Неточные совпадения
Он сорвался с места и, отворив дверь, быстро
прошел в комнату. Перезвон бросился за ним. Доктор постоял было еще секунд пять как бы в столбняке, смотря на Алешу, потом вдруг плюнул и быстро пошел
к карете, громко повторяя: «Этта, этта, этта, я не знаю, что этта!» Штабс-капитан бросился его подсаживать. Алеша
прошел в комнату вслед за Колей. Тот стоял уже у постельки Илюши. Илюша держал его за руку и звал папу. Чрез минуту воротился и штабс-капитан.
Я бросила взгляд на вас… то есть я думала — я не знаю, я как-то путаюсь, — видите, я хотела вас просить, Алексей Федорович, добрейший мой Алексей Федорович,
сходить к нему, отыскать предлог, войти
к ним, то есть
к этому штабс-капитану, — о Боже! как я сбиваюсь — и деликатно, осторожно — именно как только вы один сумеете сделать (Алеша вдруг покраснел) — суметь отдать ему это вспоможение, вот, двести рублей.
— Погоди,
капитан, — сказал Дерсу. — Та
к худо
ходи. Его могут стреляй. Его думай, наша чушка есть.
На следующий вечер старший брат,
проходя через темную гостиную, вдруг закричал и со всех ног кинулся в кабинет отца. В гостиной он увидел высокую белую фигуру, как та «душа», о которой рассказывал
капитан. Отец велел нам идти за ним… Мы подошли
к порогу и заглянули в гостиную. Слабый отблеск света падал на пол и терялся в темноте. У левой стены стояло что-то высокое, белое, действительно похожее на фигуру.
Мы плыли по Ладожскому озеру от острова Коневца
к Валааму и на пути зашли по корабельной надобности в пристань
к Кореле. Здесь многие из нас полюбопытствовали
сойти на берег и съездили на бодрых чухонских лошадках в пустынный городок. Затем
капитан изготовился продолжать путь, и мы снова отплыли.
— Не дам, сударь! — возразил запальчиво Петр Михайлыч, как бы теряя в этом случае половину своего состояния. — Сделайте милость, братец, — отнесся он
к капитану и послал его
к какому-то Дмитрию Григорьичу Хлестанову, который говорил ему о каком-то купце, едущем в Москву.
Капитан сходил с удовольствием и действительно приискал товарища купца, что сделало дорогу гораздо дешевле, и Петр Михайлыч успокоился.
— Схожу-с! — повторил
капитан и, не желая возвращаться
к брату, чтоб не встретиться там впредь до объяснения с своим врагом, остался у Лебедева вечер. Тот было показывал ему свое любимое ружье, заставляя его заглядывать в дуло и говоря: «Посмотрите, как оно, шельма, расстрелялось!» И
капитан смотрел, ничего, однако, не видя и не понимая.
Все это Настенька говорила с большим одушевлением; глаза у ней разгорелись, щеки зарумянились, так что Калинович, взглянув на нее, невольно подумал сам с собой: «Бесенок какой!» В конце этого разговора
к ним подошел
капитан и начал
ходить вместе с ними.
Капитан действительно замышлял не совсем для него приятное: выйдя от брата, он
прошел к Лебедеву, который жил в Солдатской слободке, где никто уж из господ не жил, и происходило это, конечно, не от скупости, а вследствие одного несчастного случая, который постиг математика на самых первых порах приезда его на службу: целомудренно воздерживаясь от всякого рода страстей, он попробовал раз у исправника поиграть в карты, выиграл немного — понравилось… и с этой минуты карты сделались для него какой-то ненасытимой страстью: он всюду начал шататься, где только затевались карточные вечеринки; схватывался с мещанами и даже с лакеями в горку — и не корысть его снедала в этом случае, но ощущения игрока были приятны для его мужественного сердца.
Штабс-капитан Михайлов два раза в нерешительности
прошел мимо кружка своих аристократов, в третий раз сделал усилие над собой и подошел
к ним.
«Однако, надо будет завтра
сходить на перевязочный пункт записаться», — подумал штабс-капитан, в то время как пришедший фельдшер перевязывал его, — «это поможет
к представленью».
— Смотрите,
капитан, это прямо сюда, — сказал, подшучивая, Калугин и толкая Праскухина.
Пройдя еще немного с ними, он повернул в траншею, ведущую
к блиндажу. — «Нельзя сказать, чтобы он был очень храбр, — этот
капитан», — подумал он, входя в двери блиндажа.
Являлись
к нам в кружок и случайные гости;
ходил жидок Лямшин,
ходил капитан Картузов. Бывал некоторое время один любознательный старичок, но помер. Привел было Липутин ссыльного ксендза Слоньцевского, и некоторое время его принимали по принципу, но потом и принимать не стали.
Когда
к нему пристал один рябой колоссальный отставной
капитан, опираясь на целую кучку всякой толпившейся за ним сволочи: куда
пройти в буфет? — он мигнул квартальному.
— Вы были у Рыжовых? — спросила она, еще прежде видевши, что
капитан вошел
к ней на дворик и
прошел, как безошибочно предположила Миропа Дмитриевна,
к ее жильцам, чем тоже она была немало удивлена.
Сусанна, столь склонная подпадать впечатлению религиозных служб, вся погрузилась в благоговение и молитву и ничего не видела, что около нее происходит; но Егор Егорыч,
проходя от старосты церковного на мужскую половину, сейчас заметил, что там, превышая всех на целую почти голову, рисовался
капитан Зверев в полной парадной форме и с бакенбардами, необыкновенно плотно прилегшими
к его щекам: ради этой цели
капитан обыкновенно каждую ночь завязывал свои щеки косынкой, которая и прижимала его бакенбарды, что, впрочем, тогда делали почти все франтоватые пехотинцы.
