Неточные совпадения
В качестве генеральского сына Николай Петрович — хотя не только не отличался храбростью, но даже заслужил
прозвище трусишки — должен был, подобно брату Павлу, поступить в военную службу; но он переломил себе ногу в самый тот день, когда уже прибыло известие об его определении, и, пролежав два месяца в постели, на всю жизнь
остался «хроменьким».
— И
остаюсь все тем же? — досказал Марк, — вас это удивляет? Вы ведь тоже видите себя хорошо в зеркале: согласились даже благосклонно принять
прозвище неудачника, — а все-таки ничего не делаете?
Были ли в ее жизни горести, кроме тех, которые временно причинила смерть ее мужа и дочери, — я не знаю. Во всяком случае, старость ее можно было уподобить тихому сиянию вечерней зари, когда солнце уже окончательно скрылось за пределы горизонта и на западе светится чуть-чуть видный отблеск его лучей, а вдали плавают облака, прообразующие соленья, варенья, моченья и всякие гарниры, — тоже игравшие в ее жизни немаловажную роль.
Прозвище «сластены»
осталось за ней до конца.
Но у нас, не извольте гневаться, такой обычай: как дадут кому люди какое
прозвище, то и во веки веков
останется оно.
Родители куда-то уехали, братья, должно быть, спали, нянька ушла на кухню, и я
остался с одним только лакеем, носившим неблагозвучное
прозвище Гандыло.
Отсюда —
прозвище Антон Стрела, которое и
оставалось за ним до тех пор, пока он сам не переименовал себя в Стрелова.
Нашлась, однако, одна добрая душа, вдова Аксинья Степановна, по второму мужу Нагаткина, которая заступилась за Софью Николавну; но на нее так прогневались, что выгнали вон из комнаты и окончательно исключили из семейного совета, и тут же получила она вдобавок к прежнему
прозвищу «простоты сердечной» новое оскорбительное
прозвище, которое и сохранилось при ней до глубокой старости; но добрая душа
осталась, однако, навсегда благорасположенною к невестке и гонимою за то в семье.
В биллиардных посетителям даются разные
прозвища, которые настолько входят в употребление, что собственные имена забываются. Так одного прозвали «енотовые штаны» за то, что он когда-то явился в мохнатых брюках. Брюк этих он и не носил уж после того много лет, но прозвание так и
осталось за ним; другого почему-то окрестили «утопленником», третьего — «подрядчиком», пятого — «кузнецом» и т.п.
Его окрестили Павлом; но мальчик получал одно за другим различные
прозвища: Бёби, Пузырь, Бутуз, Булка и, наконец, Паф — имя, которое так и
осталось.
Смысл последнего
прозвища затерялся в веках, но
остался его живой памятник в виде стоящей в центре деревни дряхлой католической часовенки, внутри которой за стеклами виднеется страшная раскрашенная деревянная статуя, изображающая Христа со связанными руками, с терновым венцом на голове и с окровавленным лицом.
К хороводу подойдет, парни прочь идут, а девкам без них скучно, и ругают они писаря ругательски, но сторожась, втихомолку: «Принес-де леший Карпушку-захребетника!»
Прозвище горького детства
осталось за ним; при нем никто бы не посмел того слова вымолвить, но заглазно все величали его мирским захребетником да овражным найденышем.
Трех годов на новом месте не прожил, как умер в одночасье. Жена его померла еще в Родякове;
осталось двое сыновей неженатых: Мокей да Марко. Отцовское
прозвище за ними
осталось — стали писаться они Смолокуровыми.
Много лет назад какой-то проезжий землемер, ночевавший на хуторе, проговорил всю ночь с Иваном Абрамычем,
остался недоволен и утром, уезжая, сказал ему сурово: «Вы, сударь мой, печенег!» Отсюда и пошло «Печенегов хутор», и это
прозвище еще более укрепилось, когда дети Жмухина подросли и стали совершать набеги на соседние сады и бахчи.
Костя был сын троюродного племянника генеральши, а Маша — дочь чуть ли не четвероюродной племянницы. И мальчик, и девочка были сироты и взяты Глафирой Петровной в младенчестве. Дети были неразлучны, и вместе, Костя ранее, а Маша только в год нашего рассказа, учились грамоте и Закону Божию у священника церкви Николы Явленного, благодушного старца, прозвавшего своих ученика и ученицу: «женишек и невестушка». Это
прозвище так и
осталось за детьми.
Эти
прозвища, данные великим Суворовым,
остались за ними на всю жизнь.
— Оригинальничает… — догадывались завистливые придворные, видя внимание, которое оказывала «странной княжне», «ночной красавице» —
прозвища, которые так и
остались за княжной Людмилой — императрица Елизавета Петровна.
Крестьяне участка не нахваливались им и дышали свободно под его управлением, и за ним
осталось лестное
прозвище «дотошный», как, если помнит читатель, охарактеризовал его один из слуг Толстых, выражая надежду, что заседатель откроет убийцу молодого человека.
Современное состояние края подтверждает эти сомнения старожилов и знатоков Сибири, так как
прозвище «золотого дна» и представление о неисчислимых богатствах края
остались со времен Ермака Тимофеевича и, переходя из уст в уста, от поколения к поколению, удержались в представлении современников лишь по давности — никто из говоривших о Сибири громкие хвалебные речи не потрудился проверить, что сделали с этим «золотым дном», с этими «богатствами» жизнь и хищнические инстинкты людей, а, между тем, эти два, всегда идущие рука об руку фактора, за время от момента присоединения этого, почти безлюдного, края России до наших дней сделали очень многое.
Тяжело отзывалась эта потеха на лицах и спинах этих людей. Они глухо роптали, но открыто восставать и боялись, и не могли. Им
оставалось вымещать свою злобу на барыню, разнося по Москве, по ее улицам и переулкам, по ее харчевням и гербергам, как назывались пивные в описываемое нами время, вести о ее зверствах, придавая им почти легендарный характер. Ее не называли они даже по имени и отчеству, а просто «Салтычихой» —
прозвище так и оставшееся за ней в народе и перешедшее в историю.
Прозвище «беглый» так и
осталось за ним со времени прибытия в Зиновьево.
— Ну, дорогой племянничек, едва ли я после этого
останусь твоей тетушкой… Подумал ли ты об этом, вводя в наш род, честь которого отличалась вековою чистотою, девушку, чуть ли не с младенчества заклейменную позорными
прозвищами толпы и заклейменную по заслугам…
Около полугода вела княжна Людмила Васильевна такой странный образ жизни, а затем постепенно стала его изменять, хотя просыпалась все же далеко после полудня, а ложилась позднею ночью или, порою, даже ранним утром. Но
прозвище, данное ей императрицей: «Ночная красавица», так и
осталось за ней. Благоволение государыни сделало то, что высшее петербургское общество не только принимало княжну Полторацкую с распростертыми объятиями, но прямо заискивало в ней.