Неточные совпадения
Эх! эх!
придет ли времечко,
Когда (
приди, желанное!..)
Дадут понять крестьянину,
Что розь портрет портретику,
Что
книга книге розь?
Когда мужик не Блюхера
И не милорда глупого —
Белинского и Гоголя
С базара понесет?
Ой люди, люди русские!
Крестьяне православные!
Слыхали ли когда-нибудь
Вы эти имена?
То имена великие,
Носили их, прославили
Заступники народные!
Вот вам бы их портретики
Повесить в ваших горенках,
Их
книги прочитать…
«Разумеется, я скажу, что Бетси
прислала меня спросить, приедет ли она на скачки. Разумеется, поеду», решил он сам с собой, поднимая голову от
книги. И, живо представив себе счастье увидать ее, он просиял лицом.
— Ну, иди, иди, и я сейчас
приду к тебе, — сказал Сергей Иванович, покачивая головой, глядя на брата. — Иди же скорей, — прибавил он улыбаясь и, собрав свои
книги, приготовился итти. Ему самому вдруг стало весело и не хотелось расставаться с братом. — Ну, а во время дождя где ты был?
― Я собственно начал писать сельскохозяйственную
книгу, но невольно, занявшись главным орудием сельского хозяйства, рабочим, ― сказал Левин краснея, ―
пришел к результатам совершенно неожиданным.
С
книгой под мышкой он
пришел наверх; но в нынешний вечер, вместо обычных мыслей и соображений о служебных делах, мысли его были наполнены женою и чем-то неприятным, случившимся с нею.
— Это не нам судить, — сказала госпожа Шталь, заметив оттенок выражения на лице князя. — Так вы
пришлете мне эту
книгу, любезный граф? Очень благодарю вас, — обратилась она к молодому Шведу.
Долго бессмысленно смотрел я в
книгу диалогов, но от слез, набиравшихся мне в глаза при мысли о предстоящей разлуке, не мог читать; когда же
пришло время говорить их Карлу Иванычу, который, зажмурившись, слушал меня (это был дурной признак), именно на том месте, где один говорит: «Wo kommen Sie her?», [Откуда вы идете? (нем.)] а другой отвечает: «Ich komme vom Kaffe-Hause», [Я иду из кофейни (нем.).] — я не мог более удерживать слез и от рыданий не мог произнести: «Haben Sie die Zeitung nicht gelesen?» [Вы не читали газеты? (нем.)]
Приходил юный студентик, весь новенький, тоже, видимо, только что приехавший из провинции; скромная, некрасивая барышня привезла пачку
книг и кусок деревенского полотна, было и еще человека три, и после всех этих визитов Самгин подумал, что революция, которую делает Любаша, едва ли может быть особенно страшна. О том же говорило и одновременное возникновение двух социал-демократических партий.
Самгин принял все это как попытку Варвары выскользнуть из-под его влияния, рассердился и с неделю не ходил к ней, уверенно ожидая, что она сама
придет. Но она не шла, и это беспокоило его, Варвара, как зеркало, была уже необходима, а кроме того он вспомнил, что существует Алексей Гогин, франт, похожий на приказчика и, наверное, этим приятный барышням. Тогда, подумав, что Варвара, может быть, нездорова, он пошел к ней и в прихожей встретил Любашу в шубке, в шапочке и, по обыкновению ее, с
книгами под мышкой.
Это было недели за две до того, как он, гонимый скукой,
пришел к Варваре и удивленно остановился в дверях столовой, — у стола пред самоваром сидела с
книгой в руках Сомова, толстенькая и серая, точно самка снегиря.
Клим Самгин решил не выходить из комнаты, но горничная, подав кофе, сказала, что сейчас
придут полотеры. Он взял
книгу и перешел в комнату брата. Дмитрия не было, у окна стоял Туробоев в студенческом сюртуке; барабаня пальцами по стеклу, он смотрел, как лениво вползает в небо мохнатая туча дыма.
