Неточные совпадения
Раз решив сам
с собою, что он счастлив своею любовью, пожертвовал ей своим честолюбием, взяв, по крайней мере, на себя эту роль, — Вронский уже не мог чувствовать ни зависти к Серпуховскому, ни досады на него за то, что он, приехав в полк,
пришел не к нему первому. Серпуховской был добрый
приятель, и он был рад ему.
Вы человек
с доброй душой: к вам
придет приятель попросить взаймы — вы ему дадите; увидите бедного человека — вы захотите помочь; приятный гость
придет к вам — захотите получше угостить, да и покоритесь первому доброму движенью, а расчет и позабываете.
— Стало быть, я
с ним
приятель большой… коли знаю, — продолжал Раскольников, неотступно продолжая смотреть в ее лицо, точно уже был не в силах отвести глаз, — он Лизавету эту… убить не хотел… Он ее… убил нечаянно… Он старуху убить хотел… когда она была одна… и
пришел… А тут вошла Лизавета… Он тут… и ее убил.
А тут то записка к жене от какой-нибудь Марьи Петровны,
с книгой,
с нотами, то
прислали ананас в подарок или у самого в парнике созрел чудовищный арбуз — пошлешь доброму
приятелю к завтрашнему обеду и сам туда отправишься…
— Да! — говорил Захар. — У меня-то, слава Богу! барин столбовой; приятели-то генералы, графы да князья. Еще не всякого графа посадит
с собой: иной
придет да и настоится в прихожей… Ходят всё сочинители…
Я простился со всеми: кто хочет проводить меня пирогом, кто
прислал рыбу на дорогу, и все просят непременно выкушать наливочки, холодненького… Беда
с непривычки! Добрые
приятели провожают
с открытой головой на крыльцо и ждут, пока сядешь в сани, съедешь со двора, — им это ничего. Пора, однако, шибко пора!
Он боялся, что когда
придет к Лопуховым после ученого разговора
с своим другом, то несколько опростоволосится: или покраснеет от волнения, когда в первый раз взглянет на Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он остался и имел полное право остаться доволен собою за минуту встречи
с ней: приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается к старым
приятелям, от которых должен был оторваться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека, не имеющего на душе никаких мыслей, кроме тех, которые беспечно говорит он, — если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него
с величайшим желанием найти что-нибудь не так, вы все-таки не увидели бы в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего делать, приятно убить вечер в обществе хороших знакомых.
— Это так, вертопрахи, — говорил он, — конечно, они берут, без этого жить нельзя, но, то есть, эдак ловкости или знания закона и не спрашивайте. Я расскажу вам, для примера, об одном
приятеле. Судьей был лет двадцать, в прошедшем году помре, — вот был голова! И мужики его лихом не поминают, и своим хлеба кусок оставил. Совсем особенную манеру имел.
Придет, бывало, мужик
с просьбицей, судья сейчас пускает к себе, такой ласковый, веселый.
Проповедник умолк; но мичман поднялся в моих глазах, он
с таким недвусмысленным чувством отвращения смотрел на взошедшую депутацию, что мне
пришло в голову, вспоминая проповедь его
приятеля, что он принимает этих людей если не за мечи и кортики сатаны, то хоть за его перочинные ножики и ланцеты.
Был такой
с основания конки начальник станции у Страстной площади, Михаил Львович, записной нюхарь. У него всегда большой запас табаку, причем приятель-заводчик из Ярославля ящиками в подарок
присылал. При остановке к нему кучера бегут: кто
с берестяной табакеркой, кто
с жестянкой из-под ваксы.
Что же касается мужчин, то Птицын, например, был
приятель с Рогожиным, Фердыщенко был как рыба в воде; Ганечка всё еще в себя
прийти не мог, но хоть смутно, а неудержимо сам ощущал горячечную потребность достоять до конца у своего позорного столба; старичок учитель, мало понимавший в чем дело, чуть не плакал и буквально дрожал от страха, заметив какую-то необыкновенную тревогу кругом и в Настасье Филипповне, которую обожал, как свою внучку; но он скорее бы умер, чем ее в такую минуту покинул.
