Неточные совпадения
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он
принял без
денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а не то, мол, барин сердится. Стой, еще письмо не готово.
Как
примет дань Шалашников,
Уйдем — и за заставою
Поделим барыши:
«Что денег-то осталося!
Мы весь родительский долг исполнили, немца
приняли и
деньги по третям наперед ему платим.
Г-жа Простакова. Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков
принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с
деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково это?
— Ну, видите, матушка. А теперь
примите в соображение только то, что заседателя вам подмасливать больше не нужно, потому что теперь я плачу за них; я, а не вы; я
принимаю на себя все повинности. Я совершу даже крепость на свои
деньги, понимаете ли вы это?
Тут же заставил он Плюшкина написать расписку и выдал ему
деньги, которые тот
принял в обе руки и понес их к бюро с такою же осторожностью, как будто бы нес какую-нибудь жидкость, ежеминутно боясь расхлестать ее.
— А пан разве не знает, что Бог на то создал горелку, чтобы ее всякий пробовал! Там всё лакомки, ласуны: шляхтич будет бежать верст пять за бочкой, продолбит как раз дырочку, тотчас увидит, что не течет, и скажет: «Жид не повезет порожнюю бочку; верно, тут есть что-нибудь. Схватить жида, связать жида, отобрать все
деньги у жида, посадить в тюрьму жида!» Потому что все, что ни есть недоброго, все валится на жида; потому что жида всякий
принимает за собаку; потому что думают, уж и не человек, коли жид.
Мне объявили, что мое знакомство и она, и дочь ее могут
принимать не иначе как за честь; узнаю, что у них ни кола ни двора, а приехали хлопотать о чем-то в каком-то присутствии; предлагаю услуги,
деньги; узнаю, что они ошибкой поехали на вечер, думая, что действительно танцевать там учат; предлагаю способствовать с своей стороны воспитанию молодой девицы, французскому языку и танцам.
К пище почти равнодушен, но что эта пища, кроме воскресных и праздничных дней, так дурна, что, наконец, он с охотой
принял от нее, Сони, несколько
денег, чтобы завести у себя ежедневный чай; насчет всего же остального просил ее не беспокоиться, уверяя, что все эти заботы о нем только досаждают ему.
— Каким же образом, — возразил мой допросчик, — дворянин и офицер один пощажен самозванцем, между тем как все его товарищи злодейски умерщвлены? Каким образом этот самый офицер и дворянин дружески пирует с бунтовщиками,
принимает от главного злодея подарки, шубу, лошадь и полтину
денег? Отчего произошла такая странная дружба и на чем она основана, если не на измене или по крайней мере на гнусном и преступном малодушии?
Раньше почти равнодушный к
деньгам, теперь он
принял эти бумажки с чувством удовлетворения, — они обещали ему независимость, укрепляли его желание поехать за границу.
Он сел и задумался. Много передумал он в эти полтора часа, много изменилось в его мыслях, много он
принял новых решений. Наконец он остановился на том, что сам поедет с поверенным в деревню, но прежде выпросит согласие тетки на свадьбу, обручится с Ольгой, Ивану Герасимовичу поручит отыскать квартиру и даже займет
денег… немного, чтоб свадьбу сыграть.
Я как пришла в трактир и отдала Ивану Иванычу
деньги — он сосчитал,
принял и говорит: «Теперь, госпожа, поедем.
— Да, я
приму, — поспешно сказала она. — Нет, зачем
принимать: я куплю. Продайте мне: у меня
деньги есть. Я вам пятьдесят тысяч дам.
Подарков он не
принимал, потому что нечем было отдарить. Ему находили уроки, заказывали диссертации и дарили за это белье, платье, редко
деньги, а чаще всего книги, которых от этого у него накопилось больше, нежели дров.
Мы вбежали с Тришатовым в кухню и застали Марью в испуге. Она была поражена тем, что когда пропустила Ламберта и Версилова, то вдруг как-то
приметила в руках у Ламберта — револьвер. Хоть она и взяла
деньги, но револьвер вовсе не входил в ее расчеты. Она была в недоуменье и, чуть завидела меня, так ко мне и бросилась...
— Ах вы, хитрец! — вскричал я,
принимая письма, — клянусь, ведь все это — вздор и никакого тут дела нет, а эти два поручения вы нарочно выдумали, чтоб уверить меня, что я служу и не даром
деньги беру!
— Вы меня измучили оба трескучими вашими фразами и все фразами, фразами, фразами! Об чести, например! Тьфу! Я давно хотел порвать… Я рад, рад, что пришла минута. Я считал себя связанным и краснел, что принужден
принимать вас… обоих! А теперь не считаю себя связанным ничем, ничем, знайте это! Ваш Версилов подбивал меня напасть на Ахмакову и осрамить ее… Не смейте же после того говорить у меня о чести. Потому что вы — люди бесчестные… оба, оба; а вы разве не стыдились у меня брать мои
деньги?
