Неточные совпадения
Бобчинский. Возле будки, где
продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая, не знаю,
за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Предполагалось еще и скупить их в Херсонской губернии, потому что они там
продавались за бесценок и даже отдавались даром, лишь бы только на них селились.
Толковал и говорил и с приказчиком, и с мужиком, и мельником — и что, и как, и каковых урожаев можно ожидать, и на какой лад идет у них запашка, и по сколько хлеба
продается, и что выбирают весной и осенью
за умол муки, и как зовут каждого мужика, и кто с кем в родстве, и где купил корову, и чем кормит свинью — словом, все.
Я ходил часто по берегу, посещал лавки, вглядывался в китайскую торговлю, напоминающую во многом наши гостиные дворы и ярмарки, покупал разные безделки, между прочим чаю — так, для пробы. Отличный чай, какой у нас стоит рублей пять,
продается здесь (это уж из третьих или четвертых рук) по тридцати коп. сер. и самый лучший по шестидесяти коп.
за английский фунт.
Якуты принялись еще усерднее
за хлебопашество, и на другой год хлеб
продавался рублем дешевле на пуд, то есть вместо 2 р. 50 к. ассигнациями продавали по 1 р. 50 к.
Впрочем, всем другим нациям простительно не уметь наслаждаться хорошим чаем: надо знать, что значит чашка чаю, когда войдешь в трескучий, тридцатиградусный мороз в теплую комнату и сядешь около самовара, чтоб оценить достоинство чая. С каким наслаждением пили мы чай, который привез нам в Нагасаки капитан Фуругельм! Ящик стоит 16 испанских талеров; в нем около 70 русских фунтов; и какой чай! У нас он
продается не менее 5 руб. сер.
за фунт.
В Петербурге первых совсем нет, а вторые
продаются, если не ошибаюсь, по шести и никак не менее пяти р. сер.
за сотню.
Земля же, которая так необходима ему, что люди мрут от отсутствия ее, обрабатывается этими же доведенными до крайней нужды людьми для того, чтобы хлеб с нее
продавался за границу и владельцы земли могли бы покупать себе шляпы, трости, коляски, бронзы и т.п.
В Уссурийском крае козуля обитает повсеместно, где только есть поляны и выгоревшие места. Она не выносит высоких гор, покрытых осыпями, и густых хвойных лесов. Охотятся на нее ради мяса. Зимние шкурки идут на устройство спальных мешков, кухлянок и дох; рога
продаются по три рубля
за пару.
«…Я не могу долго пробыть в моем положении, я задохнусь, — и как бы ни вынырнуть, лишь бы вынырнуть. Писал к Дубельту (просил его, чтоб он выхлопотал мне право переехать в Москву). Написавши такое письмо, я делаюсь болен, on se sent flétri. [чувствуешь себя запятнанным (фр.).] Вероятно, это чувство, которое испытывают публичные женщины,
продаваясь первые раза
за деньги…»
— Все равно, ежели и в старину отцы
продались, мы
за их грех отвечать должны. Нет того греха тяжеле, коли кто волю свою продал. Все равно что душу.
— А мы прежде вольные были, а потом сами свою волю продали. Из-за денег господам в кабалу
продались.
За это вот и судить нас будут.
Замечательно, что хотя Уголок (бывшая усадьба тетенек-сестриц) находился всего в пяти верстах от Заболотья и там домашнее хозяйство шло своим чередом, но матушка никогда не посылала туда
за провизией, под тем предлогом, что разновременными требованиями она может произвести путаницу в отчетности. Поэтому зерно и молочные скопы
продавались на месте прасолам, а живность зимой полностью перевозилась в Малиновец.
Это первый этап. Здесь производилась последняя перекличка и проверка партии, здесь принималось и делилось подаяние между арестантами и тут же ими
продавалось барышникам, которые наполняли свои мешки калачами и булками, уплачивая
за них деньги, а деньги только и ценились арестантами. Еще дороже котировалась водка, и ею барышники тоже ухитрялись ссужать партию.
Вам уже известно, вишневый сад ваш
продается за долги, на двадцать второе августа назначены торги, но вы не беспокоитесь, моя дорогая, спите себе спокойно, выход есть…
В лавочке
продаются и звездочки к погонам, и рахат-лукум, и пилы поперечные, и серпы, и «шляпы дамские, летние, самые модные, лучших фасонов от 4 р. 50 к. до 12 р.
за штуку».
В Слободке бутылка плохой водки
продавалась за 6 и даже 10 рублей; все тюрьмы Северного Сахалина получали водку именно отсюда.