После Пасхи Мыльников частенько стал
приходить в кабак вместе
с Яшей и Кишкиным. Он требовал прямо полуштоф и распивал его
с приятелями где-нибудь в уголке. Друзья вели какие-то таинственные душевные беседы, шептались и вообще чувствовали потребность в уединении. Раз, пошатываясь, Мыльников пошел к стойке и потребовал второй полуштоф.
— Нет… Я про одного человека, который не знает, куда ему
с деньгами деваться, а
пришел старый
приятель, попросил денег на дело, так нет. Ведь не дал… А школьниками вместе учились, на одной парте сидели. А дельце-то какое: повернее в десять раз, чем жилка у Тараса. Одним словом, богачество… Уж я это самое дело вот как знаю, потому как еще за казной набил руку на промыслах. Сотню тысяч можно зашибить, ежели
с умом…
— Потом вспомнил, а вчера забыл. Об деле действительно хотел
с тобою поговорить, но пуще всего надо было утешить Александру Семеновну. «Вот, говорит, есть человек, оказался
приятель, зачем не позовешь?» И уж меня, брат, четверо суток за тебя продергивают. За бергамот мне, конечно, на том свете сорок грехов простят, но, думаю, отчего же не посидеть вечерок по-приятельски? Я и употребил стратагему [военную хитрость]: написал, что, дескать, такое дело, что если не
придешь, то все наши корабли потонут.
Вообще я знаю очень много примеров подобного рода логики. Есть у меня
приятель судья, очень хороший человек.
Пришла к нему экономка
с жалобой, что такой-то писец ее изобидел: встретившись
с ней на улице, картуза не снял. Экономка — бабенка здоровая, кровь
с молоком; судья человек древний и экономок любит до смерти. Подать сюда писца.
Срывки нынче по службе тоже пошли выпадать все маленькие, ничтожные, а потому карточная игра посерьезнее совершенно прекратилась: только и осталось одно развлечение, что
придет иногда заседатель уездного суда к непременному члену, большому своему
приятелю, поздоровается
с ним… и оба зевнут.
Дом Синельниковых стал часто посещаться юнкерами. Один приводил и представлял своего
приятеля, который в свою очередь тащил третьего. К барышням
приходили гимназические подруги и какие-то дальние московские кузины, все хорошенькие, страстные танцорки, шумные, задорные пересмешницы, бойкие на язык,
с блестящими глазами, хохотушки. Эти субботние непринужденные вечера пользовались большим успехом.
Приятель мой Милорадович некогда передавал мне, что когда он стал бывать у Екатерины Филипповны, то старику-отцу его это очень не понравилось, и он
прислал сыну строгое письмо
с такого рода укором, что бог знает, у кого ты и где бываешь…
Шубин почти не показывался; он
с лихорадочною деятельностью занялся своим искусством: либо сидел взаперти у себя в комнате и выскакивал оттуда в блузе, весь выпачканный глиной, либо проводил дни в Москве, где у него была студия, куда
приходили к нему модели и италиянские формовщики, его
приятели и учителя.
Из крепости Новиков вышел дряхлым, больным стариком.] оба
приятеля до того пленились красноречивыми письмами неизвестной барышни
с берегов реки Белой из Башкирии, что
присылали ей все замечательные сочинения в русской литературе, какие тогда появлялись, что очень много способствовало ее образованию.
