Неточные совпадения
«Что за мужчина? — старосту
Допытывали странники. —
За что его тузят?»
— Не знаем, так наказано
Нам из села из Тискова,
Что буде где покажется
Егорка Шутов — бить его!
И бьем. Подъедут тисковцы.
Расскажут. Удоволили? —
Спросил
старик вернувшихся
С
погони молодцов.
— Философствовал, писал сочинение «История и судьба», — очень сумбурно и мрачно писал. Прошлым летом жил у него эдакий… куроед, Томилин, питался только цыплятами и овощами. Такое толстое, злое, самовлюбленное животное. Пробовал изнасиловать девчонку, дочь кухарки, — умная девочка, между прочим, и, кажется, дочь этого, Турчанинова.
Старик прогнал Томилина со скандалом. Томилин — тоже философствовал.
Во-вторых, составил довольно приблизительное понятие о значении этих лиц (старого князя, ее, Бьоринга, Анны Андреевны и даже Версилова); третье: узнал, что я оскорблен и грожусь отмстить, и, наконец, четвертое, главнейшее: узнал, что существует такой документ, таинственный и спрятанный, такое письмо, которое если показать полусумасшедшему
старику князю, то он, прочтя его и узнав, что собственная дочь считает его сумасшедшим и уже «советовалась с юристами» о том, как бы его засадить, — или сойдет с ума окончательно, или
прогонит ее из дому и лишит наследства, или женится на одной mademoiselle Версиловой, на которой уже хочет жениться и чего ему не позволяют.
Между тем подали ужин; Аркадий Павлыч начал кушать. Сына своего
старик прогнал — дескать, духоты напущаешь.
Умер
старик,
прогнали Коську из ночлежки, прижился он к подзаборной вольнице, которая шайками ходила по рынкам и ночевала в помойках, в пустых подвалах под Красными воротами, в башнях на Старой площади, а летом в парке и Сокольниках, когда тепло, когда «каждый кустик ночевать пустит».
Парень долго не мог успокоиться и время от времени начинал причитать как-то по-бабьи. Собственно, своим спасеньем Михей Зотыч обязан был ему. Когда били Ермилыча, кучер убежал и спрятался, а когда толпа погналась за Михеем Зотычем, он окончательно струсил: убьют
старика и за него примутся. В отчаянии он
погнал на лошадях за толпой, как-то пробился и, обогнав Михея Зотыча, на всем скаку подхватил его в свою кошевку.
Сие видя, барские сыновья перестали сечь
старика и побежали за ними в
погоню.
Встрепенулась было Феня, как птица, попавшая в западню, но
старик грозно прикрикнул на нее и
погнал лошадь.
— Теперь молодым ход, Петр Елисеич, а нас,
стариков, на подножный корм
погонят всех… Значит, другого не заслужили. Только я так думаю, Петр Елисеич, что и без нас тоже дело не обойдется. Помудрят малым делом, а потом нас же за оба бока и ухватят.
Об Кургане просто тоска — вы хорошо сделали, что предварили
старика насчет тамошнего забияки. Да и вообще весь состав как-то не мил. Вероятно, кончится тем, что переводчика Кесаря самого
прогонят, если он слишком будет надоедать своею перебранкою с уездной администрацией… [В конце июля П. Д. Горчаков перевел А. Ф. Бриггена на службу в туринский суд. О преследовании Бриггена сибирской администрацией — в сб. «Декабристы», 1907, стр. 51 и сл.]
Внимательно смотрел Розанов на этих
стариков, из которых в каждом сидел семейный тиран, способный
прогнать свое дитя за своеволие сердца, и в каждом рыдал Израиль «о своем с сыном разлучении».
— Успокойтесь, Майзель! — уговаривал расходившегося
старика набоб. — Этот господин поступил очень находчиво — и только… А Сарматов жестоко проврался! Я думал, что он совсем оторвет себе голову… А как фамилия этого господина, который
прогнал вашу собаку?
Он примерил массу вещей: мундир, сюртук, домашнюю тужурку, два кителя из чертовой кожи, брюки бальные и брюки походные. Он с удовольствием созерцал себя, многократного, в
погонах и эполетах, а
старик портной не уставал вслух восхищаться стройностью его фигуры и мужественностью осанки.
Вздохнув с улыбкою печальной,
Старик в ответ: «Любезный сын,
Уж я забыл отчизны дальней
Угрюмый край. Природный финн,
В долинах, нам одним известных,
Гоняя стадо сел окрестных,
В беспечной юности я знал
Одни дремучие дубравы,
Ручьи, пещеры наших скал
Да дикой бедности забавы.
Но жить в отрадной тишине
Дано не долго было мне.
Старик задумался. Тонкие струйки вакштафного дыма, вылетая из-под его седых усов и разносясь по воздуху, окрашивались янтарною пронизью взошедшего солнца; куры слетели с насестей и, выйдя из закутки, отряхивались и чистили перья. Вот на мосту заиграл в липовую дудку пастух; на берегу зазвенели о водонос пустые ведра на плечах босой бабы; замычали коровы, и собственная работница протопопа, крестя зевающий рот,
погнала за ворота хворостиной коровку; канарейка трещит на окне, и день во всем сиянии.
— Хорошего нового ничего нет, — заговорил
старик. — Только и нового, что все зайцы совещаются, как им орлов
прогнать. А орлы всё рвут то одного, то другого. На прошлой неделе русские собаки у мичицких сено сожгли, раздерись их лицо, — злобно прохрипел
старик.