[В лавочках копченая кета
продается по 30 к.
за штуку.]
Антон становился у двери, заложив назад руки, начинал свои неторопливые рассказы о стародавних временах, о тех баснословных временах, когда овес и рожь
продавались не мерками, а в больших мешках, по две и по три копейки
за мешок; когда во все стороны, даже под городом, тянулись непроходимые леса, нетронутые степи.
Бессознательно, но тем не менее беспощадно, отечество
продавалось всюду и
за всякую цену.
Продавалось и
за грош, и
за более крупный куш;
продавалось и
за карточным столом, и
за пьяными тостами подписных обедов;
продавалось и в домашних кружках, устроенных с целью наилучшей организации ополчения, и при звоне колоколов, при возгласах, призывавших победу и одоление.
Государство так часто
продается за грош, и притом так простодушно
продается, что даже история уже не следит
за подобными деяниями и не заносит их на свои скрижали.
На сцену выдвигаются местные вопросы: во-первых, вопрос сенной, причем предсказывается, что сено будет зимой
продаваться в Москве по рублю
за пуд; во-вторых, вопрос дровяной, причем предугадывается, что в непродолжительном времени дрова в Москве повысятся до двадцати рублей
за сажень швырка.
— А я, мой друг, так-таки и не читала ничего твоего. Показывал мне прошлою зимой Филофей Павлыч в ведомостях объявление, что книга твоя
продается, — ну, и сбиралась всё выписать, даже деньги отложила. А потом,
за тем да
за сем — и пошло дело в длинный ящик! Уж извини, Христа ради, сама знаю, что не по-родственному это, да уж…
— А я так рад был видеть тебя, — заговорил генерал после длинной паузы. — Кроме того, я надеялся кое-что разузнать от тебя о том деле, по которому приехал сюда, то есть я не хочу во имя нашей дружбы сделать из тебя шпиона, а просто… ну, одним словом, будем вместе работать. Я взялся
за дело и должен выполнить его добросовестно. Если хочешь, я
продался Лаптеву, как рабочий, но не продавал ему своих убеждений.
Ее трудно было купить теми блестящими безделушками,
за которые
продаются женщины.
Во всем он знаток, везде умеет выбрать. Знает, где
продается лучшая баранина, где прежде всего можно получить свежего тюрбо, омара, у кого из торговцев появилась свежая икра, балыки и проч. Выбирает он всегда добросовестно и не только ничего не берет
за комиссию, но даже торгуется в пользу патрона.
Принесите господину графинчик горькой] [Водка горькая, двойная померанцовая, завода Штритера,
продается за границей во всех debits de vins (виноторговля) под именем Gorki.
«Шкапы-кабысдохи» паслись на свободе, в вигвамах полуголые медно-красные индейцы сидели вокруг очага и пальцами, должно быть никогда не мытыми, рвали мясо, поджаренное тут же на углях, и вместо хлеба ели из котелка горячие жареные орехи, те самые, которые по пятаку
за стакан с той поры
продавались разносчиками на улицах под названием китайских орехов.
Интересовались ею только самые злополучные люди, справлявшиеся о том, какого числа будет
продаваться за долги их обстановка, да еще интересовались собачьи воры, чтобы узнать, по какому адресу вести украденную ими собаку, чтоб получить награду от публикующего о том, что у него пропала собака. Эти лица, насколько я знаю, читали газету, а кто были остальные читатели, если только они были, — неизвестно.
Несмотря на то, даже очень выношенные, по окончании определенного им срока,
продавались копеек
за сорок серебром.
Эти порции
продавались или перепродавались
за деньги.
Некоторые же, получше сохранившиеся,
продавались за шесть или даже
за семь гривен серебром, а в каторге это были большие деньги.
Казенные вещи, которым выходил срок, оставлялись в собственность арестанта; они тотчас же
продавались тут же в остроге, и как бы ни была заношена вещь, все-таки имела надежду сойти с рук
за какую-нибудь цену.
Иные промышляли, например, одним перекупством, а
продавались иногда такие вещи, что и в голову не могло бы прийти кому-нибудь
за стенами острога не только покупать и продавать их, но даже считать вещами.
— Ты сам — некоторое время назад — со всей семьёй, с отцом-матерью,
за алтын
продавался, да не куплен остался!
