Неточные совпадения
В десятом часу утра камердинер, сидевший
в комнате возле спальной, уведомлял Веру Артамоновну, мою экс-нянюшку, что барин встает. Она отправлялась приготовлять кофей, который он пил один
в своем кабинете. Все
в доме
принимало иной вид, люди начинали чистить комнаты, по крайней мере показывали вид, что делают что-нибудь. Передняя, до тех пор пустая, наполнялась, даже большая ньюфаундлендская собака Макбет садилась перед печью и, не мигая, смотрела
в огонь.
Принимает Елисеев скромно одетого человека
в своем роскошном
кабинете, сидя
в кресле у письменного стола, и даже не предлагает ему сесть.
«…Ее отец сидел за столом
в углублении
кабинета и приводил
в порядок бумаги… Пронзительный ветер завывал вокруг дома… Но ничего не слыхал мистер Домби. Он сидел, погруженный
в свою думу, и дума эта была тяжелее, чем легкая поступь робкой девушки. Однако лицо его обратилось на нее, суровое, мрачное лицо, которому догорающая лампа сообщила какой-то дикий отпечаток. Угрюмый взгляд его
принял вопросительное выражение.
Приставанья и темные намеки писаря все-таки встревожили Харитона Артемьича, и он вечерком отправился к старичку нотариусу Меридианову, с которым водил дела. Всю дорогу старик сердился и ругал проклятого писаря. Нотариус был дома и
принял гостя
в своем рабочем
кабинете.
— Ну, это мы увидим, — отвечал Розанов и, сбросив шубу, достал
свою карточку, на которой еще прежде было написано: «
В четвертый и последний раз прошу вас
принять меня на самое короткое время. Я должен говорить с вами по делу вашей свояченицы и смею вас уверить, что если вы не удостоите меня этой чести
в вашем
кабинете, то я заговорю с вами
в другом месте».
Германская революция была во всем разгаре. Старик Райнер оставался дома и не
принимал в ней, по-видимому, никакого непосредственного участия, но к нему беспрестанно заезжали какие-то новые люди. Он всегда говорил с этими людьми, запершись
в своем кабинете, давал им проводников, лошадей и денег и сам находился
в постоянном волнении.
Сначала я пошел к старикам. Оба они хворали. Анна Андреевна была совсем больная; Николай Сергеич сидел у себя
в кабинете. Он слышал, что я пришел, но я знал, что по обыкновению
своему он выйдет не раньше, как через четверть часа, чтоб дать нам наговориться. Я не хотел очень расстраивать Анну Андреевну и потому смягчал по возможности мой рассказ о вчерашнем вечере, но высказал правду; к удивлению моему, старушка хоть и огорчилась, но как-то без удивления
приняла известие о возможности разрыва.
В этом общем торжестве не
принимал участия только один Платон Васильич, который еще не выходил из
своего кабинета.
Здесь по каждому отделу
свой особый
кабинет по обе стороны коридора, затем большой
кабинет редактора и огромная редакционная приемная, где перед громадными, во все стены, библиотечными шкафами стоял двухсаженный зеленый стол, на одном конце которого заседал уже начавший стариться фельетонист А.П. Лукин, у окна — неизменный А.Е. Крепов, а у другого секретарь редакции, молодой брюнет
в очках,
В.А. Розенберг
принимал посетителей.
Он умер
в конце 60-х годов столетним стариком, ни у кого не бывал и никого, кроме моего отца и помещика Межакова,
своего друга, охотника и собачника, не
принимал у себя, и все время читал старые книги, сидя
в своем кресле
в кабинете.
Юлия
принимала его
в своих двух комнатах, вдали от гостиной и отцовского
кабинета, и они ему очень нравились.
О Татьяне изредка доходили вести; он знал, что она вместе с
своею теткой поселилась
в своем именьице, верстах
в двухстах от него, живет тихо, мало выезжает и почти не
принимает гостей, — а впрочем, покойна и здорова. Вот однажды
в прекрасный майский день сидел он у себя
в кабинете и безучастно перелистывал последний нумер петербургского журнала; слуга вошел к нему и доложил о приезде старика-дяди.
Потом он, по местному обычаю,
принял «прощеные визиты», которые у нас купечество делает на масленице всем крупным должностным лицам, развозя огромные «прощеные хлебы», и сам отдал эти визиты и разослал еще бόльшие постные хлебы с изюмом, провел последний масленичный вечер с архиереем, с которым они друг к другу питали взаимное уважение, и затем
в течение четырех первых дней первой недели поста, как приезжал со службы, уединялся
в свой кабинет, и входивший к нему туда слуга не раз заставал его перед образом.
Видя все это, Миклаков поматывал только головой, и чувство зависти невольно шевелилось
в душе его. «Ведь любят же других людей так женщины?» — думал он. Того, что князь Григоров застрелился, он нисколько не опасался. Уверенность эта, впрочем,
в нем несколько поколебалась, когда они подъехали к флигелю, занимаемому князем, и Миклаков, войдя
в сени, на вопрос
свой к лакею: «Дома ли князь?», услышал ответ, что князь дома, но только никого не велел
принимать и заперся у себя
в кабинете.
Часов
в шесть пополудни, это было
в пятницу, граф,
принявши от всех соседей визиты, сам никуда еще не выезжал, — и теперь, отобедавши, полулежал на широком канапе
в своем кабинете.
