Неточные совпадения
Батюшка пришлет денежки, чем бы их попридержать — и куды!.. пошел кутить: ездит на извозчике, каждый день ты доставай в кеятр билет, а там через неделю, глядь — и посылает на толкучий
продавать новый фрак.
Аммос Федорович. Я, пожалуй, Антон Антонович,
продам вам того кобелька, которого торговали.
Лука Лукич. Оробел, ваше бла… преос… свят… (В сторону.)
Продал проклятый язык,
продал!
Позавтракать
Мужьям хозяйки вынесли:
Ватрушки с творогом,
Гусятина (прогнали тут
Гусей; три затомилися,
Мужик их нес под мышкою:
«
Продай! помрут до городу!» —
Купили ни за что).
Один ответ до времени:
«А ты леску
продай!»
И вахлаки надумали
Свои луга поемные
Сдать старосте — на подати...
Тогда плати втридорога,
Скотинку
продавай.
Припрет нужда,
продашь его
За сущую безделицу,
А там — неурожай!
— А в чем же? шутишь, друг!
Дрянь, что ли, сбыть желательно?
А мы куда с ней денемся?
Шалишь! Перед крестьянином
Все генералы равные,
Как шишки на ели:
Чтобы
продать плюгавого...
По суду
Продать решили мельницу:
Пришел Ермило с прочими
В палату на торги.
Базары опустели,
продавать было нечего, да и некому, потому что город обезлюдел. «Кои померли, — говорит летописец, — кои, обеспамятев, разбежались кто куда». А бригадир между тем все не прекращал своих беззаконий и купил Аленке новый драдедамовый [Драдедамовый — сделанный из особого тонкого шерстяного драпа (от франц. «drap des dames»).] платок. Сведавши об этом, глуповцы опять встревожились и целой громадой ввалили на бригадиров двор.
Уважение к старшим исчезло; агитировали вопрос, не следует ли, по достижении людьми известных лет, устранять их из жизни, но корысть одержала верх, и порешили на том, чтобы стариков и старух
продать в рабство.
— Посылал я сущего вора — оказался вор, — печаловался при этом князь, — посылал одоевца по прозванию «
продай на грош постных яиц» — и тот оказался вор же. Кого пошлю ныне?
Хватают и ловят, секут и порют, описывают и
продают…
— А ведь корову-то, братик-сударик, у тебя
продать надо! потому, братик-сударик, что недоимка — это святое дело!
— Напрасно сделал. Мое писанье — это в роде тех корзиночек из резьбы, которые мне
продавала бывало Лиза Мерцалова из острогов. Она заведывала острогами в этом обществе, — обратилась она к Левину. — И эти несчастные делали чудеса терпения.
— Ну, полно! — сказал он. — Когда бывало, чтобы кто-нибудь что-нибудь
продал и ему бы не сказали сейчас же после продажи: «это гораздо дороже стоит»? А покуда
продают, никто не дает… Нет, я вижу у тебя есть зуб против этого несчастного Рябинина.
Он прочел письма. Одно было очень неприятное — от купца, покупавшего лес в имении жены. Лес этот необходимо было
продать; но теперь, до примирения с женой, не могло быть о том речи. Всего же неприятнее тут было то, что этим подмешивался денежный интерес в предстоящее дело его примирения с женою. И мысль, что он может руководиться этим интересом, что он для продажи этого леса будет искать примирения с женой, — эта мысль оскорбляла его.
Михайлов
продал Вронскому свою картинку и согласился делать портрет Анны. В назначенный день он пришел и начал работу.
Когда еще Степан Аркадьич ездил весной
продавать лес, Долли просила его осмотреть дом и велеть поправить что нужно.
Расчет хозяйственный о том, что есть известная цена, ниже которой нельзя
продать известный хлеб, тоже был забыт.
Во всех этих случаях муж уступал или
продавал неверную жену, и та самая сторона, которая за вину не имела права на вступление в брак, вступала в вымышленные, мнимо узаконенные отношения с новым супругом.
Долли была в отчаяньи, ненавидела мужа, презирала, жалела, решалась развестись, отказать, но кончила тем, что согласилась
продать часть своего имения.
— Взять аттестат на Гамбетту, я
продал его, — сказал он таким тоном, который выражал яснее слов: «объясняться мне некогда, и ни к чему не поведет».
Он умолял ее спасти его честь,
продать ее имение, чтобы заплатить его долги.
Дома Кузьма передал Левину, что Катерина Александровна здоровы, что недавно только уехали от них сестрицы, и подал два письма. Левин тут же, в передней, чтобы потом не развлекаться, прочел их. Одно было от Соколова, приказчика. Соколов писал, что пшеницу нельзя
продать, дают только пять с половиной рублей, а денег больше взять неоткудова. Другое письмо было от сестры. Она упрекала его за то, что дело ее всё еще не было сделано.
— Чтобы последнее с молотка
продали? Нет, благодарю!
