Неточные совпадения
Квартирная же хозяйка его, у которой он нанимал эту каморку с обедом и прислугой, помещалась одною лестницей ниже, в отдельной квартире, и каждый раз, при
выходе на улицу, ему непременно надо было
проходить мимо хозяйкиной кухни, почти всегда настежь отворенной
на лестницу.
Вожеватов (указывая
на среднюю дверь). Здесь
пройдите, Мокий Парменыч! Тут прямо
выход в переднюю, никто вас и не увидит.
— Ты сказал давеча, что у меня лицо не совсем свежо, измято, — продолжал Обломов, — да, я дряблый, ветхий, изношенный кафтан, но не от климата, не от трудов, а от того, что двенадцать лет во мне был заперт свет, который искал
выхода, но только жег свою тюрьму, не вырвался
на волю и угас. Итак, двенадцать лет, милый мой Андрей,
прошло: не хотелось уж мне просыпаться больше.
Когда наша шлюпка направилась от фрегата к берегу, мы увидели, что из деревни бросилось бежать множество женщин и детей к горам, со всеми признаками боязни. При
выходе на берег мужчины толпой старались не подпускать наших к деревне, удерживая за руки и за полы. Но им написали по-китайски, что женщины могут быть покойны, что русские съехали затем только, чтоб посмотреть берег и погулять. Корейцы уже не мешали
ходить, но только старались удалить наших от деревни.
Захватив с собой топор, Родион Потапыч спустился один в шахту. В последний раз он полюбовался открытой жилой, а потом поднялся к штольне. Здесь он
прошел к
выходу в Балчуговку и подрубил стойки, то же самое сделал в нескольких местах посредине и у самой шахты, где входила рудная вода. Земля быстро обсыпалась, преграждая путь стекавшей по штольне воде. Кончив эту работу, старик спокойно поднялся наверх и через полчаса вел Матюшку
на Фотьянку, чтобы там передать его в руки правосудия.
Этот псевдоним имел свою историю. Н.И. Пастухов с семьей, задолго до
выхода своей газеты, жил
на даче в селе Волынском за Дорогомиловской заставой. После газетной работы по ночам, за неимением денег
на извозчика, часто
ходил из Москвы пешком по Можайке, где грабежи были не редкость, особенно
на Поклонной горе. Уж очень для грабителей место было удобное — издали все кругом видно.
Зимний день у него всегда
проходил так: в одиннадцать встанет, попьет кофе, выходит погулять. Первым делом идет через занесенный снежными сугробами сад по узкой тропинке к большой террасе,
на которую летом
выход из столовой, где стоял огромный летний обеденный стол.
В кофейной Печкина вечером собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих
на диване, идущем по трем стенам; отставной доктор Сливцов, выгнанный из службы за то, что обыграл
на бильярде два кавалерийских полка, и продолжавший затем свою профессию в Москве: в настоящем случае он играл с надсмотрщиком гражданской палаты, чиновником еще не старым, который, получив сию духовную должность, не преминул каждодневно
ходить в кофейную, чтобы придать себе, как он полагал, более светское воспитание; затем
на том же диване сидел франтоватый господин, весьма мизерной наружности, но из аристократов, так как носил звание камер-юнкера, и по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен в это придворное звание и явился
на выход при приезде императора Николая Павловича в Москву, то государь, взглянув
на него, сказал с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как в какие-нибудь коконы, в камер-юнкерский мундир!» Вместе с этим господином приехал в кофейную также и знакомый нам молодой гегелианец, который наконец стал уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи по трактирам.
— Ну, «болова голит»,
пройдет голова. Пойдем домой: я тебя провожу, — и дьякон сострадательно поднял Варнаву
на ноги и повел его к
выходу из сада.
На дворе уже рассветало.
Прошли через улицу и вошли в другую, которая показалась приезжим какой-то пещерой. Дома темные, высокие,
выходы из них узкие, да еще в половину домов поверх улицы сделана
на столбах настилка, загородившая небо…
Я и слуга тихо, как воры,
прошли один за другим
на носках к
выходу, который теперь был тщательно заперт.