Он добр к нашему семейству и даже…
принимал участие, но собственно я, я лично, я никогда не брал
денег.
Иван Яковлич ничего не отвечал на это нравоучение и небрежно сунул
деньги в боковой карман вместе с шелковым носовым платком. Через десять минут эти почтенные люди вернулись в гостиную как ни в чем не бывало. Алла подала Лепешкину стакан квасу прямо из рук, причем один рукав сбился и открыл белую, как слоновая кость, руку по самый локоть с розовыми ямочками, хитрый старик только прищурил свои узкие, заплывшие глаза и проговорил,
принимая стакан...
Игра оживилась, куши начали расти, руки Ивана Яковлича задвигались быстрее. Привалов тоже
принял участие в игре и вернул почти все проигранные давеча
деньги. Белобрысый купец сидел с ним рядом и с азартом увеличивал ставки. Лепешкину везло, Привалов начал проигрывать и тоже увеличивал ставки. Он почувствовал какое-то неприятное озлобление к Ивану Яковличу и его двигавшимся белым рукам.
— От гордости вашей думали, что я глуп.
Примите деньги‑то‑с.
— Не может того быть. Умны вы очень-с.
Деньги любите, это я знаю-с, почет тоже любите, потому что очень горды, прелесть женскую чрезмерно любите, а пуще всего в покойном довольстве жить и чтобы никому не кланяться — это пуще всего-с. Не захотите вы жизнь навеки испортить, такой стыд на суде
приняв. Вы как Федор Павлович, наиболее-с, изо всех детей наиболее на него похожи вышли, с одною с ними душой-с.
— Все здесь-с, все три тысячи, хоть не считайте.
Примите‑с, — пригласил он Ивана, кивая на
деньги. Иван опустился на стул. Он был бледен как платок.
Списавшись с Федором Павловичем и мигом угадав, что от него
денег на воспитание его же детей не вытащишь (хотя тот прямо никогда не отказывал, а только всегда в этаких случаях тянул, иногда даже изливаясь в чувствительностях), он
принял в сиротах участие лично и особенно полюбил младшего из них, Алексея, так что тот долгое время даже и рос в его семействе.
Зная, что он уже изменил ей (изменил в убеждении, что она уже все должна вперед сносить от него, даже измену его), зная это, она нарочно предлагает ему три тысячи рублей и ясно, слишком ясно дает ему при этом понять, что предлагает ему
деньги на измену ей же: „Что ж,
примешь или нет, будешь ли столь циничен“, — говорит она ему молча своим судящим и испытующим взглядом.
В том, что так наверно решили теперь, что он
деньги примет, а?
Ее все любили и нуждались в ней, потому что портниха была знатная: был талант,
денег за услуги не требовала, делала из любезности, но когда дарили — не отказывалась
принять.
Главное же, обиделся тем, что слишком скоро меня за своего друга
принял и скоро мне сдался; то бросался на меня, пугал, а тут вдруг, только что увидел
деньги, и стал меня обнимать.
А стало быть, теперь уж ничего нет легче, как заставить его
принять эти же двести рублей не далее как завтра, потому что он уж свою честь доказал,
деньги швырнул, растоптал…
В избе Аннушки не было; она уже успела прийти и оставить кузов с грибами. Ерофей приладил новую ось, подвергнув ее сперва строгой и несправедливой оценке; а через час я выехал, оставив Касьяну немного
денег, которые он сперва было не
принял, но потом, подумав и подержав их на ладони, положил за пазуху. В течение этого часа он не произнес почти ни одного слова; он по-прежнему стоял, прислонясь к воротам, не отвечал на укоризны моего кучера и весьма холодно простился со мной.
Утром я проснулся рано. Первая мысль, которая мне доставила наслаждение, было сознание, что более нести котомку не надо. Я долго нежился в кровати. Затем оделся и пошел к начальнику Иманского участка Уссурийского казачьего войска Г.Ф. Февралеву. Он
принял меня очень любезно и выручил
деньгами.
В первой почтенный старик в колпаке и шлафорке отпускает беспокойного юношу, который поспешно
принимает его благословение и мешок с
деньгами.
— Полно врать, Антон Пафнутьич. Знаем мы вас; куда тебе
деньги тратить, дома живешь свинья свиньей, никого не
принимаешь, своих мужиков обдираешь, знай копишь да и только.
— Какой
приметы? что свист
деньгу выживает. И! Пахомовна, у нас что свисти, что нет: а
денег все нет как нет.
