Неточные совпадения
— Валом валит солдат! — говорили глуповцы, и казалось им, что это люди какие-то особенные, что они самой природой созданы для
того, чтоб
ходить без конца,
ходить по всем направлениям. Что они спускаются с одной плоской возвышенности для
того, чтобы лезть на другую плоскую возвышенность, переходят
через один мост для
того, чтобы перейти вслед за
тем через другой мост. И еще мост, и еще плоская возвышенность, и еще, и еще…
Бунт кончился; невежество было подавлено, и на место его водворено просвещение.
Через полчаса Бородавкин, обремененный добычей, въезжал с триумфом в город, влача за собой множество пленников и заложников. И так как в числе их оказались некоторые военачальники и другие первых трех классов особы,
то он приказал обращаться с ними ласково (выколов, однако, для верности, глаза), а прочих
сослать на каторгу.
Человек приходит к собственному жилищу, видит, что оно насквозь засветилось, что из всех пазов выпалзывают тоненькие огненные змейки, и начинает сознавать, что вот это и есть
тот самый конец всего, о котором ему когда-то смутно грезилось и ожидание которого, незаметно для него самого,
проходит через всю его жизнь.
— О! как хорошо ваше время, — продолжала Анна. — Помню и знаю этот голубой туман, в роде
того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который покрывает всё в блаженное
то время, когда вот-вот кончится детство, и из этого огромного круга, счастливого, веселого, делается путь всё уже и уже, и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная…. Кто не
прошел через это?
Всё, что она видела, подъезжая к дому и
проходя через него, и теперь в своей комнате, всё производило в ней впечатление изобилия и щегольства и
той новой европейской роскоши, про которые она читала только в английских романах, но никогда не видала еще в России и в деревне.
Раздался звонок,
прошли какие-то молодые мужчины, уродливые, наглые и торопливые и вместе внимательные к
тому впечатлению, которое они производили;
прошел и Петр
через залу в своей ливрее и штиблетах, с тупым животным лицом, и подошел к ней, чтобы проводить ее до вагона.
Не
пройдя еще
через те горькие испытания, которые доводят взрослых до осторожности и холодности в отношениях, мы лишали себя чистых наслаждений нежной детской привязанности по одному только странному желанию подражать большим.
Пантен, крича как на пожаре, вывел «Секрет» из ветра; судно остановилось, между
тем как от крейсера помчался паровой катер с командой и лейтенантом в белых перчатках; лейтенант, ступив на палубу корабля, изумленно оглянулся и
прошел с Грэем в каюту, откуда
через час отправился, странно махнув рукой и улыбаясь, словно получил чин, обратно к синему крейсеру.
В контору надо было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут в двух шагах. Но, дойдя до первого поворота, он остановился, подумал, поворотил в переулок и пошел обходом,
через две улицы, — может быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть время. Он шел и смотрел в землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот. С
того вечера он здесь не был и мимо не
проходил.
Мы
проходили через селения, разоренные бунтовщиками, и поневоле отбирали у бедных жителей
то, что успели они спасти.
По утрам,
через час после
того, как уходила жена, из флигеля шел к воротам Спивак, шел нерешительно, точно ребенок, только что постигший искусство
ходить по земле. Респиратор, выдвигая его подбородок, придавал его курчавой голове форму головы пуделя, а темненький, мохнатый костюм еще более подчеркивал сходство музыканта с ученой собакой из цирка. Встречаясь с Климом, он опускал респиратор к шее и говорил всегда что-нибудь о музыке.
Через полчаса он сидел во
тьме своей комнаты, глядя в зеркало, в полосу света, свет падал на стекло,
проходя в щель неприкрытой двери, и показывал половину человека в ночном белье, он тоже сидел на диване, согнувшись, держал за шнурок ботинок и раскачивал его, точно решал — куда швырнуть?
Они мечтали и о шитом мундире для него, воображали его советником в палате, а мать даже и губернатором; но всего этого хотелось бы им достигнуть как-нибудь подешевле, с разными хитростями, обойти тайком разбросанные по пути просвещения и честей камни и преграды, не трудясь перескакивать
через них,
то есть, например, учиться слегка, не до изнурения души и тела, не до утраты благословенной, в детстве приобретенной полноты, а так, чтоб только соблюсти предписанную форму и добыть как-нибудь аттестат, в котором бы сказано было, что Илюша
прошел все науки и искусства.