— А ты, бабушка, в самом деле не больно тово… не шеперься, — заявил
с своей стороны Михалко, не желая показать себя трусом пред улыбавшимся
приятелем. — Мы насчет денег
пришли, тятенька которые оставил… Да! Уж ты как хочешь, а деньги подавай. Верно тебе говорю…
Но несколько лет тому назад
прислал мне зимой в Москву один
приятель (Ф. И. Васьков) несколько мерзлых карасей, пойманных в Костромской губернии; все они были необыкновенной величины, или, лучше сказать, толщины, потому что карась, достигнув двух четвертей
с небольшим длины, начинает расти только в толщину; один из обитателей Чухломских вод весил девять фунтов!
Пришло тут Литвинову на память, как один из его
приятелей, отставной корнет Бацов, увез на ямской тройке
с бубенчиками купеческую дочь, напоив предварительно родителей, да и самое невесту, и как потом оказалось, что его же надули и чуть ли не приколотили вдобавок.
— Точно так-с! — ответил Хмурин. — Кирпичу я ему поручил для меня купить, тысяч на сто, а он тут и сплутовал сильно; я этого не стерпел, соскочил
с пролеток, да
с плетью за ним… «Ну, думаю, пропал совсем!..» А выходит, что на другой день он сам же
пришел ко мне: добрый, значит, этакой уж человек, и до сей поры мы
приятели!..
— Вообразите, какая досада, — продолжала Дарья Михайловна, — барон получил предписание тотчас вернуться в Петербург. Он
прислал мне свою статью
с одним господином Рудиным, своим
приятелем. Барон хотел мне его представить, — он очень его хвалил. Но как это досадно! Я надеялась, что барон поживет здесь…
Однажды я вышел из кафе, когда не было еще семи часов, — я ожидал
приятеля, чтобы идти вместе в театр, но он не явился,
прислав подозрительную записку, — известно, какого рода, — а один я не любил посещать театр. Итак, это дело расстроилось. Я спустился к нижней аллее и прошел ее всю, а когда хотел повернуть к городу, навстречу мне попался старик в летнем пальто, котелке,
с тросточкой, видимо, вышедший погулять, так как за его свободную руку держалась девочка лет пяти.
Отчего уходящий
приятель хохочет, выйдя за дверь, тут же дает самому себе слово никогда не
приходить к этому чудаку, хотя этот чудак, в сущности, и превосходнейший малый, и в то же время никак не может отказать своему воображению в маленькой прихоти: сравнить, хоть отдаленным образом, физиономию своего недавнего собеседника во все время свидания
с видом того несчастного котеночка, которого измяли, застращали и всячески обидели дети, вероломно захватив его в плен, сконфузили в прах, который забился наконец от них под стул, в темноту, и там целый час на досуге принужден ощетиниваться, отфыркиваться и мыть свое обиженное рыльце обеими лапами и долго еще после того враждебно взирать на природу и жизнь и даже на подачку
с господского обеда, припасенную для него сострадательною ключницею?
Отчего же, наконец, этот
приятель, вероятно недавний знакомый, и при первом визите, — потому что второго в таком случае уже не будет, и
приятель другой раз не
придет, — отчего сам
приятель так конфузится, так костенеет, при всем своем остроумии (если только оно есть у него), глядя на опрокинутое лицо хозяина, который, в свою очередь, уже совсем успел потеряться и сбиться
с последнего толка после исполинских, но тщетных усилий разгладить и упестрить разговор, показать, и
с своей стороны, знание светскости, тоже заговорить о прекрасном поле и хоть такою покорностию понравиться бедному, не туда попавшему человеку, который ошибкою
пришел к нему в гости?
