Неточные совпадения
Но торжество «вольной немки»
приходило к концу само собою. Ночью, едва успела она сомкнуть глаза, как услышала
на улице подозрительный шум и сразу поняла, что все для нее кончено. В одной рубашке, босая, бросилась она к окну, чтобы, по крайней мере, избежать позора и не быть посаженной, подобно Клемантинке, в клетку, но было уже поздно.
Ни разу не
пришло ему
на мысль: а что, кабы сим благополучным людям да кровь пустить? напротив того, наблюдая из окон дома Распоповой, как обыватели бродят, переваливаясь, по
улицам, он даже задавал себе вопрос: не потому ли люди сии и благополучны, что никакого сорта законы не тревожат их?
Борис. Я не разобрал, темно было. Девушка какая-то остановила меня
на улице и сказала, чтобы я именно сюда
пришел, сзади сада Кабановых, где тропинка.
Поутру
пришли меня звать от имени Пугачева. Я пошел к нему. У ворот его стояла кибитка, запряженная тройкою татарских лошадей. Народ толпился
на улице. В сенях встретил я Пугачева: он был одет по-дорожному, в шубе и в киргизской шапке. Вчерашние собеседники окружали его, приняв
на себя вид подобострастия, который сильно противуречил всему, чему я был свидетелем накануне. Пугачев весело со мною поздоровался и велел мне садиться с ним в кибитку.
Уж рассветало. Я летел по
улице, как услышал, что зовут меня. Я остановился. «Куда вы? — сказал Иван Игнатьич, догоняя меня. — Иван Кузмич
на валу и послал меня за вами. Пугач
пришел». — «Уехала ли Марья Ивановна?» — спросил я с сердечным трепетом. «Не успела, — отвечал Иван Игнатьич, — дорога в Оренбург отрезана; крепость окружена. Плохо, Петр Андреич!»
— Прошло месяца два, возвратился он из Парижа, встретил меня
на улице, зовет:
приходите, мы с женой замечательную вещь купили!
Выпустили Самгина неожиданно и с какой-то обидной небрежностью: утром
пришел адъютант жандармского управления с товарищем прокурора, любезно поболтали и ушли, объявив, что вечером он будет свободен, но освободили его через день вечером. Когда он ехал домой, ему показалось, что
улицы необычно многолюдны и в городе шумно так же, как в тюрьме. Дома его встретил доктор Любомудров, он шел по двору в больничном халате, остановился, взглянул
на Самгина из-под ладони и закричал...
Она тотчас
пришла. В сером платье без талии, очень высокая и тонкая, в пышной шапке коротко остриженных волос, она была значительно моложе того, как показалась
на улице. Но капризное лицо ее все-таки сильно изменилось,
на нем застыла какая-то благочестивая мина, и это делало Лидию похожей
на английскую гувернантку, девицу, которая уже потеряла надежду выйти замуж. Она села
на кровать в ногах мужа, взяла рецепт из его рук, сказав...
Через два дня вечером он снова сидел у нее. Он
пришел к Нехаевой рано, позвал ее гулять, но
на улице девушка скучно молчала, а через полчаса пожаловалась, что ей холодно.
Потом, несмотря
на жар,
пришло с
улицы несколько английских шкиперов: что за широкоплечесть! что за приземистость! ноги, вогнутые внутрь или дугой наружу.
«Однако ж час, — сказал барон, — пора домой; мне завтракать (он жил в отели), вам обедать». Мы пошли не прежней дорогой, а по каналу и повернули в первую длинную и довольно узкую
улицу, которая вела прямо к трактиру.
На ней тоже купеческие домы, с высокими заборами и садиками, тоже бежали вприпрыжку носильщики с ношами. Мы
пришли еще рано; наши не все собрались: кто пошел по делам службы, кто фланировать, другие хотели пробраться в китайский лагерь.
Нехлюдов сказал, что сейчас
придет, и, сложив бумаги в портфель, пошел к тетушке. По дороге наверх он заглянул в окно
на улицу и увидал пару рыжих Mariette, и ему вдруг неожиданно стало весело и захотелось улыбаться.
Кому в самом деле
придет серьезно в голову назначать свидание ночью, далеко за городом,
на кладбище, когда это легко можно устроить
на улице, в городском саду?