Она казалась выше
того мира, в который нисходила в три года раз; ни с кем не говорила, никуда не выезжала, а сидела в угольной зеленой комнате с тремя старушками, да
через сад, пешком, по крытой галерее,
ходила в церковь и садилась на стул за ширмы.
Из дома выходить для нее было наказанием; только в церковь
ходила она, и
то стараясь робко, как-то стыдливо,
пройти через улицу, как будто боялась людских глаз. Когда ее спрашивали, отчего она не выходит, она говорила, что любит «домовничать».
Сделаю предисловие: читатель, может быть, ужаснется откровенности моей исповеди и простодушно спросит себя: как это не краснел сочинитель? Отвечу, я пишу не для издания; читателя же, вероятно, буду иметь разве
через десять лет, когда все уже до такой степени обозначится,
пройдет и докажется, что краснеть уж нечего будет. А потому, если я иногда обращаюсь в записках к читателю,
то это только прием. Мой читатель — лицо фантастическое.
Вечером я лежал на кушетке у самой стены, а напротив была софа, устроенная кругом бизань-мачты, которая
проходила через каюту вниз. Вдруг поддало,
то есть шальной или, пожалуй, девятый вал ударил в корму. Все ухватились кто за что мог. Я, прежде нежели подумал об этой предосторожности, вдруг почувствовал, что кушетка отделилась от стены, а я отделяюсь от кушетки.
В отдыхальне, как мы прозвали комнату, в которую нас повели и
через которую мы
проходили, уже не было никого: сидящие фигуры убрались вон. Там стояли привезенные с нами кресло и четыре стула. Мы тотчас же и расположились на них. А кому недостало,
те присутствовали тут же, стоя. Нечего и говорить, что я пришел в отдыхальню без башмаков: они остались в приемной зале, куда я должен был
сходить за ними. Наконец я положил их в шляпу, и дело там и осталось.
По мере
того как мы шли
через ворота, двором и по лестнице, из дома все сильнее и чаще раздавался стук как будто множества молотков. Мы
прошли несколько сеней, заваленных кипами табаку, пустыми ящиками, обрезками табачных листьев и т. п. Потом поднялись вверх и вошли в длинную залу с таким же жиденьким потолком, как везде, поддерживаемым рядом деревянных столбов.
— Дело после; что прикажешь — всё сделаю, — говорил Масленников,
проходя с Нехлюдовым
через залу. — Доложите генеральше, что князь Нехлюдов, — на ходу сказал он лакею. Лакей иноходью, обгоняя их, двинулся вперед. — Vous n’avez qu’à ordonner. [Тебе стоит только приказать.] Но жену повидай непременно. Мне и
то досталось за
то, что я
тот раз не привел тебя.
— Здесь не
пройдешь, заперто, надо
через то крыльцо.
Это вопиющее дело началось еще при старом судопроизводстве,
проходило через десятки административных инстанций и кончилось как раз в
тот момент, когда Сашка лежал на столе.
У него в городе громадная практика, некогда вздохнуть, и уже есть имение и два дома в городе, и он облюбовывает себе еще третий, повыгоднее, и когда ему в Обществе взаимного кредита говорят про какой-нибудь дом, назначенный к торгам,
то он без церемонии идет в этот дом и,
проходя через все комнаты, не обращая внимания на неодетых женщин и детей, которые глядят на него с изумлением и страхом, тычет во все двери палкой и говорит...
Та же антиномичность
проходит через все русское бытие.
Но трагизм положения в
том, что человеческие массы
проходят через процесс дехристианизации и
через материализм, в чем виноваты сами христиане.
Монастырь он обошел кругом и
через сосновую рощу
прошел прямо в скит. Там ему отворили, хотя в этот час уже никого не впускали. Сердце у него дрожало, когда он вошел в келью старца: «Зачем, зачем он выходил, зачем
тот послал его „в мир“? Здесь тишина, здесь святыня, а там — смущенье, там мрак, в котором сразу потеряешься и заблудишься…»
Впоследствии Федор Павлович клятвенно уверял, что тогда и он вместе со всеми ушел; может быть, так именно и было, никто этого не знает наверно и никогда не знал, но месяцев
через пять или шесть все в городе заговорили с искренним и чрезвычайным негодованием о
том, что Лизавета
ходит беременная, спрашивали и доискивались: чей грех, кто обидчик?
