Неточные совпадения
Как только пить надумали,
Влас сыну-малолеточку
Вскричал: «Беги
за Трифоном!»
С дьячком приходским Трифоном,
Гулякой, кумом старосты,
Пришли его
сыны,
Семинаристы: Саввушка
И Гриша, парни добрые,
Крестьянам письма к сродникам
Писали; «Положение»,
Как вышло, толковали им,
Косили, жали, сеяли
И пили водку в праздники
С крестьянством наравне.
Не стану теперь описывать, что было в тот вечер у Пульхерии Александровны, как воротился к ним Разумихин, как их успокоивал, как клялся, что надо дать отдохнуть Роде в болезни, клялся, что Родя
придет непременно, будет ходить каждый день, что он очень, очень расстроен, что не надо раздражать его; как он, Разумихин, будет следить
за ним, достанет ему доктора хорошего, лучшего, целый консилиум… Одним словом, с этого вечера Разумихин стал у них
сыном и братом.
И наконец
приходит срочный год,
Царь-Лев
за сыном шлёт.
— Те-те-те, вознепщеваху! и прочая галиматья! Непщуйте, отцы, а я пойду. А
сына моего Алексея беру отселе родительскою властию моею навсегда. Иван Федорович, почтительнейший
сын мой, позвольте вам приказать
за мною следовать! Фон Зон, чего тебе тут оставаться!
Приходи сейчас ко мне в город. У меня весело. Всего верстушка какая-нибудь, вместо постного-то масла подам поросенка с кашей; пообедаем; коньячку поставлю, потом ликерцу; мамуровка есть… Эй, фон Зон, не упускай своего счастия!
Вообще судя, странно было, что молодой человек, столь ученый, столь гордый и осторожный на вид, вдруг явился в такой безобразный дом, к такому отцу, который всю жизнь его игнорировал, не знал его и не помнил, и хоть не дал бы, конечно, денег ни
за что и ни в каком случае, если бы
сын у него попросил, но все же всю жизнь боялся, что и
сыновья, Иван и Алексей, тоже когда-нибудь
придут да и попросят денег.
Софронов
сын, трехаршинный староста, по всем признакам человек весьма глупый, также пошел
за нами, да еще присоединился к нам земский Федосеич, отставной солдат с огромными усами и престранным выражением лица: точно он весьма давно тому назад чему-то необыкновенно удивился да с тех пор уж и не
пришел в себя.
Дедушка ваш… форсун он этакий был барин, рассердился наконец на это, призывает его к себе: «На вот, говорит, тебе, братец, и
сыновьям твоим вольную; просьба моя одна к тебе, — не
приходи ты больше ко мне назад!» Старик и
сыновья ликуют; переехали сейчас в город и заместо того, чтобы
за дело какое приняться, — да, пожалуй, и не умеют никакого дела, — и начали они пить, а сыновья-то, сверх того, начали батьку бить: давай им денег! — думали, что деньги у него есть.
«Кончено-то, — говорит, — это действительно так, и я тебе очень
за это благодарен, а теперь я
пришел от твоей родной матери сказать тебе, что знаешь ли ты, что ты у нее моленый
сын?»
— Да, вы одни… Вы одни. Я затем и
пришла к вам: я ничего другого придумать не умела! Вы такой ученый, такой хороший человек! Вы же
за нее заступились. Вам она поверит! Она должна вам поверить — вы ведь жизнью своей рисковали! Вы ей докажете, а я уже больше ничего не могу! Вы ей докажете, что она и себя, и всех нас погубит. Вы спасли моего
сына — спасите и дочь! Вас сам бог послал сюда… Я готова на коленях просить вас…
Погода после мокрого снега, который, бывало, Карл Иваныч называл«
сын за отцом
пришел», уже дня три стояла тихая, теплая и ясная.
А.П. Сухов был
сыном касимовского крестьянина, умершего в 1848 году от холеры. Похоронив мужа, вдова Сухова
пришла со своим десятилетним мальчиком из деревни в Москву и поступила работницей в купеческую семью, а
сына отдала к живописцу вывесок в ученье, где он и прожил горьких девять лет: его часто били, много и
за все.
Во второй день они
пришли к другому странноприемлющему мужу, и тот пожелал, чтобы они благословили его
сына; но ангел, взяв отрока
за гортань, задушил его.