Даже в те часы, когда совершенно потухает петербургское серое небо и весь чиновный народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно
с получаемым жалованьем и собственной прихотью, — когда всё уже отдохнуло после департаментского скрипенья перьями, беготни, своих и чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно, больше даже, чем нужно, неугомонный человек, — когда чиновники спешат предать наслаждению оставшееся время: кто побойчее, несется в театр; кто на улицу, определяя его на рассматриванье кое-каких шляпенок; кто на вечер — истратить его в комплиментах какой-нибудь смазливой девушке, звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается чаще всего, идет просто к своему брату в четвертый или третий этаж, в две небольшие комнаты
с передней или кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуляний, — словом, даже в то время, когда все чиновники рассеиваются по маленьким квартиркам своих
приятелей поиграть в штурмовой вист, прихлебывая чай из стаканов
с копеечными сухарями, затягиваясь дымом из длинных чубуков, рассказывая во время сдачи какую-нибудь сплетню, занесшуюся из высшего общества, от которого никогда и ни в каком состоянии не может отказаться русский человек, или даже, когда не о чем говорить, пересказывая вечный анекдот о коменданте, которому
пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента, — словом, даже тогда, когда всё стремится развлечься, — Акакий Акакиевич не предавался никакому развлечению.
Андрей Васильич Коврин, магистр, утомился и расстроил себе нервы. Он не лечился, но как-то вскользь, за бутылкой вина, поговорил
с приятелем доктором, и тот посоветовал ему провести весну и лето в деревне. Кстати же
пришло длинное письмо от Тани Песоцкой, которая просила его приехать в Борисовку и погостить. И он решил, что ему в самом деле нужно проехаться.
В заключение беседы нашей
приятель мой, Марко… Вот по отчеству забыл; а чуть ли не Петрович? Ну, бог
с ним! как был, так и был; может, и теперь есть — так он-то советовал мне ежедневно
приходить в театры: тут-де, кроме что всего насмотришься, да можно многое перенять. Причем дал мне билетик на завтра, сказав, что будет преотличная штука: царица Дидона и опера. Я обещался;
с тем и пошел.
Оставляю ученые рассуждения и обращаюсь к своей материи. Батенька не хотели наслаждаться одним удовольствием, доставляемым ученостью сыновей своих, и пожелали разделить свое
с искренними
приятелями своими. На таков конец затеяли позвать гостей обедать на святках. И перебранили же маменька и званых гостей, и учивших нас, и кто выдумал эти глупые науки! И вое однако ж тихомолком, чтоб батенька не слыхали; все эти проклятия ушли в уши поварки, когда
приходила требовать масла, соли, оцета, родзынков и проч.
Если вы идете по грязному переулку
с своим
приятелем, не смотря себе под ноги, и вдруг
приятель предупреждает вас: «Берегитесь, здесь лужа»; если вы спасаетесь его предостережением от неприятного погружения в грязь и потом целую неделю — куда ни
придете — слышите восторженные рассказы вашего
приятеля о том, как он спас вас от потопления, — то, конечно, вам забавен пафос
приятеля и умиление его слушателей; но все же чувство благодарности удерживает вас от саркастических выходок против восторженного спасителя вашего, и вы ограничиваетесь легким смехом, которого не можете удержать, а потом стараетесь (если есть возможность) серьезно уговорить
приятеля — не компрометировать себя излишнею восторженностью…
Приехав на Серные Воды, он на другой же день вместе
с своими
приятелями пошел посмотреть, как
приходят серноводские посетители и посетительницы на водопой (по выражению молодых насмешников) к целебным источникам и пьют холодную, как лед, и прозрачную, как кристалл, но вонючую серную струю.
Куницын. Ну,
приду на чугунку проводить!.. Прощай! (И, не смея подойти проститься
с приятелем, уходит.)
С того часу как приехал Чапурин, в безначальном до того доме Марка Данилыча все само собой в порядок
пришло. По прядильням и на пристани пошел слух, что заправлять делами приехал не то сродник, не то
приятель хозяина, что денег у него куры не клюют, а своевольничать не даст никому и подумать. И все присмирело, каждый за своим делом, а дело в руках так и горит. Еще никто в глаза не видал Патапа Максимыча, а властная его рука уже чуялась.
