деньги… Чем делаюсь несчастнее, тем становлюсь все более и более горда.
Бог для всех нас один. Что совершилось со мной — совершилось по Его воле, что со мной будет — также в Его воле…
Проклятие моего отца тяготеет надо мною… Часто, даже ночью, я просыпаюсь в холодном поту с роковой мыслью: «я проклята».
Бесчувственную Ираиду Яковлевну отнесли на постель, на которой она в бессознательном состоянии пролежала около двух недель и отдала душу
Богу, не сняв
проклятия со своей дочери. Последняя, впрочем, и не навещала ее и совершенно равнодушно встретила известие о ее кончине.
Слава
богу, сыщики скрылись! Антон прислушивается: брякнули кольцом… ворота на запор… посыпались
проклятия на Образца, на Холмского. Еще минуты две-три, и все замолкло глухою тишиной.
Одна жизнь за другою бросается под колесницу этого
бога: колесница проезжает, раздирая их жизни, и новые и новые жертвы со стонами и воплями и
проклятиями валятся под нее!
По этому учению сын
бога — сам
бог, второе лицо троицы, послан
богом на землю в образе человека затем, чтобы спасти людей от этого не свойственного им случайного, временного состояния, снять с них все
проклятия, наложенные на них тем же
богом за грех Адама, и восстановить их в их прежнем естественном состоянии блаженства, т. е. безболезненности, бессмертия, безгрешности и праздности.
Краевский, впрочем, на нее не сердился и не оробел от
проклятия, а говорил вечером: «Бабы! я их знаю!» И он, кажется, действительно «знал баб», и потому в редакции дело писателя облаживалось хорошо, но не так это выходило в очах служебного начальства, к которому предприимчивая супруга тоже являлась и говорила там, что ее «pique-assiette» [Блюдолиз, прихлебатель (франц.).] не верит в
бога и непочтительно говорит о таких и таких особах, чего-де она, как институтка, не может сносить и «доведет до сведения», потому что у нее есть дитя, которое надо воспитывать в добрых правилах.