— Не
пришла бы я сюда, кабы не ты здесь, — зачем они мне? Да дедушка захворал, провозилась я с ним, не работала, денег нету у меня… А
сын, Михайла, Сашу прогнал, поить-кормить надо его. Они обещали
за тебя шесть рублей в год давать, вот я и думаю — не дадут ли хоть целковый? Ты ведь около полугода прожил уж… — И шепчет на ухо мне: — Они велели пожурить тебя, поругать, не слушаешься никого, говорят. Уж ты бы, голуба́ душа, пожил у них, потерпел годочка два, пока окрепнешь! Потерпи, а?
— Болваны это говорят, еретики, а ты, старая дура, слушаешь! Христос — не нищий, а
сын божий, он
придет, сказано, со славою судить живых и мертвых — и мертвых, помни! От него не спрячешься, матушка, хоть в пепел сожгись… Он тебе с Василием отплатит
за гордость вашу,
за меня, как я, бывало, помощи просила у вас, богатых…
В самом деле, ведь стоит только вдуматься в положение каждого взрослого, не только образованного, но самого простого человека нашего времени, набравшегося носящихся в воздухе понятий о геологии, физике, химии, космографии, истории, когда он в первый раз сознательно отнесется к тем, в детстве внушенным ему и поддерживаемым церквами, верованиям о том, что бог сотворил мир в шесть дней; свет прежде солнца, что Ной засунул всех зверей в свой ковчег и т. п.; что Иисус есть тоже бог-сын, который творил всё до времени; что этот бог сошел на землю
за грех Адама; что он воскрес, вознесся и сидит одесную отца и
придет на облаках судить мир и т. п.
Сын Вильяма Ллойда Гаррисона, знаменитого борца
за свободу негров, писал мне, что, прочтя мою книгу, в которой он нашел мысли, сходные с теми, которые были выражены его отцом в 1838 году, он, полагая, что мне будет интересно узнать это,
присылает мне составленную его отцом почти 50 лет тому назад декларацию или провозглашение непротивления — «Non-resistance».
Передонов выбирал родителей, что попроще:
придет, нажалуется на мальчика, того высекут, — и Передонов доволен. Так нажаловался он прежде всего на Иосифа Крамаренка его отцу, державшему в городе пивной завод, — сказал, что Иосиф шалит в церкви. Отец поверил и наказал
сына. Потом та же участь постигла еще нескольких других. К тем, которые, по мнению Передонова, стали бы заступаться
за сыновей, он и не ходил: еще пожалуются в округ.
Несколько раз принимался идти мягкий пушистый снег, и народ называет его «
сыном, который
пришел за матерью», то есть
за зимой.
— Здорово, ребята, здорово! — говорил Глеб, продолжая оглядывать
сыновей и разглаживая ладонью морщины, которые против воли набегали и теснились на высоком лбу его. — Где ж это вы пропадали? Сказывали:
за две недели до Святой
придете, а теперь уж Страстная… Ась?..
Не берусь передать движение, с каким старушка ухватилась
за весточку от возлюбленного
сына. Лицо ее приняло выражение, как будто стояла она у ворот и глядела на Ваню, который подымался по площадке после двухлетней разлуки. Но первая мысль ее, когда она
пришла в себя, первое воспоминание все-таки принадлежало мужу.
— Перестанет!.. Не для тебя я
сына родил. У вас тут дух тяжелый… скучно, ровно в монастыре. Это вредно ребенку. А мне без него — нерадостно.
Придешь домой — пусто. Не глядел бы ни на что. Не к вам же мне переселиться ради него, — не я для него, он для меня. Так-то. Сестра Анфиса приехала — присмотр
за ним будет…
В августе Редька приказал нам собираться на линию. Дня
за два перед тем, как нас «погнали»
за город, ко мне
пришел отец. Он сел и не спеша, не глядя на меня, вытер свое красное лицо, потом достал из кармана наш городской «Вестник» и медленно, с ударением на каждом слове, прочел о том, что мой сверстник,
сын управляющего конторою Государственного банка, назначен начальником отделения в казенной палате.
И они вышли, немало походили и,
придя назад, тогда только застали Александру Ярославовну
за чаем: она была в свежем утреннем туалете, сделанном ей в Париже, и, встав приветствовать бабушку, поцеловала ее сжатыми губами не в уста, а в щеку. Для простой и прямой во всех своих действиях княгини все эти чопорности были не по нутру, и она только крепилась ради
сына, чтобы не дать заметить, как ей все это неприятно.
— Нет, нет! Это уж не в первый раз, мой друг! Он точно так же
приходил и
за моим
сыном: они оба ждут меня.
Сын пришёл, встал у косяка двери, заложив руки
за спину; не чувствуя ничего к нему, кроме любопытства и волнующей нежности, Пётр спросил...
