Неточные совпадения
—
Мама! Она часто ходит ко мне, и когда
придет… — начал было он, но остановился, заметив, что няня шопотом что — то сказала матери и что на лице матери выразились испуг и что-то похожее на стыд, что так не шло
к матери.
—
Мама, родная, неужто вам можно оставаться? Пойдемте сейчас, я вас укрою, я буду работать для вас как каторжный, для вас и для Лизы… Бросимте их всех, всех и уйдем. Будем одни.
Мама, помните, как вы ко мне
к Тушару
приходили и как я вас признать не хотел?
— Ничего ему не будет,
мама, никогда ему ничего не бывает, никогда ничего с ним не случится и не может случиться. Это такой человек! Вот Татьяна Павловна, ее спросите, коли не верите, вот она. (Татьяна Павловна вдруг вошла в комнату.) Прощайте,
мама. Я
к вам сейчас, и когда
приду, опять спрошу то же самое…
Поражало меня тоже, что он больше любил сам
приходить ко мне, так что я наконец ужасно редко стал ходить
к маме, в неделю раз, не больше, особенно в самое последнее время, когда я уж совсем завертелся.
— Что вы,
мама? — удивился я, — я и сегодня на панихиду
приду, и еще
приду; и…
к тому же завтра — день вашего рожденья,
мама, милый друг мой! Не дожил он трех дней только!
— Или идиотка; впрочем, я думаю, что и сумасшедшая. У нее был ребенок от князя Сергея Петровича (по сумасшествию, а не по любви; это — один из подлейших поступков князя Сергея Петровича); ребенок теперь здесь, в той комнате, и я давно хотел тебе показать его. Князь Сергей Петрович не смел сюда
приходить и смотреть на ребенка; это был мой с ним уговор еще за границей. Я взял его
к себе, с позволения твоей
мамы. С позволения твоей
мамы хотел тогда и жениться на этой… несчастной…
Мама, у меня на совести уже восемь лет, как вы
приходили ко мне одна
к Тушару посетить меня и как я вас тогда принял, но теперь некогда об этом, Татьяна Павловна не даст рассказать.
Она
пришла, однако же, домой еще сдерживаясь, но
маме не могла не признаться. О, в тот вечер они сошлись опять совершенно как прежде: лед был разбит; обе, разумеется, наплакались, по их обыкновению, обнявшись, и Лиза, по-видимому, успокоилась, хотя была очень мрачна. Вечер у Макара Ивановича она просидела, не говоря ни слова, но и не покидая комнаты. Она очень слушала, что он говорил. С того разу с скамейкой она стала
к нему чрезвычайно и как-то робко почтительна, хотя все оставалась неразговорчивою.
Было уже восемь часов; я бы давно пошел, но все поджидал Версилова: хотелось ему многое выразить, и сердце у меня горело. Но Версилов не
приходил и не
пришел.
К маме и
к Лизе мне показываться пока нельзя было, да и Версилова, чувствовалось мне, наверно весь день там не было. Я пошел пешком, и мне уже на пути
пришло в голову заглянуть во вчерашний трактир на канаве. Как раз Версилов сидел на вчерашнем своем месте.
— Когда
мама устанет и прогонит вас,
приходите ко мне, — сказала она, обращаясь
к Колосову и Нехлюдову таким тоном, как будто ничего не произошло между ними, и, весело улыбнувшись, неслышно шагая по толстому ковру, вышла из комнаты.
— Милый голубчик
мама, это ужасно неостроумно с вашей стороны. А если хотите поправиться и сказать сейчас что-нибудь очень умное, то скажите, милая
мама, милостивому государю вошедшему Алексею Федоровичу, что он уже тем одним доказал, что не обладает остроумием, что решился
прийти к нам сегодня после вчерашнего и несмотря на то, что над ним все смеются.
Аня. Приезжаем в Париж, там холодно, снег. По-французски говорю я ужасно.
Мама живет на пятом этаже,
прихожу к ней, у нее какие-то французы, дамы, старый патер с книжкой, и накурено, неуютно. Мне вдруг стало жаль
мамы, так жаль, я обняла ее голову, сжала руками и не могу выпустить.
