Императорское войско было отражено, разбито казаками, и генерал Бибиков, посланный из Петербурга, чтобы
принять команду войска, писал, если я не ошибаюсь, из Нижнего: «Дела идут очень плохо; более всего надобно бояться не вооруженных полчищ бунтовщиков, а духа народного, который опасен, очень опасен».
Неточные совпадения
Стародум(читает). «…Я теперь только узнал… ведет в Москву свою
команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее не выдам… «Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча
приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
Приметив на самом выезде из города полуразвалившееся здание, в котором некогда помещалась инвалидная
команда, он устроил в нем сходбища, на которые по ночам собирался весь так называемый глуповский бомонд.
Дерсу принялся снимать шкуру и делить мясо на части. Неприятная картина, но тем не менее я не мог не любоваться работой своего приятеля. Он отлично владел ножом: ни одного лишнего пореза, ни одного лишнего движения. Видно, что рука у него на этом деле хорошо была набита. Мы условились, что немного мяса возьмем с собой; Чжан Бао и Фокин
примут меры доставить остальное староверам и для
команды.
Пьяное, кровавое, безобразное побоище продолжалось часа три, до тех пор, пока наряженным воинским частям вместе с пожарной
командой не удалось, наконец, оттеснить и рассеять озверевшую толпу. Два полтинничных заведения были подожжены, но пожар скоро затушили. Однако на другой же день волнение вновь вспыхнуло, на этот раз уже во всем городе и окрестностях. Совсем неожиданно оно
приняло характер еврейского погрома, который длился дня три, со всеми его ужасами и бедствиями.
Сейчас же
приняла весь дом под свою
команду и ни одной душе не позволяла ходить за больным, а все — даже черные обязанности — исполняла для него сама.
Верховенский замечательно небрежно развалился на стуле в верхнем углу стола, почти ни с кем не поздоровавшись. Вид его был брезгливый и даже надменный. Ставрогин раскланялся вежливо, но, несмотря на то что все только их и ждали, все как по
команде сделали вид, что их почти не
примечают. Хозяйка строго обратилась к Ставрогину, только что он уселся.
— Не бойся, братец! Бой будет равный. Видишь, один эскадрон
принимает направо, прямехонько на нас. Милости просим, господа! мы вас попотчеваем! Смотри, ребята! без приказа не стрелять, задним шеренгам передавать передней заряженные ружья; не торопиться и слушать
команды. Господа офицеры! прошу быть внимательными. По первому взводу строй каре!
— Эх, худо дело! — шепнул сержант. — Ваше благородие! — продолжал он, обращаясь к Рославлеву, — не
принять ли вам
команды? Вы человек военный, так авось это наших ребят покуражит. Эй, братцы, сюда! слушайте его благородия!
Незадолго перед тем, в числе прочей
команды вновь отстроенного парохода «Валкирия», я был послан
принять это судно от судостроительной верфи Ратнера и K° в Лисс, где мы и застряли, так как заболела почти вся нанятая для «Валкирии»
команда.
Не упоминая, разумеется, ни одного слова о приходившей к нему с угрозами депутации молодого поколения, Бенни просил генерала Анненкова, во внимание к распространившимся в столице ужасным слухам, что в поджогах Петербурга
принимают участие молодые люди, обучающиеся в высших учебных заведениях, дать этим молодым людям возможность разрушить эти нелепые и вредные толки, образовав из себя на это смутное время волонтеров для содействия огнегасительной
команде.
Приведя к присяге капитана, фельдмаршал приказал ему тою же ночью ехать с
командой в Кронштадт,
принять с корабля «Трех иерархов» от адмирала Грейга женщину с несколькими ее служителями и тайным образом отвезти их в Петропавловскую крепость, где сдать коменданту Чернышеву.
Уже в пути мы
приметили этот злосчастный эшелон. У солдат были малиновые погоны без всяких цифр и знаков, и мы прозвали их «малиновой
командой».
Команду вел один поручик. Чтобы не заботиться о довольствии солдат, он выдавал им на руки казенные 21 копейку и предоставлял им питаться, как хотят. На каждой станции солдаты рыскали по платформе и окрестным лавочкам, раздобывая себе пищи.
— Верю, верю и охотно
принимаю тебя в свою
команду врачом, и ныне же готов велеть показать тебе всех четвероногих пациентов; но баронесса…
— В Одессе конвойной
команды совсем нет, ну, а брестская и московская имеют свои тракты. Брестская в нашу сторону и не ходит, она препровождает на Вильну и Белосток; московская же сдает нам этапы в Курске и
принимает от нас этапы там же. Вот поедете дальше на Москву, так увидите.
Особенно горькое чувство шевельнулось в его душе при воспоминании о ближайшем времени, когда при въезде в Новгород
команду над процессией
принял по высочайшему повелению он сам.
— Да, почитай, мы все в разъездах… У нашей киевской конвойной
команды три тракта: на Москву, на Одессу, да на Брест. Свезем партию в один конец, а на следующий день
принимаем обратно на Киев; ну, в Киеве дня два или три отдыхаем, а затем снова в отправку.