И давно уже Ольга ничего не рассказывала про Илью, а новый Пётр Артамонов, обиженный человек, всё чаще вспоминал о старшем
сыне. Наверное Илья уже получил достойное возмездие
за свою строптивость, об этом говорило изменившееся отношение к нему в доме Алексея. Как-то вечером,
придя к брату и раздеваясь в передней, Артамонов старший слышал, что Миром, возвратившийся из Москвы, говорит...
Фетинья. Не твою, а мою. Узнает Истукарий Лупыч, кого причесывать-то будут? Не тебя, а меня. Так уж вот что! Вы мне не противны, а сам-то, пожалуй, тоже не прочь. Он об своей дочери невысокого мнения, а так надо сказать, что и
за человека ее не считает, так много спорить не будет. Конечно, Елеся против нашего звания и приданого жених низменный; да, видно, уж судьба. Вели ты
сыну одеться почище, да
приходите к нам, не мешкая. Какое-нибудь решение нам выдет: либо мне быть битой, либо нам свадьбу пировать…
Павел Григ<орич>. Вон скорей из моего дома! и не смей воротиться, пока не умрет моя бедная супруга. (Со смехом) Посмотрим, скоро ли ты
придешь? Посмотрим, настоящая ли болезнь, ведущая к могиле, или неловкая хитрость наделала столько шуму и заставила тебя забыть почтение и обязанность! Теперь ступай! Рассуди хорошенько о своем поступке, припомни, чтó ты говорил — и тогда, тогда, если осмелишься, покажись опять мне на глаза! (Злобно взглянув на
сына, уходит и запирает двери
за собою.)
Когда дверь передней затворилась
за кузнецом, Иван Гаврилович отправился во внутренние покои. Проходя мимо большой залы, выходившей боковым фасом на улицу, он подошел к окну. Ему
пришла вдруг совершенно бессознательно мысль взглянуть на мину, которую сделает Силантий, получив от него такое неожиданное приказание касательно свадьбы
сына.
Марья Виссарионовна, сердившаяся на
сына, сердилась и на меня. Во все это время она со мною не кланялась и не говорила; но вдруг однажды, когда я сидел у Леонида, она
прислала за мною и просила, если я свободен,
прийти к ней. Леонид усмехнулся. Я пошел. Она приняла меня с необыкновенным радушием и, чего прежде никогда не бывало, сама предложила мне курить.
Глупая и злая мачеха невзлюбила Мирошева
за то, что его звали Кузьмой; она чуть не била его отца, промотала его хорошее состояние (2000 душ), и после смерти родителей
сыну осталось в наследство 300 рублей; деньги
пришли очень кстати, потому что в это время его выпустили в офицеры из кадетского корпуса.
Соколова. Супруг ваш ошибся, указав на него. Ошибка понятна, если хотите, но её необходимо исправить.
Сын мой сидит в тюрьме пятый месяц, теперь он заболел — вот почему я
пришла к вам. У него дурная наследственность от отца, очень нервного человека, и я, — я боюсь, вы понимаете меня? Понятна вам боязнь
за жизнь детей? Скажите, вам знаком этот страх? (Она берёт Софью
за руку и смотрит ей в глаза. Софья растерянно наклоняет голову, несколько секунд обе молчат.)
И дивеса действительно деялись непонятные: был у этой госпожи старший
сын в училище, и был он первый потаскун, и ленивый нетяг, и ничему не учился, но как
пришло дело к экзамену, она шлет
за Пименом и дает ему заказ помолиться, чтоб ее
сына в другой класс перевели.
Не верь людям, ни
за что оболгут,
А я так жду своих,
пришли мне вести,
Что тотчас после царского венчанья
И муж и
сын вернутся. Потрудился
Кузьма Захарьич мой, пора на отдых.
Другую ночь во сне его все вижу, —
Так скоро быть ему...
Он поднял палку и ударил ею
сына по голове; тот поднял свою палку и ударил старика прямо по лысине, так что палка даже подскочила. Лычков-отец даже не покачнулся и опять ударил
сына, и опять по голове. И так стояли и всё стукали друг друга по головам, и это было похоже не на драку, а скорее на какую-то игру. А
за воротами толпились мужики и бабы и молча смотрели во двор, и лица у всех были серьезные. Это
пришли мужики, чтобы поздравить с праздником, но, увидев Лычковых, посовестились и не вошли во двор.
Дён через пять посланный воротился
за сулеными рублями. Сказал, что Алексея в Поромовой нет, поехал-де в город, а где теперь, не знают. Что наказывала, все сказал старику Лохматому, а тот обещал, как только воротится
сын, тотчас его в Комаров
прислать.