А тут то записка к жене от какой-нибудь Марьи Петровны, с
книгой, с нотами, то
прислали ананас в подарок или у самого в парнике созрел чудовищный арбуз — пошлешь доброму приятелю к завтрашнему обеду и сам туда отправишься…
Ольга, не подозревая, зачем
пришел Штольц, беззаботно встала с дивана, положила
книгу и пошла ему навстречу.
И Ольге никогда не
пришло бы в голову прочесть. Если они затруднялись обе, тот же вопрос обращался к барону фон Лангвагену или к Штольцу, когда он был налицо, и
книга читалась или не читалась, по их приговору.
Но гулять «с мсьё Обломовым», сидеть с ним в углу большой залы, на балконе… что ж из этого? Ему за тридцать лет: не станет же он говорить ей пустяков, давать каких-нибудь
книг… Да этого ничего никому и в голову не
приходило.
Он хотел было дать ей
книгу прочесть. Она, медленно шевеля губами, прочла про себя заглавие и возвратила
книгу, сказав, что когда
придут Святки, так она возьмет ее у него и заставит Ваню прочесть вслух, тогда и бабушка послушает, а теперь некогда.
Я из любопытства следила за вами, позволила вам
приходить к себе, брала у вас
книги, — видела ум, какую-то силу…
Но все-таки он еще был недоволен тем, что мог являться по два раза в день, приносить
книги, ноты,
приходить обедать запросто. Он привык к обществу новых современных нравов и к непринужденному обхождению с женщинами.
Он с удовольствием приметил, что она перестала бояться его, доверялась ему, не запиралась от него на ключ, не уходила из сада, видя, что он, пробыв с ней несколько минут, уходил сам; просила смело у него
книг и даже
приходила за ними сама к нему в комнату, а он, давая требуемую
книгу, не удерживал ее, не напрашивался в «руководители мысли», не спрашивал о прочитанном, а она сама иногда говорила ему о своем впечатлении.
— Что ему делается? сидит над
книгами, воззрится в одно место, и не оттащишь его! Супруга воззрится в другое место… он и не видит, что под носом делается. Вот теперь с Маркушкой подружился: будет прок! Уж он
приходил, жаловался, что тот
книги, что ли, твои растаскал…
Начинает тихо, нежно: «Помнишь, Гретхен, как ты, еще невинная, еще ребенком,
приходила с твоей мамой в этот собор и лепетала молитвы по старой
книге?» Но песня все сильнее, все страстнее, стремительнее; ноты выше: в них слезы, тоска, безустанная, безвыходная, и, наконец, отчаяние: «Нет прощения, Гретхен, нет здесь тебе прощения!» Гретхен хочет молиться, но из груди ее рвутся лишь крики — знаете, когда судорога от слез в груди, — а песня сатаны все не умолкает, все глубже вонзается в душу, как острие, все выше — и вдруг обрывается почти криком: «Конец всему, проклята!» Гретхен падает на колена, сжимает перед собой руки — и вот тут ее молитва, что-нибудь очень краткое, полуречитатив, но наивное, безо всякой отделки, что-нибудь в высшей степени средневековое, четыре стиха, всего только четыре стиха — у Страделлы есть несколько таких нот — и с последней нотой обморок!
Но затем, простив ей по неведению, прибавил, «как бы смотря в
книгу будущего» (выражалась госпожа Хохлакова в письме своем), и утешение, «что сын ее Вася жив несомненно, и что или сам приедет к ней вскорости, или письмо
пришлет, и чтоб она шла в свой дом и ждала сего.
Но когда кончился месяц, Вера Павловна
пришла в мастерскую с какою-то счетною
книгою, попросила своих швей прекратить работу и послушать, что она будет говорить.