С другой стороны, Иван Федорович чем свет сегодня послали меня к ним
на квартиру в ихнюю Озерную
улицу, без письма-с, с тем чтобы Дмитрий Федорович
на словах непременно
пришли в здешний трактир-с
на площади, чтобы вместе обедать.
Проснулся я от какого-то шума и спросил, что случилось. Казаки доложили мне, что к фанзе
пришло несколько человек удэгейцев. Я оделся и вышел к ним
на улицу. Меня поразила та неприязнь, с какой они
на меня смотрели.
Бродя по
улицам, мне наконец
пришел в голову один приятель, которого общественное положение ставило в возможность узнать, в чем дело, а может, и помочь. Он жил страшно далеко,
на даче за Воронцовским полем; я сел
на первого извозчика и поскакал к нему. Это был час седьмой утра.
И у меня была антипатия к военным и всему военному, я всю жизнь
приходил в плохое настроение, когда
на улице встречал военного.
Конечно, от этого страдал больше всего небогатый люд, а надуть покупателя благодаря «зазывалам» было легко.
На последние деньги купит он сапоги, наденет, пройдет две-три
улицы по лужам в дождливую погоду — глядь, подошва отстала и вместо кожи бумага из сапога торчит. Он обратно в лавку… «Зазывалы» уж узнали зачем и
на его жалобы закидают словами и его же выставят мошенником:
пришел, мол, халтуру сорвать, купил
на базаре сапоги, а лезешь к нам…
Потом мысль моя перешла к книгам, и мне
пришла в голову идея: что, если бы описать просто мальчика, вроде меня, жившего сначала в Житомире, потом переехавшего вот сюда, в Ровно; описать все, что он чувствовал, описать людей, которые его окружали, и даже вот эту минуту, когда он стоит
на пустой
улице и меряет свой теперешний духовный рост со своим прошлым и настоящим.
Часто, глядя из окна
на улицу, Устенька
приходила в ужас от одной мысли, что, не будь Стабровского, она так и осталась бы глупою купеческою дочерью, все интересы которой сосредоточиваются
на нарядах и глупых провинциальных удовольствиях.
— Не отпирайся… Обещал
прислать за нами лошадей через две недели, а я прожила целых шесть, пока не догадалась сама выехать. Надо же куда-нибудь деваться с ребятишками… Хорошо, что еще отец с матерью живы и не выгонят
на улицу.
К себе Нагибин не принимал и жил в обществе какой-то глухой старухи кухарки. Соседи видели, как к нему приезжал несколько раз Ечкин, потом
приходил Полуянов, и, наконец, видели раз, как рано утром от Нагибина выходил Лиодор. Дальнейшие известия о Нагибине прекратились окончательно. Он перестал показываться даже
на улице.
Был великий шум и скандал,
на двор к нам
пришла из дома Бетленга целая армия мужчин и женщин, ее вел молодой красивый офицер и, так как братья в момент преступления смирно гуляли по
улице, ничего не зная о моем диком озорстве, — дедушка выпорол одного меня, отменно удовлетворив этим всех жителей Бетленгова дома.
Был я не по годам силен и в бою ловок, — это признавали сами же враги, всегда нападавшие
на меня кучей. Но все-таки
улица всегда била меня, и домой я
приходил обыкновенно с расквашенным носом, рассеченными губами и синяками
на лице, оборванный, в пыли.
— Гм!.. Надень-ка, брат Елдырин,
на меня пальто… Что-то ветром подуло… Знобит… Ты отведешь ее к генералу и спросишь там. Скажешь, что я нашел и
прислал… И скажи, чтобы ее не выпускали
на улицу… Она, может быть, дорогая, а ежели каждый свинья будет ей в нос сигаркой тыкать, то долго ли испортить. Собака — нежная тварь… А ты, болван, опусти руку! Нечего свой дурацкий палец выставлять! Сам виноват!..
