Неточные совпадения
Я с ним познакомился, как уже известно читателю, у Радилова и дня через два поехал к нему. Я застал его дома. Он сидел в больших кожаных креслах и читал Четьи-Минеи. Серая кошка мурлыкала у него
на плече. Он меня
принял, по
своему обыкновенью, ласково и величаво. Мы пустились в разговор.
Он потрясал в воздухе
своей винтовкой. В таком возбужденном состоянии я никогда его не видывал. В глазах Дерсу была видна глубокая вера в то, что тигр, амба, слышит и понимает его слова. Он был уверен, что тигр или
примет вызов, или оставит нас в покое и уйдет в другое место. Прождав 5 минут, старик облегченно вздохнул, затем закурил
свою трубку и, взбросив винтовку
на плечо, уверенно пошел дальше по тропинке. Лицо его снова стало равнодушно-сосредоточенным. Он «устыдил» тигра и заставил его удалиться.
С той минуты, как исчез подъезд Стаффорд Гауза с фактотумами, лакеями и швейцаром сутерландского дюка и толпа
приняла Гарибальди
своим ура —
на душе стало легко, все настроилось
на свободный человеческий диапазон и так осталось до той минуты, когда Гарибальди, снова теснимый, сжимаемый народом, целуемый в
плечо и в полы, сел в карету и уехал в Лондон.
Павел пожал
плечами и ушел в
свою комнату; Клеопатра Петровна, оставшись одна, сидела довольно долго, не двигаясь с места. Лицо ее
приняло обычное могильное выражение: темное и страшное предчувствие говорило ей, что
на Павла ей нельзя было возлагать много надежд, и что он, как пойманный орел, все сильней и сильней начинает рваться у ней из рук, чтобы вспорхнуть и улететь от нее.
Дама юнкера Александрова немного отодвинулась от него; протянула ему
на уровне
своего плеча красиво изогнутую, обнаженную и еще полудетскую руку. Он с легким склонением головы
принял ее, едва касаясь пальцами кончиков ее тоненьких пальцев.
Мы в
своей детской простоте все это
принимали тогда за выражение чистейшего участия и охотно отвечали тетушке
на все ее вопросы, но отвечали, однако, так неудовлетворительно, что она часто пожимала
на нас
плечами и говорила, что она отроду не видала подобных нам неразвитых детей.
Он
приметил за плетнем маленькую дорожку, совершенно закрытую разросшимся бурьяном. Он поставил машинально
на нее ногу, думая наперед только прогуляться, а потом тихомолком, промеж хат, да и махнуть в поле, как внезапно почувствовал
на своем плече довольно крепкую руку.
Имея полную и бесконтрольную возможность подторговывать в
свою пользу лесными делянками, отводимыми
на сруб, он жил только
на свое полуторастарублевое жалованье, жалованье — поистине нищенское, если
принять во внимание ту культурную, ответственную и глубоко важную работу, которую самоотверженно нес
на своих плечах целые двадцать лет этот удивительный Иван Иванович.
Чтобы выяснить
свою роль, я слегка шевельнулся. Черкес вздрогнул, взглянул
на меня через
плечо, и его внимание, видимо, раздвоилось между мной и Чепурниковым. Но я заложил руки за голову,
приняв позу наблюдателя. Чепурников с очевидною горестью убедился, что я бесповоротно занял нейтральное положение.
Студент стал припоминать в уме разных
своих знакомых и сомнительно пожал
плечами. Вполне подходящего и настолько короткого знакомого, к которому можно бы обратиться с такой просьбой, у него не было
на примете.
Люди спят, но их цепкие ноги отовсюду тянутся к проходу и загораживают его: они выходят откуда-то снизу, они свисают с полок, задевая голову и
плечи, они перекидываются с одной лавочки
на другую — вялые, как будто податливые и страшно враждебные в
своем стремлении вернуться
на прежнее место,
принять прежнюю позу.
Григорий узнал этого старца. Это был фон-Ферзен. Он подбежал к нему и
принял последнее проклятие от умирающего. Это было последней каплей, переполнившей чашу нравственных страданий несчастного юноши. Он, как сноп, повалился без чувств около трупа
своего благодетеля и был вынесен
своими на плечах из этого кладбища непогребенных трупов.
Григорий узнал этого старца. Это был фон Ферзен. Он подбежал к нему и
принял последнее проклятие от умирающего. Это было последней каплей, переполнившей чашу нравственных страданий несчастного юноши. Он как сноп повалился без чувств около трупа
своего благодетеля и был вынесен
своими на плечах из этого кладбища не погребенных трупов.
Якубек едва не прыгал от радости, осмелился поцеловать руку у баронессы, поцеловал в
плечо своего будущего тестя, потом,
приняв степенный вид, будто взошел
на кафедру, повел
свой рассказ о молодом Эренштейне.
Пока они шли городом, она не поднимала с головы
своего покрывала, и многие спрашивали: кто это такая? Христиане же, проходя, отвечали: это новая христианка! Но потом сами себя вопрошали: где и когда эта женщина крестилась? Как ее христианское имя? Зенон должен знать о ней все, но неизвестно и то, где
принял веру Зенон… Только теперь неудобно было их расспрашивать, так как они идут впереди бодрее всех и
на их
плечи опирается ослабевший епископ…