Мама потом все ласкалась, плакала…
И разве он не видал, что каждый раз перед визитом благоухающего и накрахмаленного Павла Эдуардовича, какого-то балбеса при каком-то посольстве, с которым
мама, в подражание модным петербургским прогулкам на Стрелку, ездила на Днепр глядеть на то, как закатывается солнце на другой стороне реки, в Черниговской губернии, — разве он не видел, как ходила мамина грудь и как рдели ее щеки под пудрой, разве он не улавливал в эти моменты много нового и странного, разве он не слышал ее голос, совсем чужой голос, как бы актерский, нервно прерывающийся, беспощадно злой
к семейным и прислуге и вдруг нежный, как бархат, как зеленый луг под солнцем, когда
приходил Павел Эдуардович.
— Вы уходите, — начала она, ласково заглядывая ему в лицо, — я вас не удерживаю, но вы должны непременно
прийти к нам сегодня вечером, мы вам так обязаны — вы, может быть, спасли брата — мы хотим благодарить вас —
мама хочет. Вы должны сказать нам, кто вы, вы должны порадоваться вместе с нами…
— Верьте мне, верьте, — говорила она умоляющим голосом, прижимая
к себе то одну, то другую, — ваш папа приедет сегодня, он
прислал телеграмму. Жаль
мамы, и мне жаль, сердце разрывается, но что же делать? Ведь не пойдешь против бога!
Надя Зеленина, вернувшись с
мамой из театра, где давали «Евгения Онегина», и
придя к себе в комнату, быстро сбросила платье, распустила косу и в одной юбке и в белой кофточке поскорее села за стол, чтобы написать такое письмо, как Татьяна.
Едва я успела одеться, как
пришел парикмахер с невыразимо душистыми руками и остриг мои иссиня-черные кудри, так горячо любимые
мамой. Когда я подошла
к висевшему в простенке гардеробной зеркалу, я не узнала себя.
Я написала
маме еще до Нининой смерти о моих успехах, потом послала ей телеграмму о кончине княжны, а теперь отправила
к ней длинное и нежное письмо, прося подробно написать, кого и когда
пришлет она за мною, так как многие институтки уже начали разъезжаться…
Я рассказала ей, что эти цветы
прислала мне добрая
мама «впридачу»
к пасхальной посылке.
Горькие слезы хлынули из глаз девочки. Она бросилась на пол с громким рыданием, звала
маму, няню, Павлика, как будто они могли услышать ее за несколько десятков верст. Разумеется, никто не
приходил и никто не откликался на её крики. Тогда Тася вскочила на ноги и, подбежав
к плотно запертой двери, изо всей силы стала колотить в нее ногами, крича во все горло...
Но и волос этих я лишился. Мы обещались на Машины именины, первого апреля,
прийти к Плещеевым. Но у Юли было много уроков, а одного меня
мама не пустила, — неудобно: мальчик один на именины
к девочке!
Мама в душе глубоко верила, что как папа от безбожия
пришел к вере, так от католичества
придет к православию.
— Добрый вечер, Николай Ильич! — услышал он детский голос. —
Мама сейчас
придет. Она пошла с Соней
к портнихе.
— Ну и это хорошо, что не можете обещать, не соразмерив своих сил, — подхватила Саня. — Так вот что: когда вас потянет в дурную компанию, Федя, приезжайте
к нам. Вы знаете мою старушку-маму. Она пережила много горя и умеет влиять на людей. Она вас успокоит, развлечет и приголубит. А мои братья постараются вас занять, и вы почувствуете себя, как в родной семье, как дома.
Придете, Федя, да?
Вот уже две недели и два дня, как от Павлуши нет никаких известий. По последним его письмам можно было заключить, что он где-то в Пруссии, где так ужасно были разбиты самсоновские корпуса. Конечно, Сашенька в страшном беспокойстве, а тут еще каждый почти день
приходит ее
мама, моя теща, Инна Ивановна, и видом своего старушечьего горя как бы весь дом наш одевает в траур. Вот и сейчас она
пришла от обедни прямо
к нам, и Сашенька поит ее кофе в столовой, пока я тут пишу.