Положение Оренбурга становилось ужасным. У жителей отобрали муку и крупу и стали им производить ежедневную раздачу. Лошадей давно уже кормили хворостом. Большая часть их пала и употреблена была в пищу. Голод увеличивался. Куль муки
продавался (и то самым тайным образом)
за двадцать пять рублей. По предложению Рычкова (академика, находившегося в то время в Оренбурге) стали жарить бычачьи и лошадиные кожи и, мелко изрубив, мешать в хлебы. Произошли болезни. Ропот становился громче. Опасались мятежа.
Глумов. Помнишь, сколько к нам провинциалов наезжало! Подумаешь, у него горы золотые, — так развернется. А глядишь, покутит недель шесть, либо в солдаты
продается, либо его домой по этапу вышлют, а то приедет отец, да как в трактире
за волосы ухватит, так и везет его до самого дому верст четыреста. (Глядит на часы.) Однако мне пора. Как я заболтался. (Быстро уходит.)
Лотохин. И, должно быть, очень нужно, потому что имение
продается за бесценок.
Лотохин. Вот и имение стоит сто тысяч, а
продается за пятьдесят; да кроме того, оно должно быть вам дорого, потому что это имение дедов ваших, там они родились и умерли.
Замечательно, что этот самый землевладелец эту самую землю уже лично двадцать лет пашет, но и
за всем тем не только в объявлениях газетных пишет:
продается столько-то десятин «целины», — но и сам, по-видимому, верит в подлинность этой «целины»!
Спрашиваю на станции: что
за штука? — отвечают: жил-был здесь откупщик, и водочный завод у него был (это развалины-то), а теперь, дескать, дом с землей
продаются.
В объявлении о 13-м и 14-м № сказано, что они
продаются по 80 коп., а все предыдущие по 1 рублю. В объявлении о 15 № назначено 50 коп., как
за этот №, так и
за все, прежде вышедшие. 16 № тоже объявлен
за 50 коп. Большой промежуток времени между двумя последними книжками, которые при всем том обе очень тощи, показывает, что уже в это время были какие-то обстоятельства, задерживавшие издание.
Оказалось, что Владимир Андреич знает, где все это можно приобрести по самой умеренной цене: двуместная карета, например,
продается у того же покойного Калинина, на венском ходу и с кузовом петербургской работы, и
продается за какие-нибудь ничтожные полторы тысячи рублей.
— Да… ну, уж и мебель надобно другую. После покойного Калинина
продается отличнейшая мебель, решительно
за безделицу: отдадут
за какие-нибудь рублей девятьсот, на две комнаты — на спальную и гостиную. В первой вся мебель без дерева, обита малиновым бараканом, с черными стальными пуговицами: прелесть, просто прелесть! подушки все эластик, и эластик-то неимоверный; красного дерева трюмо с двумя бронзовыми бра, необыкновенного искусства; а для гостиной все орех, самой утонченной нежности в работе.
Сначала все пророчили ему скорое и неминуемое разорение; не раз носились слухи о продаже имения Гаврилы Степаныча с молотка; но годы шли, обеды, балы, пирушки, концерты следовали друг
за другом обычной чередой, новые строения, как грибы, вырастали из земли, а имение Гаврилы Степаныча с молотка все-таки не
продавалось, и сам он поживал по-прежнему, даже потолстел в последнее время.
Притом же они
продавались очень дешево — меньше рубля
за штуку.
Он сам принялся
за продажу вина и устроил питейные домы и лавочки, где виски лучшего качества
продавалась на тридцать и на сорок процентов дешевле, чем у других винных продавцов.
Нельзя было того же сказать о матери. Некрасивое, испитое и изможденное лицо носило следы крайнего утомления; глаза были окружены синевою; она кормила и вместе с тем вынуждена была
продаваться за деньги, чтобы покупать молоко и окружить ребенка возможными в этом положении удобствами. Теперь она стояла на крыльце, слегка покачиваясь на нетвердых ногах. Она, казалось, все еще спала, и если двигалась, то лишь под впечатлением детского крика, который управлял ею, помимо ее сознания.
— Он говорит, — шептала она сдерживаемым, таинственным голосом, — что когда умрет, то прийдет
за моей грешной душой… Я его, я ему душой
продалась… Он мучил меня, он мне в книгах читал… На, смотри, смотри его книгу! вот его книга. Он говорит, что я сделала смертный грех… Смотри, смотри…
Что, что мне до родимой моей, хоть и не нажить мне на всем свете другой родной матушки! что мне до того, что прокляла она меня в час свой тяжелый, последний! что мне до золотой прежней жизни моей, до теплой светлицы, до девичьей волюшки! что мне до того, что
продалась я нечистому и душу мою отдала погубителю,
за счастие вечный грех понесла! ах, не в том мое горе, хоть и на этом велика погибель моя!