— А ты разве Рябинину
продаешь лес?
Продавать в бескормицу мужикам солому можно было, хотя и жалко было их; но постоялый двор и питейный, хотя они и доставляли доход, надо было уничтожить.
— Что ж, он не уехал еще в деревню лес
продавать?
«Ну,
продадим за пять с полтиной, коли не дают больше», тотчас же с необыкновенною легкостью решил Левин первый вопрос, прежде казавшийся ему столь трудным.
— Что, не ждал? — сказал Степан Аркадьич, вылезая из саней, с комком грязи на переносице, на щеке и брови, но сияющий весельем и здоровьем. — Приехал тебя видеть — раз, — сказал он, обнимая и целуя его, — на тяге постоять — два, и лес в Ергушове
продать — три.
Было возможно и должно одно, на что Вронский и решился без минуты колебания: занять деньги у ростовщика, десять тысяч, в чем не может быть затруднения, урезать вообще свои расходы и
продать скаковых лошадей.
— Смотри не опоздай — сказал только Яшвин, и, чтобы переменить разговор: — Что мой саврасый, служит хорошо? — спросил он, глядя в окно, про коренного, которого он
продал.
— Да вы ж научили позалетошный год; вы же мне две меры пожертвовали. Четверть
продали, да три осминника посеяли.
— Только если бы не жалко бросить, что заведено… трудов положено много… махнул бы на всё рукой,
продал бы, поехал бы, как Николай Иваныч… Елену слушать, — сказал помещик с осветившею его умное старое лицо приятною улыбкой.
— Я велел Соколову
продать пшеницу и за мельницу взять вперед. Деньги будут во всяком случае.
— Послушайте, Максим Максимыч! — сказал Печорин, приподнявшись. — Ведь вы добрый человек, — а если отдадим дочь этому дикарю, он ее зарежет или
продаст. Дело сделано, не надо только охотою портить; оставьте ее у меня, а у себя мою шпагу…
Я готов на все жертвы, кроме этой; двадцать раз жизнь свою, даже честь поставлю на карту… но свободы моей не
продам.
Бывало, он приводил к нам в крепость баранов и
продавал дешево, только никогда не торговался: что запросит, давай, — хоть зарежь, не уступит.
Он был беден, мечтал о миллионах, а для денег не сделал бы лишнего шага: он мне раз говорил, что скорее сделает одолжение врагу, чем другу, потому что это значило бы
продавать свою благотворительность, тогда как ненависть только усилится соразмерно великодушию противника.
Я умру, Казбич, если ты мне не
продашь его! — сказал Азамат дрожащим голосом.
— Поверите ли, ваше превосходительство, — продолжал Ноздрев, — как сказал он мне: «
Продай мертвых душ», — я так и лопнул со смеха. Приезжаю сюда, мне говорят, что накупил на три миллиона крестьян на вывод: каких на вывод! да он торговал у меня мертвых. Послушай, Чичиков, да ты скотина, ей-богу, скотина, вот и его превосходительство здесь, не правда ли, прокурор?
—
Продать я не хочу, это будет не по-приятельски. Я не стану снимать плевы с черт знает чего. В банчик — другое дело. Прокинем хоть талию! [Талия — карточная игра.]
— Так лучше ж ты их сам
продай, когда уверен, что выиграешь втрое.
Он отвечал на все пункты даже не заикнувшись, объявил, что Чичиков накупил мертвых душ на несколько тысяч и что он сам
продал ему, потому что не видит причины, почему не
продать; на вопрос, не шпион ли он и не старается ли что-нибудь разведать, Ноздрев отвечал, что шпион, что еще в школе, где он с ним вместе учился, его называли фискалом, и что за это товарищи, а в том числе и он, несколько его поизмяли, так что нужно было потом приставить к одним вискам двести сорок пьявок, — то есть он хотел было сказать сорок, но двести сказалось как-то само собою.
— Дурак! когда захочу
продать, так
продам. Еще пустился в рассужденья! Вот посмотрю я: если ты мне не приведешь сейчас кузнецов да в два часа не будет все готово, так я тебе такую дам потасовку… сам на себе лица не увидишь! Пошел! ступай!
— Вон запустил как все! — говорил Костанжогло, указывая пальцем. — Довел мужика до какой бедности! Когда случился падеж, так уж тут нечего глядеть на свое добро. Тут все свое
продай, да снабди мужика скотиной, чтобы он не оставался и одного дни без средств производить работу. А ведь теперь и годами не поправишь: и мужик уже изленился, и загулял, и стал пьяница.
Два месяца он провозился у себя на квартире без отдыха около мыши, которую засадил в маленькую деревянную клеточку, и добился наконец до того, что мышь становилась на задние лапки, ложилась и вставала по приказу, и
продал потом ее тоже очень выгодно.
Чичиков
продал тут же ветхий дворишко с ничтожной землицей за тысячу рублей, а семью людей перевел в город, располагаясь основаться в нем и заняться службой.