Перед самым
выходом на сцену я
прошел в дальнюю, глухую аллею сада, пробежался, сделал пяток сальто-мортале и, вернувшись, встал между кулисами, запыхавшись, с разгоревшимися глазами. Оглянул сцену, изображавшую разбойничий стан в лесу. Против меня, поправее суфлерской будки, атаман Карл с главарями, остальные разбойники — группами. Пятеро посредине сцены, между мной и Карлом, сидят около костра.
А. А. Блока до этого я видел только раз в «Славянском базаре», в компании с молодыми людьми. Они
проходили мимо нас к
выходу, и среди них я невольно залюбовался Блоком. Сюртук ловко сидел
на его фигуре, и его свежее лицо показалось мне знакомым: где это я его видел? Лицо, глаза и рамка курчавых волос, будто с портрета Байрона, пластические движения стройного тела — все вместе напоминало мне кого-то близкого.
До третьего акта ей нечего было делать, и ее роль гостьи, провинциальной кумушки, заключалась лишь в том, что она должна была постоять у двери, как бы подслушивая, и потом сказать короткий монолог. До своего
выхода, по крайней мере часа полтора, пока
на сцене
ходили, читали, пили чай, спорили, она не отходила от меня и все время бормотала свою роль и нервно мяла тетрадку; и, воображая, что все смотрят
на нее и ждут ее
выхода, она дрожащею рукой поправляла волосы и говорила мне...
Через залу
прошла в магазин (из которого был прямой
выход на улицу) Берта Ивановна. Она не хотела ни торопить мужа домой, ни дожидать его и уходила, со всеми раскланиваясь и всем подавая руки. Ее провожали до дверей Ида Ивановна и Маня. Я встал и тоже вышел за ними.
Я вдруг очнулся. Как? я выиграл в этот вечер сто тысяч флоринов! Да к чему же мне больше? Я бросился
на билеты, скомкал их в карман, не считая, загреб все мое золото, все свертки и побежал из воксала. Кругом все смеялись, когда я
проходил по залам, глядя
на мои оттопыренные карманы и
на неровную походку от тяжести золота. Я думаю, его было гораздо более полупуда. Несколько рук протянулись ко мне; я раздавал горстями, сколько захватывалось. Два жида остановили меня у
выхода.
Во всем этом обширном темном пространстве свет резко
проходил только золотистой продольной полоской между половинками драпировки, ниспадавшей под оркестром; он лучом врезывался в тучный воздух, пропадал и снова появлялся
на противоположном конце у
выхода, играя
на позолоте и малиновом бархате средней ложи.
Почти ощупью пробрался он
на главную аллею и вошел
на балкон,
выход на который был из гостиной, где увидел свечку
на столе, Клеопатру Николаевну, сидевшую
на диване в спальном капоте, и Мановского, который был в халате и
ходил взад и вперед по комнате.
Так как между атлетами существует своеобразная этика, в силу которой считается предосудительным глядеть
на упражнения своего противника, то Арбузов, огибая барьер и делая вид, что не замечает борцов,
прошел к
выходу, ведущему в уборные.
Перед самым
выходом на сцену обещал взять тон слабее, ниже и вести всю роль ровнее, и сначала исполнял свое обещание, так что иногда целый акт
проходил очень хорошо; но как, бывало, только скажешь какую-нибудь речь или слово хотя без крику, но выразительно, сильно, особенно если зрители похлопают — все пропало!
Спустя час после всей этой тревоги дверь каморки растворилась, и показался Герасим.
На нем был праздничный кафтан; он вел Муму
на веревочке. Ерошка посторонился и дал ему
пройти. Герасим направился к воротам. Мальчишки и все бывшие
на дворе проводили его глазами молча. Он даже не обернулся, шапку надел только
на улице. Гаврило послал вслед за ним того же Ерошку, в качестве наблюдателя. Ерошка увидал издали, что он вошел в трактир вместе с собакой, и стал дожидаться его
выхода.
Подхватил опять
на плечи, попер.
Прошел он так с версту. Все лес идет и не видать
выхода. А туман уж расходиться стал, и как будто тучки заходить стали, не видать уж звезд. Измучился Жилин.