Лес кончился, и опять потянулась сплошная гарь.
Та к
прошли мы с час. Вдруг Дерсу остановился и сказал, что пахнет дымом. Действительно, минут
через 10 мы спустились к реке и тут увидели балаган и около него костер. Когда мы были от балагана в 100 шагах, из него выскочил человек с ружьем в руках. Это был удэгеец Янсели с реки Нахтоху. Он только что пришел с охоты и готовил себе обед. Котомка его лежала на земле, и к ней были прислонены палка, ружье и топор.
Проснулся я в 8 часов утра. По-прежнему моросило. Дерсу
ходил на разведку, но ничего не нашел. Животное, подходившее ночью к нашему биваку, после выстрела бросилось назад
через реку. Если бы на отмели был песок, можно было бы увидеть его следы. Теперь остались для нас только одни предположения. Если это был не лось, не изюбр и не медведь,
то, вероятно, тигр.
Вдруг впереди показался какой-то просвет. Я думал, что это море. Но большое разочарование ждало нас, когда мы подошли поближе. Весь лес лежал на земле. Он был повален бурей в прошлом году. Это была
та самая пурга, которая захватила нас 20, 21 и 22 октября при перевале
через Сихотэ-Алинь. Очевидно, центр тайфуна
прошел именно здесь.
Надо было во что бы
то ни стало
пройти «щеки», иначе, если станет прибывать вода в реке, мы будем вынуждены совершить большой обход
через скалистые сопки Онку и Джугдыни, что по-удэгейски значит «Чертово жилище».
Следы все время шли по реке. По ним видно было, что китаец уже не пытался перелезать
через бурелом, а обходил его стороной.
Та к
прошли мы еще с полчаса. Но вот следы круто повернули в сторону. Мы направились по ним. Вдруг с соседнего дерева слетели две вороны.
Он поднял ружье и стал целиться, но в это время тигр перестал реветь и шагом пошел на увал в кусты. Надо было воздержаться от выстрела, но Дерсу не сделал этого. В
тот момент, когда тигр был уже на вершине увала, Дерсу спустил курок. Тигр бросился в заросли. После этого Дерсу продолжал свой путь. Дня
через четыре ему случилось возвращаться
той же дорогой.
Проходя около увала, он увидел на дереве трех ворон, из которых одна чистила нос о ветку.
Татьяна Борисовна отправила к племяннику двести пятьдесят рублей.
Через два месяца он потребовал еще; она собрала последнее и выслала еще. Не
прошло шести недель после вторичной присылки, он попросил в третий раз, будто на краски для портрета, заказанного ему княгиней Тертерешеневой. Татьяна Борисовна отказала. «В таком случае, — написал он ей, — я намерен приехать к вам в деревню для поправления моего здоровья». И действительно, в мае месяце
того же года Андрюша вернулся в Малые Брыки.
Вследствие
того что
через него
проходит река, оно быстро мелеет.
Если такому плавнику посчастливится
пройти через перекаты,
то до устья дойдет только ствол, измочаленный и лишенный коры и веток.
Она сама не знает, так она потрясена была быстрым оборотом дела: еще не
прошло суток, да, только
через два часа будут сутки после
того, как он нашел ее письмо у себя в комнате, и вот он уж удалился, — как это скоро, как это внезапно!
И вот
проходит год; и
пройдет еще год, и еще год после свадьбы с Кирсановым, и все так же будут идти дни Веры Павловны, как идут теперь,
через год после свадьбы, как шли с самой свадьбы; и много лет
пройдет, они будут идти все так же, если не случится ничего особенного; кто знает, что принесет будущее? но до
той поры, как я пишу это, ничего такого не случилось, и дни Веры Павловны идут все так же, как шли они тогда,
через год,
через два после свадьбы с Кирсановым.
Да все было радость, кроме огорчений; а ведь огорчения были только отдельными, да и редкими случаями: ныне,
через полгода, огорчишься за одну, а в
то же время радуешься за всех других; а
пройдет две — три недели, и за эту одну тоже уж можно опять радоваться.