Он давно уже успел внушить
старику, что прежняя барышня, а теперешняя молодая барыня терпеть не может его, верного Калмыка, и что непременно захочет его
прогнать; от таких слов больной приходил в ужас, клялся и божился, что лучше согласится умереть, чем отпустить его.
Но сегодня я проснулась рано; Алексей мне сказал (
старик поморщился), что вы уже давно встали, и я пришла к вам в надежде, что вы меня не
прогоните и позволите мне напоить вас чаем».
(Прим. автора.)] и братьев, понеслась в
погоню с воплями и угрозами мести; дорогу угадали, и, конечно, не уйти бы нашим беглецам или по крайней мере не обошлось бы без кровавой схватки, — потому что солдат и офицеров, принимавших горячее участие в деле, по дороге расставлено было много, — если бы позади бегущих не догадались разломать мост через глубокую, лесную, неприступную реку, затруднительная переправа через которую вплавь задержала преследователей часа на два; но со всем тем косная лодка, на которой переправлялся молодой Тимашев с своею Сальме через реку Белую под самою Уфою, — не достигла еще середины реки, как прискакал к берегу
старик Тевкелев с сыновьями и с одною половиною верной своей дружины, потому что другая половина передушила на дороге лошадей.
[По словам
стариков, прежде так бывало много в Урале рыбы, что от напору оной учуг ломался, и ее
прогоняли назад пушечными выстрелами с берега.
— Дурак, дурак, Марка! — презрительно сказал
старик. — Нельзя, на то воруешь, чтобы не скупым быть. А вы, я чай, и не видали, как коней-то
гоняют. Что молчишь?
— Я думала — так лучше, — деревянным голосом проговорила баба. — А надо было сделать как хуже… Надо бы её тогда богатому продать… Он дал бы ей квартиру и одёжу и всё… Она потом
прогнала бы его и жила… Многие живут так… от
старика…
Параша. Да ведь это все равно, все равно, ведь он для меня сюда пришел. Ведь он меня любит. Боже мой! Грех-то какой! Он пришел повидаться со мной, — а его в солдаты от отца, от меня. Отец-старик один останется, а его
погонят,
погонят! (Вскрикивает). Ах, я несчастная! (Хватается за голову). Гаврило, посиди тут, подожди меня минуту. (Убегает).
Ему стало жалко Раису — зачем она сделалась женою человека, который говорит о ней дурно? И, должно быть, ей очень холодно лежать, голой на кожаном диване. Мелькнула у него нехорошая мысль, но она подтверждала слова
старика о Раисе, и Евсей пугливо
прогнал эту мысль.
Но холодная вода начала действовать. Помогло и то, что дежурный надзиратель, все тот же
старик, несколько раз лекарственно ударил Янсона по голове. И это ощущение жизни действительно
прогнало смерть, и Янсон открыл глаза, и остальную часть ночи, с помутившимся мозгом, крепко проспал. Лежал на спине, с открытым ртом, и громко, заливисто храпел; и между неплотно закрытых век белел плоский и мертвый глаз без зрачка.
Это даже и было первою мыслью
старика, когда собравшиеся люди отпустили узлы связывавших его веревок; но куда же годны его пахотные лошаденки для
погони за охотничьими аргамаками Плодомасова, на которых теперь мчат его дочь?
Наконец был назначен суд.
Старик выехал дней за пять. Потом, слышно было, из села
погнали мужиков, вызванных свидетелями; выехал и старый работник, получивший тоже повестку.
— Довольно… будет… — шептал генерал. — Зачем ты тогда подвел меня с генеральшей? Не был бы я теперь один… Что ж, она была молодая, я
старик… я так бы ничего и не узнал… да и узнал бы после времени, так простил бы ее. Слышишь: простил бы!.. Ах, Мишка, Мишка, отчего я тебя не
прогнал тогда.
Вскоре не стало
старика в сельце Комкове, и толпа, его провожавшая, снова загуляла на славу; и долго потом громкие крики веселившегося народа раздавались на улице, долго еще слышались во всех ее концах звонкие залихватские песни, говор и дружный беспечный хохот, пока наконец глубокая полночь не
прогнала хмельных обывателей в теплые избы, на полати и печи.
— Постой, парень!.. Постой… Ты это не тово! — разводя руками, вмешался в разговор захмелевший приказчик. — Мы тоже на этот счет не безызвестны!.. Нам
старики тоже сказывали, как в двенадцатым годе этого самого Бонапартия мы метлой из Расеи
погнали; и он, значит, за это за самое, опричь одной злобы, ничего к нам питать не может!
В канцелярию торопливо входил невысокий, худощавый
старик в заношенном сюртуке, с почерневшими
погонами коллежского советника. Я подошел, представился. Спрашиваю, куда мне нужно ходить, что делать.
Старик прямо с барского двора
погнал что есть духу свою лошадку на село и явился пред лицо маститого «батюшки».
Ипполитов (навстречу Виталиной). Мухоморов-старик шепнул что-то ей на ухо… верно, насчет будущей свадьбы своего сынка… Она выронила чашку из рук… Посмотрите, как сынок торжествует.
Прогоните их, они убьют ее.
— На кой туда ляд идти, — недоумевал
старик. — И с чего это ты, горбун, закуралесил, какую ночь полунощничаешь… Петухи давно пропоют, а ему чем бы спать, работать приспичит… Чего теперь в саду делать. Кошек
гонять, так и их, чай, нет; это не то, что при вечной памяти Григорие Александровиче… Царство ему небесное, место покойное!