Небольшая комната
в доме Торцова, заставленная разного рода шкафами, сундуками и этажерками с посудой и серебром; мебель: диваны, кресла, столы, все очень богато и поставлено тесно. Вообще, эта комната составляет род
кабинета хозяйки, откуда она управляет всем домом и где
принимает своих гостей запросто. Одна дверь
в залу, где обедают гости, другая во внутренние комнаты.
В большом здании судебных учреждений во время перерыва заседания по делу Мельвинских члены и прокурор сошлись
в кабинете Ивана Егоровича Шебек, и зашел разговор о знаменитом красовском деле. Федор Васильевич разгорячился, доказывая неподсудность, Иван Егорович стоял на
своем, Петр же Иванович, не вступив сначала
в спор, не
принимал в нем участия и просматривал только что поданные Ведомости.
Анна Ивановна
приняла меня
в свою особенную благосклонность, и один раз, когда я сидел, после обеда,
в кабинете у старика, именно с Черевиным и Мартыновым, и, признаться, скучал, особенно потому, что не ясно понимал, о чем они говорили, хозяйка позвала меня
в гостиную, где она обыкновенно сидела со старшей дочерью (меньшая была больная).
Он точно бы провидел умственным оком то
свое будущее, когда он будет
принимать своих больных
в кабинете, пить чай
в просторной столовой,
в обществе жены, порядочной женщины, — и теперь этот таз с помоями,
в котором плавали окурки, имел вид до невероятия гадкий.
Цензор Нордштрем
принимал в своем кабинете, узкой комнатке рядом с его канцелярией, где
в числе служащих оказался и один из сыновей Фаддея Булгарина, тогда уже покойного.
И желание его видеть стало расти
в Марье Орестовне с каждым часом. Только она не
примет его
в спальне… Тут такой запах… Она велит перенести себя
в свой кабинет… Он не должен знать, какая у нее болезнь. Строго-настрого накажет она брату и мужу ничего ему не говорить… Лицо у ней бледно, но то же самое, как и перед болезнью было.
Гаярин сидел нервный и злой. Он страдал всего сильнее оттого, что считался
в одном хоре с этим Вершининым, которого он презирал, не хотел показать графу, что
принял его слова на
свой счет, и не находил нужным возражать
в направлении, приятном остальным господам, бывшим
в кабинете.
Вскоре общественное внимание было привлечено делом Волынского, окончившемся казнью кабинет-министра. Густав Бирон не
принимал ни малейшего участия
в этом грустном деле, весь снова отдавшись полку и службе. Гибель Волынского, конечно, не могла не заставить его еще глубже уверовать
в несокрушимую мощь
своего брата и совершенно успокоиться за
свое будущее. Густав Бирон увлекся прелестями фрейлины Якобины Менгден и решился прекратить
свое вдовство.
В сентябре 1740 года он торжественно обручился с ней.
Отец Илиодор быстро поднялся, отодвинул от себя девочку и, выправив наружу из-под рясы крест двенадцатого года, называемый «французский», довольно спокойною поступью отправился
в апартамент. Помещик, человек лет за сорок, высокий и осанистый, с длинными розовыми ногтями,
принял отца Илиодора
в своем кабинете и, не поднимаясь со стула, пригласил его садиться.
Графа, как
своего,
принимали в кабинете, куда вошел лакей с докладом, что
в гостиной приехали с визитом и ожидают несколько дам.
В самом деле, араб только что успел встать, как вошел секретарь кабинет-министра. Смущение на лице господина и слуги встретило его; но он сделал вид, что ничего не
примечает, скорчил
свою обыкновенную гримасу и, съежившись, ожидал вызова Артемия Петровича начать разговор.
И двадцать молодцов, исполняя свято приказ
своего господина, под лад песни бросали гостя вверх, как мячик, и
принимали его бережно на руки, будто на пуховики. Между тем Артемий Петрович шепнул под шумок одному из
своих слуг, чтобы стерегли вход
в кабинет, отослали домой сани приехавших гостей и запрягли три удалых тройки с собственной его конюшни; потом, возвратясь к мнимому Перокину, продолжал начатый с ним разговор.
Гиршфельд не ограничился одной
своей квартирой и нанял другое помещение на бойкой торговой улице, где завел контору и
принимал в известные часы. Обстановка конторы также была роскошна. Кроме того, как повествовали некоторые московские всезнайки. Николай Леопольдович был настоящим владельцем скромного
Кабинета справок и совещаний, существовавшего
в Москве под фирмою отставного полковника Андрея Матвеевича Вурцеля, большого пройдохи, служившего когда-то
в штате московской полиции.
Прозоровские только недели две как вернулись
в Москву из деревни. Иван Андреевич
в том же
своем стареньком халате,
в котором
принимал князя Баратова, когда тот приехал делать предложение его дочери, мелкими шажками ходил по
кабинету и не переставал на ходу вертеть двумя пальцами правой руки золотой перетень, надетый на указательный палец левой. Это упражнение с перстнем служило признаком необычайного волнения Ивана Андреевича.
Когда князь Андрей вошел
в кабинет, старый князь
в стариковских очках и
в своем белом халате,
в котором он никого не
принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
Государь тотчас же
принял посланного
в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по-русски, чувствовал себя всё-таки растроганным, когда он явился пред notre très gracieux souverain [наш всемилостивейший повелитель] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes éclairaient sa route. [пламя которой освещало его путь.]