Подошел
к «Соболю».
Капитан стоит у руля и молча вдаль смотрит. На палубе ни души. Сказывает про себя Алексей
капитану, что он новый хозяин. Не торопясь,
сошел капитан с рубки, не снимая картуза, подошел
к Алексею и сухо спросил...
Прошло много-много пять минут, как все паруса, точно волшебством, исчезли, убранные и закрепленные, и от недвижно стоявшего недалеко от адмиральского корвета «Коршуна», красивого и внушительного, с выправленным рангоутом и реями, со спущенными на воду шлюпками, уже отваливал на щегольском вельботе
капитан в полной парадной форме с рапортом
к адмиралу.
Так
прошло полтора месяца — всем опротивело это печелийское сидение, как вдруг однажды адмирал потребовал
капитана к себе, и вернувшийся
капитан поздравил всех с радостной вестью о том, что корвет на следующее утро идет в С.-Франциско.
Когда колесница с Нептуном подъехала на шканцы и остановилась против мостика, на котором стояли
капитан и офицеры, Нептун
сошел с нее и, отставив не без внушительности вперед свою босую ногу, стукнул трезубцем и велел подать список офицеров. Когда одно из лиц свиты подало Нептуну этот список, владыка морей, прочитав имя, отчество и фамилию
капитана, обратился
к нему с вопросом...
— Смелый этот юноша! — отрывисто проговорил адмирал, любуясь катером Ашанина и обращаясь
к стоявшему около
капитану. — Только, того и гляди, перевернется… Рифы надо брать… Пора рифы брать. Ветер все свежеет… И чего он не берет рифов! — вдруг крикнул адмирал, словно бы ужаленный, и глаза его метали молнии, и лицо исказилось гневом. — Он с ума
сошел, этот мальчишка! Набежит шквал, и его перевернет!
Через двадцать минут пароход пристал
к борту корвета. Положена была сходня, и несколько десятков лиц
сошли на палубу. Вызванный для встречи двух приехавших адмиралов караул отдавал им честь, и их встретили
капитан и вахтенный офицер.
— Об этом спросите сами у адмирала, Василий Васильевич, — усмехнулся
капитан, — я не знаю. Знаю только, что в скором времени соберется эскадра, и все гардемарины будут держать практический экзамен для производства в мичмана. Эта новость больше
к вам относится, Ашанин. Недавние гардемарины наши теперь мичмана. Теперь за вами очередь. Скоро и вы будете мичманом, Ашанин… Почти два года вашего гардемаринства скоро
прошли… Не правда ли?
Когда
капитан и вахтенный начальник отрапортовали адмиралу о благополучном состоянии «Коршуна», адмирал, протянув руку
капитану, тихой походкой, с приложенной у козырька белой фуражки рукой,
прошел вдоль фронта офицеров, затем
прошел мимо караульных матросов, державших ружья «на караул», и, в сопровождении
капитана и флаг-офицера, направился
к матросам.
Тон
капитана пришелся Теркину по сердцу. И весь этот интимный разговор
прошел без ближайших свидетелей. Около никто не сидел, и чтобы не очень было слышно, Теркин придвинулся
к самому кожуху.
Когда «Бирюч» причалил
к пристани в Нижнем, было уже за полночь. Теркин отдал свой чемодан матросу и,
проходя мимо
капитана, отбиравшего билеты, спросил его...
То же самое услышал он в субботу, в одну, потом в другую… Целый месяц
ходил он
к капитану, высиживал долгие часы в передней и вместо денег получал приглашение убираться
к чёрту и прийти в субботу. Но он не унывал, не роптал, а напротив… Он даже пополнел. Ему нравилось долгое ожидание в передней, «гони в шею» звучало в его ушах сладкой мелодией.
Это был человек лет под сорок, давно уже тянувший служебную лямку, но, несмотря на свою долголетнюю службу, на раны и на все оказываемые им отличия, не получал никаких наград и все оставался в чине
капитана; сколько его начальство ни представляло
к наградам, ничего не выходило; через все инстанции представления
проходили благополучно, но как до Петербурга дойдут, так без всяких последствий и застрянут.
На другой день штабс-капитан Бородулин заявился в госпиталь, сел на койку
к фельдфебелю, а у того уже колбасная начинка наскрозь
прошла, — лежит, мух на потолке мысленно в две шеренги строит, ничего понять не может. Привскочил было с койки, ан ротный его придержал...
— Voulez vous bien!?.. [ — Ну, что еще? — Он пойдет, чорт возьми! —
Проходите,
проходите. — Да нет же, он умирает… — Поди ты
к…] — злобно нахмурившись, крикнул
капитан.
— А разве теперь не хорошо? Ей-Богу, хорошо! — возразил кому-то
капитан и в доказательство, что ему хорошо, выпил еще рюмку водки, но
к печке присаживаться не стал.
Ходить по комнате оказалось разумнее. Мысли пришли обычные, спокойные, ленивые — о том, что жид Абрамка поручику Ильину лакированные сапоги испортил; о том, сколько он будет получать денег, когда будет ротным командиром, и что казначей хороший человек, даром что поляк.
— Filеz, filez, [
Проходите,
проходите.] — приговаривал
капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел
к нему.