— Да, вот мы и на рейде, — говорит Павел Иваныч, насмешливо улыбаясь. — Еще какой-нибудь один месяц, и мы в России. Нда-с, многоуважаемые господа солдафоны. Приеду в Одессу, а оттуда прямо в Харьков. В Харькове у меня литератор
приятель.
Приду к нему и скажу: ну, брат, оставь на время свои гнусные сюжеты насчет бабьих амуров и красот природы и обличай двуногую мразь… Вот тебе темы…
— Про князя, — сказал Гуськов. — Мы ведь родня
с ним, а главное — старые
приятели. Оно, знаете, господа, хорошо этакого знакомого иметь. Он ведь богат страшно. Ему сто целковых пустяки. Вот я взял у него немного денег, пока мне сестра
пришлет.
Иногда — к концу нашего сидения —
приходили приятели Калинина из студентов или бывших студентов. У него я познакомился
с В.В.Чуйко (критиком), только что вернувшимся из-за границы.
Обед, на который я был зван, был вовсе не"званый обед". Кроме меня и семьи, был только какой-то художник, а вечером
пришел другой его
приятель — фельетонный романист, одно время
с большой бульварной известностью, Ксавье де Монтепен. И эти господа были одеты запросто, в пиджаках. Но столовая, сервировка обеда, меню, тонкость кухни и вин — все это было самое первосортное. Тут все дышало большим довольством, вкусом и крупным заработком уже всемирно известного драматурга.
Наша денная беседа происходила
с глазу на глаз. Никто не
пришел ни из русских, ни из иностранных
приятелей, ни из семейства Виардо. Кажется, Тургенев
пришел от них и что-то мне сказал о каком-то испанце,
с которым он играет в шахматы. Тогда он увлекался мыслью переводить"Дон-Кихота".
Студент-медик Майер и ученик московского училища живописи, ваяния и зодчества Рыбников
пришли как-то вечером к своему
приятелю студенту-юристу Васильеву и предложили ему сходить
с ними в С-в переулок. Васильев сначала долго не соглашался, но потом оделся и пошел
с ними.
Наступило утро следующего дня. Высокий цейгмейстер
с трепетом сердечным стоял уже у кабинета пасторова, осторожно стукнул в дверь пальцами и на ласковое воззвание: «Милости просим!» — ворвался в кабинет. Глик сидел, обложенный книгами всякого размера, как будто окруженный своими детьми разного возраста. Не успел он еще оглянуться, кто
пришел, как
приятель его сжимал уже его так усердно в своих объятиях, что сплющил уступы рыже-каштанового парика, прибранные
с необыкновенным тщанием.
— Будь у него ныне же в шесть часов после обеда: ты увидишься там
с приятелями и, может статься, — прибавил государь, усмехаясь, —
с приятельницей. Живет он в Кокуевой слободе, — спроси только немецкую школу — всякий мальчик тебе укажет. Теперь поди, успокой своих камрадов, попируй
с ними в адмиральский час [Одиннадцать часов утра.], а там подумаем, что еще сотворить
с вами. Открой мне, не
придет ли тебе по сердцу в Москве пригожая девка: я твой сват.
— Надобно, чтоб бутылка была пятьдесят копеек, чтобы было где
с приятелем выпить и закусить. Дома что? Только во вкус
придешь — жена за рукав: «Буде!» Какое удовольствие? Пивных, — и тех поблизости нету, — запрещены в рабочих районах. За Сокольничный круг поезжай, чтоб пивнушку найти. Это называется: диктаторство пролетариата! Буржуям: пожалуйте, вот вам пивная! А рабочему: нет, товарищ, твой нос до этого не дорос!..
Скажи, что делать мне?” Исступленный, я предлагаю ей свою руку, своих
приятелей, решаюсь отправиться
с ними к Троице, пока войска туда еще не
пришли, даю клятву проникнуть в обитель до Петра.
— А ты видишь, я гуляю вот
с этим
приятелем, мы пройдем еще немного, а ты иди, а я
приду. Иди же, будь умник.