Теперь, Верочка, эти мысли уж ясно видны в жизни, и написаны другие
книги, другими людьми, которые находят, что эти мысли хороши, но удивительного нет в них ничего, и теперь, Верочка, эти мысли носятся в воздухе, как аромат в полях, когда
приходит пора цветов; они повсюду проникают, ты их слышала даже от твоей пьяной матери, говорившей тебе, что надобно жить и почему надобно жить обманом и обиранием; она хотела говорить против твоих мыслей, а сама развивала твои же мысли; ты их слышала от наглой, испорченной француженки, которая таскает за собою своего любовника, будто горничную, делает из него все, что хочет, и все-таки, лишь опомнится, находит, что она не имеет своей воли, должна угождать, принуждать себя, что это очень тяжело, — уж ей ли, кажется, не жить с ее Сергеем, и добрым, и деликатным, и мягким, — а она говорит все-таки: «и даже мне, такой дурной, такие отношения дурны».
Через неделю он
пришел к Кирсанову, потребовал указаний на новые
книги, объяснений; подружился с ним, потом через него подружился с Лопуховым.
Мы и наши товарищи говорили в аудитории открыто все, что
приходило в голову; тетрадки запрещенных стихов ходили из рук в руки, запрещенные
книги читались с комментариями, и при всем том я не помню ни одного доноса из аудитории, ни одного предательства.
Я
прихожу — Вадима нет дома. Высокий мужчина с выразительным лицом и добродушно грозным взглядом из-под очков дожидается его. Я беру
книгу, — он берет
книгу.
Уваров обещал мне
книгу в знак памяти и никогда не
присылал.
Очень может быть, что я далеко переценил его, что в этих едва обозначенных очерках схоронено так много только для меня одного; может, я гораздо больше читаю, чем написано; сказанное будит во мне сны, служит иероглифом, к которому у меня есть ключ. Может, я один слышу, как под этими строками бьются духи… может, но оттого
книга эта мне не меньше дорога. Она долго заменяла мне и людей и утраченное.
Пришло время и с нею расстаться.
Есть удивительная
книга, которая поневоле
приходит в голову, когда говоришь об Ольге Александровне. Это «Записки» княгини Дашковой, напечатанные лет двадцать тому назад в Лондоне. К этой
книге приложены «Записки» двух сестер Вильмот, живших у Дашковой между 1805 и 1810 годами. Обе — ирландки, очень образованные и одаренные большим талантом наблюдения. Мне чрезвычайно хотелось бы, чтоб их письма и «Записки» были известны у нас.
Проходя мимо лавки Ширяева, ему
пришло в голову спросить, не продал ли он хоть один экземпляр его
книги; он был дней пять перед тем, но ничего не нашел; со страхом взошел он в его лавку.
В конце 1857 Россия еще не
приходила в себя после похорон Николая, ждала и надеялась; это худшее настроение для воспоминаний… но
книга эта не пропадет.
Справедливость требует сказать, что Федор Васильич восторжествовал и в высшей инстанции. Неизвестно, не записали ли его за эту проделку в
книгу живота, но, во всяком случае, через неделю «имеющий уши да слышит» был переведен в другую губернию, а к нам
прислали другого такого же.
Целостный план одной моей
книги пришел мне в голову, когда я сидел в кинематографе.
Но я читаю активно, а не пассивно, я непрерывно творчески реагирую на
книгу и помню хорошо не столько содержание
книги, сколько мысли, которые мне
пришли в голову по поводу
книги.
Я говорил уже, что весь план моей
книги «О назначении человека», которая, может быть, самая систематическая из моих
книг, мне вдруг
пришел в голову, когда я сидел в балете Дягилева, не имевшего никакой связи с темой
книги.
Любили букинисты и студенческую бедноту, делали для нее всякие любезности.
Приходит компания студентов, человек пять, и общими силами покупают одну
книгу или издание лекций совсем задешево, и все учатся по одному экземпляру. Или брали напрокат
книгу, уплачивая по пятачку в день. Букинисты давали
книги без залога, и никогда
книги за студентами не пропадали.