Огромные расстояния спасают крестьян от частого сношения с ними;
деньги спасают купцов, которые в Сибири презирают чиновников и, наружно уступая им,
принимают их за то, что они есть — за своих приказчиков по гражданским делам.
Деревенька Шатель, близ Мора (Муртен), соглашалась за небольшой взнос
денег в пользу сельского общества
принять мою семью в число своих крестьянских семей.
Мне хотелось показать ему, что я очень знаю, что делаю, что имею свою положительную цель, а потому хочу иметь положительное влияние на журнал;
принявши безусловно все то, что он писал о
деньгах, я требовал, во-первых, права помещать статьи свои и не свои, во-вторых, права заведовать всею иностранною частию, рекомендовать редакторов для нее, корреспондентов и проч., требовать для последних плату за помещенные статьи; это может показаться странным, но я могу уверить, что «National» и «Реформа» открыли бы огромные глаза, если б кто-нибудь из иностранцев смел спросить
денег за статью.
Тогда орнаментальная, декоративная часть революционных постановок во Франции нам была неизвестна, и мы всё
принимали за чистые
деньги.
Мы ему купим остальную часть Капреры, мы ему купим удивительную яхту — он так любит кататься по морю, — а чтобы он не бросил на вздор
деньги (под вздором разумеется освобождение Италии), мы сделаем майорат, мы предоставим ему пользоваться рентой. [Как будто Гарибальди просил
денег для себя. Разумеется, он отказался от приданого английской аристократии, данного на таких нелепых условиях, к крайнему огорчению полицейских журналов, рассчитавших грош в грош, сколько он увезет на Капреру. (
Прим. А. И. Герцена.)]
Глупо или притворно было бы в наше время денежного неустройства пренебрегать состоянием.
Деньги — независимость, сила, оружие. А оружие никто не бросает во время войны, хотя бы оно и было неприятельское, Даже ржавое. Рабство нищеты страшно, я изучил его во всех видах, живши годы с людьми, которые спаслись, в чем были, от политических кораблекрушений. Поэтому я считал справедливым и необходимым
принять все меры, чтоб вырвать что можно из медвежьих лап русского правительства.
Итак, дело закипело; на другой день после обеда приплелся ко мне сторож из правления, седой старик, который добросовестно
принимал а la lettre, [буквально (фр.).] что студенты ему давали
деньги на водку, и потому постоянно поддерживал себя в состоянии более близком к пьяному, чем к трезвому.
Сперанский пробовал облегчить участь сибирского народа. Он ввел всюду коллегиальное начало; как будто дело зависело от того, как кто крадет — поодиночке или шайками. Он сотнями отрешал старых плутов и сотнями
принял новых. Сначала он нагнал такой ужас на земскую полицию, что мужики брали
деньги с чиновников, чтобы не ходить с челобитьем. Года через три чиновники наживались по новым формам не хуже, как по старым.
Для того чтоб приписываться, надобны
деньги, надобно согласие обществ, которые тоже даром не захотят
принять цыган, и притом следует еще предположить, что сами цыгане хотят ли именно тут поселиться.
Струнникова слегка передергивает. Федул Ермолаев — капитальный экономический мужичок, которому Федор Васильич должен изрядный куш. Наверное, он
денег просить приехал; будет разговаривать, надоедать. Кабы зараньше предвидеть его визит, можно было бы к соседям уйти или дома не сказаться. Но теперь уж поздно; хочешь не хочешь, а приходится
принимать гостя… нелегкая его принесла!
Здесь он
принимал богачей, нуждавшихся в
деньгах, учитывал векселя на громадные суммы под большие проценты и делал это легко, но в мелочах был скуп невероятно.
Он приходил в раздевальню «дворянского» отделения, сидел в ней часа два,
принимал от приказчика выручку и клал ее в несгораемый шкаф. Затем звал цирюльника. Он ежедневно брился — благо даром, не платить же своему
деньги, а в одиннадцать часов аккуратно являлся брат Федор, забирал из шкафа пачки
денег, оставляя серебро брату, — и уходил.
— Нет, ты молчи, а я буду говорить. Ты за кого это меня
принимаешь, а? С кем деньги-то подослал? Писарь-то своей писарихе все расскажет, а писариха маменьке, и пошла слава, что я у тебя на содержании. Невелика радость! Ну, теперь ты говори.
— Да так, вообще… Однако
деньги соблаговолили
принять и расписку обещали прислать. Значит, своя женская гордость особо, а денежки особо. Нда-с, дама-с!
— Недавно приезжал он
деньги вкладывать, а я не
принял. Ей-богу, не
принял… Одним словом, вредный поп.