Все, о чем Анна Марковна не смела и мечтать в ранней молодости, когда она сама еще была рядовой проституткой, — все
пришло к ней теперь своим чередом, одно к одному: почтенная старость, дом — полная чаша
на одной из уютных, тихих
улиц, почти в центре города, обожаемая дочь Берточка, которая не сегодня-завтра должна выйти замуж за почтенного человека, инженера, домовладельца и гласного городской думы, обеспеченная солидным приданым и прекрасными драгоценностями…
Когда карета съехала со двора и пропала из моих глаз, я
пришел в исступленье, бросился с крыльца и побежал догонять карету с криком: «Маменька, воротись!» Этого никто не ожидал, и потому не вдруг могли меня остановить; я успел перебежать через двор и выбежать
на улицу...
Было уже двадцать минут третьего, а учителя истории не было еще ни слышно, ни видно даже
на улице, по которой он должен был
прийти и
на которую я смотрел с сильным желанием никогда не видать его.
— Ванька! — крикнул он, — поди ты к Рожественскому попу; дом у него
на Михайловской
улице; живет у него гимназистик Плавин; отдай ты ему вот это письмо от матери и скажи ему, чтобы он сейчас же с тобою
пришел ко мне.
Мужик
придет к нему за требой — непременно требует, чтобы в телеге приезжал и чтобы ковер ему в телеге был: «Ты, говорит, не меня, а сан мой почитать должен!» Кто теперь
на улице встретится, хоть малый ребенок, и шапки перед ним не снимет, он сейчас его в церковь — и
на колени: у нас народ этого не любит!
Когда я
пришла домой, я отдала деньги и все рассказала мамаше, и мамаше сделалось хуже, а сама я всю ночь была больна и
на другой день тоже вся в жару была, но я только об одном думала, потому что сердилась
на дедушку, и когда мамаша заснула, пошла
на улицу, к дедушкиной квартире, и, не доходя, стала
на мосту.
— Я начал о моем ветренике, — продолжал князь, — я видел его только одну минуту и то
на улице, когда он садился ехать к графине Зинаиде Федоровне. Он ужасно спешил и, представьте, даже не хотел встать, чтоб войти со мной в комнаты после четырех дней разлуки. И, кажется, я в том виноват, Наталья Николаевна, что он теперь не у вас и что мы
пришли прежде него; я воспользовался случаем, и так как сам не мог быть сегодня у графини, то дал ему одно поручение. Но он явится сию минуту.
И вдруг вспомнил мальчик про то, что у него так болят пальчики, заплакал и побежал дальше, и вот опять видит он сквозь другое стекло комнату, опять там деревья, но
на столах пироги, всякие — миндальные, красные, желтые, и сидят там четыре богатые барыни, а кто
придет, они тому дают пироги, а отворяется дверь поминутно, входит к ним с
улицы много господ.
На другой день он
пришел опять в уездный город и
на улице слышал разговор Марии Семеновны с учителем.
Вообще я знаю очень много примеров подобного рода логики. Есть у меня приятель судья, очень хороший человек.
Пришла к нему экономка с жалобой, что такой-то писец ее изобидел: встретившись с ней
на улице, картуза не снял. Экономка — бабенка здоровая, кровь с молоком; судья человек древний и экономок любит до смерти. Подать сюда писца.
Дома был ад,
на улице — ад, куда ни
придет — везде ад.
Ту же щемящую скуку, то же отсутствие непоказной жизни вы встречаете и
на улицах Берлина. Я согласен, что в Берлине никому не
придет в голову, что его"занапрасно"сведут в участок или обругают, но, по мнению моему, это придает уличной озабоченности еще более удручающий характер. Кажется, что весь этот люд высыпал
на улицу затем, чтоб купить
на грош колбасы; купил, и бежит поскорей домой, как бы знакомые не увидели и не выпросили.
В продолжение всего месяца он был очень тих, задумчив, старателен, очень молчалив и предмет свой знал прекрасно; но только что получал жалованье,
на другой же день являлся в класс развеселый; с учениками шутит, пойдет потом гулять по
улице — шляпа набоку, в зубах сигара, попевает, насвистывает, пожалуй, где случай выпадет, готов и драку сочинить; к женскому полу получает сильное стремление и для этого
придет к реке, станет
на берегу около плотов,
на которых прачки моют белье, и любуется…
Во вторник Венсан и Александров встретились, как между ними было уговорено, у церкви Большого Вознесения, что
на стыке обеих Никитских
улиц — Большой и Малой. По истинно дружеской деликатности они оба поспешили и
пришли на место свидания минутами двадцатью раньше условленного срока.