А если может? Вдруг они правы, наши наивные, смешные девочки, и ровно в полночь император «оживет» и
сойдет с полотна? Чего бы это мне ни стоило — я дождусь его «
выхода», или я не достойна имени Нины Израэл! И я уселась ждать — прямо
на полу у деревянной балюстрады, которая отделяла основное пространство зала от красных ступеней помоста. Невольно вспомнилось рассуждение Милы по поводу этой балюстрады.
Она жила теперь
на отдельной квартире, но Ляхов не оставлял ее в покое. Он поджидал ее при
выходе из мастерской, подстерегал
на улице и требовал, чтоб она снова шла жить к нему. Однажды он даже ворвался пьяным в ее квартиру и избил бы Катерину Андреевну насмерть, если бы квартирный хозяин не позвал дворника и не отправил Ляхова в участок. Катерина Андреевна со страхом покидала свою квартиру и в мастерскую
ходила каждый раз по разным улицам.
И когда, к шестому классу гимназии, меня стали держать с меньшей строгостью по части
выходов из дому (хотя еще при мне и состоял гувернер), я сближался с «простецами» и любил
ходить к ним, вместе готовиться, гулять, говорить о прочитанных романах, которые мы поглощали в больших количествах, беря их
на наши крошечные карманные деньги из платной библиотеки.
Ему я обязан очень большой словесной муштрой, вплоть до
выхода из гимназии,
на тех уроках, которые
ходил брать у него
на дому.
Вотчинные права барина выступали и передо мною во всей их суровости. И в нашем доме
на протяжении десяти лет, от раннего детства до
выхода из гимназии, происходили случаи помещичьей карательной расправы. Троим дворовым «забрили лбы», один
ходил с полгода в арестантской форме; помню и экзекуцию псаря
на конюшне. Все эти наказания были, с господской точки зрения, «за дело»; но бесправие наказуемых и бесконтрольность карающей власти вставали перед нами достаточно ясно и заставляли нас тайно страдать.
Ректор
сошел с кафедры. Не смолкая, гремели рукоплескания. Один студент вскочил
на подоконник и затянул „Боже, царя храни!“ Его стащили за фалды. Но та же песня раздалась с другого конца, и масса дружно подхватила. Студенты валили к
выходу, демонстративно-широко раскрывали рты и пели.
Но если она не убьется, ей только два
выхода: или она пойдет и повезет, и увидит, что тяжесть не велика и езда не мука, а радость, или отобьется от рук, и тогда хозяин сведет ее
на рушильное колесо, привяжет арканом к стене, колесо завертится под ней, и она будет
ходить в темноте
на одном месте, страдая, но ее силы не пропадут даром: она сделает свою невольную работу, и закон исполнится и
на ней.
По
выходе лакея, Глафира Петровна встала и начала медленно
ходить по мягкому ковру обширной комнаты, то и дело взглядывая
на часы, стоявшие
на тумбе розового дерева с инкрустациями из черепах, перламутра и отделанной бронзой. Часы были массивные, в футляре из карельской березы, отделанном серебром. Каждый час они играли заунывные песни, а каждые четверть часа пронзительно вызванивали число четвертей.
Я никогда не была набожна, но перед
выходом замуж, с год, может быть, во мне жило полудетское, полусознательное чувство религиозного страха. Все это испарилось. Четыре года
прошли — и я ни разу не подумала даже, что можно о чем-нибудь заботиться, когда жизнь идет своим порядком, делаешь, что другие делают, ездишь к обедне, подаешь иногда нищим,
на страстной неделе иногда говеешь и в Светлое Воскресенье надеваешь белое платье.
Правила были следующие: 1) оставить все чины вне дверей, равномерно как и шляпы, а наипаче шпаги; 2) местничество и спесь оставить тоже у дверей; 3) быть веселым, однако ничего не портить, не ломать, не грызть; 4) садиться, стоять,
ходить, как заблагорассудится, не смотря ни
на кого; 5) говорить умеренно и не очень громко, дабы у прочих головы не заболели; 6) спорить без сердца и горячности; 7) не вздыхать и не зевать; 8) во всяких затеях другим не препятствовать; 9) кушать сладко и вкусно, а пить с умеренностью, дабы всякий мог найти свои ноги для
выхода из дверей; 10) сору из избы не выносить, а что войдет в одно ухо, то бы вышло в другое прежде, нежели выступит из дверей.