Тогда Куршуд-бек спросил его: «А как тебя зовут, путник?» — «Шинды Гёрурсез (скоро узнаете)». — «Что это
за имя, — воскликнул тот со смехом. — Я первый раз такое слышу!» — «Когда мать моя была мною беременна и мучилась родами, то многие соседи
приходили к дверям спрашивать,
сына или дочь Бог ей дал; им отвечали — шинды-гёрурсез (скоро узнаете). И вот поэтому, когда я родился, мне дали это имя». — После этого он взял сааз и начал петь...
Шишкин с нетерпением ждал назначенного часа. На нынешнее утро раздумье почти уже не
приходило ему в голову. Он решился: «была не была!» Утром сходил в больницу к матери и снес ей десять рублей, сказав, что получил два новых и очень выгодных урока по рублю
за час. Старуха, действительно, и удивилась, и обрадовалась несказанно, да и сын-то был доволен, что успел доставить ей эту надежную радость.
Умер он в 1919 году в Финляндии. От разрыва сердца, внезапно. Не на своей даче, а у одного знакомого. Вскоре после этого жена его с семьей уехала
за границу. На даче Андреева осталась жить его старушка-мать, Настасья Николаевна. После смерти
сына она слегка помешалась. Каждое утро
приходила в огромный натопленный кабинет Леонида Николаевича, разговаривала с ним, читала ему газеты. Однажды ее нашли во флигеле дачи мертвой.
Ульянинский даже крестил сестру мою Юлю; при серьезном взгляде родителей на религию это были не пустяки. Когда
сын выздоровел, Ульянинский
прислал папе в подарок очень ценный чайный сервиз. Папа отослал его обратно с письмом, что считает совершенно недопустимым брать плату
за лечение детей своего товарища, а присланный подарок — та же замаскированная плата.
Придя в кухню, отец сел, дожидаясь
сына,
за стол. Алеша бегал по делам и, запыхавшись, вернулся.
— Господи! — шепчу я. — Отче Николае Чудотворче, умоли
за меня, грешницу, Творца нашего, да поможет Он мне! Не для радостей, не для удовольствия
пришла я на сцену, а чтобы мальчика, ребенка моего, поднять на ноги, работать наравне с мужем и на свой труд воспитывать
сына и, если еще возможно, создать себе хотя маленькое имя на поприще искусства, которое я обожаю… Ты видишь все. Сделай же, чтобы люди поняли и оценили меня…
Старший
сын царя Иоанна Васильевича — Иоанн — был любимцем отца. Юноша занимался вместе с отцом государственными делами, проявлял в них ум и чуткость к славе России. Во время переговоров о мире, страдая
за Россию, читая и горесть на лицах бояр, слыша, может быть, и всеобщий ропот, царевич, исполненный благородной ревности,
пришел к отцу и потребовал, чтобы он послал его с войском изгнать неприятеля, освободить Псков, восстановить честь России.
—
Сына? Да! стоило царевне заботиться о таком поганом семени; лучше бы втоптать его в грязь, откуда оно вышло! И тебе
пришла же охота повивать грех, ухаживать
за ним, чтобы он вырос на пагубу чужую, свою, твою собственную! Ты бы…
Он привез письмо от Едвиги Стабровской к
сыну и обещался
прийти на другой день
за ответом.
Отец, не желая второй раз награждать глупого
сына, искал обеспечить его огромным богатством Нефоры посредством брака с нею, и Нефора, к совершенному удивлению многих, отвечала согласием на это искательство; но вскоре
за тем, когда дала уже слово, она начала откладывать свадьбу день
за день и не только сказывалась нездоровою, но и в самом деле сильно разнемоглась, и ни один из лекарей, которых
присылал к ней правитель, не мог узнать, что у нее
за болезнь и какими лекарствами можно помочь ей.
«
Сын человеческий не для того
пришел, чтобы ему служили, но чтобы послужить и отдать душу свою в выкуп
за многих».
Она, холодно и не глядя на
сына, послала
за мужем; и, когда он
пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала; заплакала слезами досады и вышла из комнаты.
Сын человеческий, по выражению Христа, как царь (34), скажет: «
Придите благословенные отца, наследуйте царство
за то, что вы поили, кормили, одевали, принимали, утешали меня, потому что я всё тот же один и в вас, и в малых сих, которых вы жалели и которым делали добро.
Нынче Андрюша (старший
сын), проснувшись, не хотел одеваться, и m-lle Louise
прислала за мной.