Все подробности этого события дошли и до В.Н. Бестужева, который собрался идти и пристрелить актера Сологуба, так его осрамившего, но в это время
пришла полиция и, не выпуская
на улицу, выпроводила его из Пензы. Таково было наше первое знакомство.
— И труда большого нет, ежели политику как следует вести.
Придет, например, начальство в департамент — встань и поклонись; к докладу тебя потребует — явись; вопрос предложит — ответь, что нужно, а разговоров не затевай. Вышел из департамента — позабудь. Коли видишь, что начальник по
улице встречу идет, — зайди в кондитерскую или
на другую сторону перебеги. Коли столкнешься с начальством в жилом помещении — отвернись, скоси глаза…
Тогда он решился. Вышел из ворот и пошел прямиком. Шел, шел и наконец
пришел в большой город, в котором главное начальство резиденцию имело. Смотрит — и глазам не верит! Давно ли в этом самом городе"мерзавцы"
на всех перекрестках программы выкрикивали, а"людишки"в норах хоронились — и вдруг теперь все наоборот сделалось! Людишки свободно по
улицам ходят, а"мерзавцы"спрятались… Что за причина такая?
— Как же мне потешать тебя, государь? — спросил он, положив локти
на стол, глядя прямо в очи Ивану Васильевичу. — Мудрен ты стал
на потехи, ничем не удивишь тебя! Каких шуток не перешучено
на Руси, с тех пор как ты государишь! Потешался ты, когда был еще отроком и конем давил народ
на улицах; потешался ты, когда
на охоте велел псарям князя Шуйского зарезать; потешался, когда выборные люди из Пскова
пришли плакаться тебе
на твоего наместника, а ты приказал им горячею смолою бороды палить!
С привычкою к умеренности, создавшеюся годами бродячей, голодной жизни, она ела очень мало, но и это малое изменило ее до неузнаваемости: длинная шерсть, прежде висевшая рыжими, сухими космами и
на брюхе вечно покрытая засохшею грязью, очистилась, почернела и стала лосниться, как атлас. И когда она от нечего делать выбегала к воротам, становилась у порога и важно осматривала
улицу вверх и вниз, никому уже не
приходило в голову дразнить ее или бросить камнем.
Реже других к ней
приходил высокий, невеселый офицер, с разрубленным лбом и глубоко спрятанными глазами; он всегда приносил с собою скрипку и чудесно играл, — так играл, что под окнами останавливались прохожие,
на бревнах собирался народ со всей
улицы, даже мои хозяева — если они были дома — открывали окна и, слушая, хвалили музыканта. Не помню, чтобы они хвалили еще кого-нибудь, кроме соборного протодьякона, и знаю, что пирог с рыбьими жирами нравился им все-таки больше, чем музыка.
Пришел полицейский, потоптался, получил
на чай, ушел; потом снова явился, а с ним — ломовой извозчик; они взяли кухарку за ноги, за голову и унесли ее
на улицу. Заглянула из сеней хозяйка, приказала мне...
Было горько;
на дворе сияет праздничный день, крыльцо дома, ворота убраны молодыми березками; к каждой тумбе привязаны свежесрубленные ветви клена, рябины; вся
улица весело зазеленела, все так молодо, ново; с утра мне казалось, что весенний праздник
пришел надолго и с этого дня жизнь пойдет чище, светлее, веселее.
Меня тронуло и смутило ее испуганное восклицание; я понял, что она испугалась за меня: страх и удивление так ясно выразились
на ее умном лице. Наскоро я объяснил ей, что не живу в этой
улице, а только иногда
прихожу посмотреть.
Я все еще думал, что сон вижу, и молчал.
Пришел доктор, перевязал мне ожоги, и вот я с бабушкой еду
на извозчике по
улицам города. Она рассказывает...
— Вот оно: чуть только я тебе сказал, что отца не слушался, сейчас ты это перенял и махнул
на улицу! А не велено тебе одному выходить. И ещё:
пришёл ты в кухню — Власьевну обругал.