Вышел я от него почти влюбленный в молодого учителя и,
придя домой, стал жадно поглощать отмеченные места в
книге. Скоро я догнал товарищей по всем предметам, и на следующую четверть Герасименко после моей фамилии пролаял сентенцию: «похвально». Таким образом ожидания моего приятеля Крыштановигча не оправдались: испробовать гимназических розог мне не пришлось.
Но еще большее почтение питал он к киевскому студенту Брониславу Янковскому. Отец его недавно поселился в Гарном Луге, арендуя соседние земли. Это был человек старого закала, отличный хозяин, очень авторитетный в семье. Студент с ним не особенно ладил и больше тяготел к семье капитана. Каждый день чуть не с утра, в очках, с
книгой и зонтиком подмышкой, он
приходил к нам и оставался до вечера, серьезный, сосредоточенный, молчаливый. Оживлялся он только во время споров.
Потом мысль моя перешла к
книгам, и мне
пришла в голову идея: что, если бы описать просто мальчика, вроде меня, жившего сначала в Житомире, потом переехавшего вот сюда, в Ровно; описать все, что он чувствовал, описать людей, которые его окружали, и даже вот эту минуту, когда он стоит на пустой улице и меряет свой теперешний духовный рост со своим прошлым и настоящим.
В один вечер мать захлопоталась и забыла
прислать за мною. Остаться ночевать в пансионе мне не хотелось. Было страшно уходить одному, но вместе что-то манило. Я решился и, связав
книги, пошел из дортуара, где ученики уже ложились.
Но вот однажды я увидел, что брат, читая, расхохотался, как сумасшедший, и потом часто откидывался, смеясь, на спинку раскачиваемого стула. Когда к нему
пришли товарищи, я завладел
книгой, чтоб узнать, что же такого смешного могло случиться с этим купцом, торговавшим кожами.
Как за последний якорь спасения, доктор хватался за святую науку, где его интересовала больше всего психиатрия, но здесь он буквально
приходил в ужас, потому что в самом себе находил яркую картину всех ненормальных психических процессов. Наука являлась для него чем-то вроде обвинительного акта. Он бросил
книги и спрятал их как можно дальше, как преступник избывает самых опасных свидетелей своего преступления.
Одна старушка, каторжная, бывшая некоторое время моею прислугой, восторгалась моими чемоданами,
книгами, одеялом, и потому только, что всё это не сахалинское, а из нашей стороны; когда ко мне
приходили в гости священники, она не шла под благословение и смотрела на них с усмешкой, потому что на Сахалине не могут быть настоящие священники.
На одном из листов, который был в
книге заглавным, едва разборчивым почерком было написано: «Мы, Иван, Данила, Петр, Сергей и Василий, высажены в анивском селении Томари-Анива Хвостовым 17 августа 1805 года, перешли на реку Тыми в 1810 году, в то время, когда
пришли в Томари японцы».
—
Прихожу это я на Фотьянку, чтобы в волости в
книгу записать заявку, — рассказывал он слезливым тоном, — а Затыкин-то уж в
книге Миляев мыс записал…
Бедные служащие
пришли в ужас, когда главный управляющий потребовал для ревизии некоторые
книги.
Детскую
книгу «Хижину дяди Тома»
пришлите мне сюда.
Музыки Marseillaise [Марсельезы.] здесь ни у кого нет; Bérenger [Беранже.] есть у Александра, но теперь нельзя достать — все
книги уложены по случаю переделки в доме. Когда можно будет, он вам его
пришлет…
Я поджидаю
книгу, которую вы хотели заставить меня перевести для лицейского капитала.
Присылайте, я душою готов содействовать доброму вашему делу. На днях минет нашему кольцу 24 года. Оно на том же пальце, на который вы его надели.