Через год после
того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне, по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах,
ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию,
через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за
тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а
те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что
через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года
через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года
через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
Она сейчас же увидела бы это, как только
прошла бы первая горячка благодарности; следовательно, рассчитывал Лопухов, в окончательном результате я ничего не проигрываю оттого, что посылаю к ней Рахметова, который будет ругать меня, ведь она и сама скоро дошла бы до такого же мнения; напротив, я выигрываю в ее уважении: ведь она скоро сообразит, что я предвидел содержание разговора Рахметова с нею и устроил этот разговор и зачем устроил; вот она и подумает: «какой он благородный человек, знал, что в
те первые дни волнения признательность моя к нему подавляла бы меня своею экзальтированностью, и позаботился, чтобы в уме моем как можно поскорее явились мысли, которыми облегчилось бы это бремя; ведь хотя я и сердилась на Рахметова, что он бранит его, а ведь я тогда же поняла, что, в сущности, Рахметов говорит правду; сама я додумалась бы до этого
через неделю, но тогда это было бы для меня уж не важно, я и без
того была бы спокойна; а
через то, что эти мысли были высказаны мне в первый же день, я избавилась от душевной тягости, которая иначе длилась бы целую неделю.
Социализм касается не только
того, что было решено прежним эмпирически-религиозным бытом, но и
того, что
прошло через сознание односторонней науки; не только до юридических выводов, основанных на традиционном законодательстве, но и до выводов политической экономии.
Сперанский пробовал облегчить участь сибирского народа. Он ввел всюду коллегиальное начало; как будто дело зависело от
того, как кто крадет — поодиночке или шайками. Он сотнями отрешал старых плутов и сотнями принял новых. Сначала он нагнал такой ужас на земскую полицию, что мужики брали деньги с чиновников, чтобы не
ходить с челобитьем. Года
через три чиновники наживались по новым формам не хуже, как по старым.
Он в продолжение нескольких лет постоянно
через воскресенье обедал у нас, и равно его аккуратность и неаккуратность, если он пропускал, сердили моего отца, и он теснил его. А добрый Пименов все-таки
ходил и
ходил пешком от Красных ворот в Старую Конюшенную до
тех пор, пока умер, и притом совсем не смешно. Одинокий, холостой старик, после долгой хворости, умирающими глазами видел, как его экономка забирала его вещи, платья, даже белье с постели, оставляя его без всякого ухода.
Сравнительно в усадьбе Савельцевых установилась тишина. И дворовые и крестьяне прислушивались к слухам о фазисах,
через которые
проходило Улитино дело, но прислушивались безмолвно, терпели и не жаловались на новые притеснения. Вероятно, они понимали, что ежели будут мозолить начальству глаза,
то этим только заслужат репутацию беспокойных и дадут повод для оправдания подобных неистовств.
Через несколько часов о Сережке уже никто в доме не упоминает, а затем, чем дальше,
тем глубже погружается он в пучину забвения. Известно только, что Аксинья кормит его грудью и раза два приносила в церковь под причастие. Оба раза,
проходя мимо крестной матери, она замедляла шаг и освобождала голову младенца от пеленок, стараясь обратить на него внимание «крестной»; но матушка оставалась равнодушною и в расспросы не вступала.
Проходит еще три дня; сестрица продолжает «блажить», но так как матушка решилась молчать,
то в доме царствует относительная тишина. На четвертый день утром она едет проститься с дедушкой и с дядей и объясняет им причину своего внезапного отъезда. Родные одобряют ее. Возвратившись, она перед обедом заходит к отцу и объявляет, что завтра с утра уезжает в Малиновец с дочерью, а за ним и за прочими вышлет лошадей
через неделю.
— Меньшой — в монахи ладит. Не всякому монахом быть лестно, однако ежели кто может вместить, так и там не без пользы. Коли
через академию
пройдет, так либо в профессора, а не
то так в ректоры в семинарию попадет. А бывает, что и в архиереи, яко велбуд сквозь игольное ушко, проскочит.
Правда, что природа, лелеявшая детство Багрова, была богаче и светом, и теплом, и разнообразием содержания, нежели бедная природа нашего серого захолустья, но ведь для
того, чтобы и богатая природа осияла душу ребенка своим светом, необходимо, чтоб с самых ранних лет создалось
то стихийное общение, которое, захватив человека в колыбели, наполняет все его существо и
проходит потом
через всю его жизнь.
Да, мне и теперь становится неловко, когда я вспоминаю об этих дележах,
тем больше, что разделение на любимых и постылых не остановилось на рубеже детства, но
прошло впоследствии
через всю жизнь и отразилось в очень существенных несправедливостях…