Неточные совпадения
Губернатору лучше бы, если б мы, минуя Нагасаки, прямо в Едо
пришли: он отслужил свой год и, сдав должность другому, прибывшему на смену, готовился отправиться сам в Едо, домой, к семейству, которое удерживается там правительством и служит порукой
за мужа и
отца, чтоб он не нашалил как-нибудь на границе.
— Слушай, я разбойника Митьку хотел сегодня было засадить, да и теперь еще не знаю, как решу. Конечно, в теперешнее модное время принято
отцов да матерей
за предрассудок считать, но ведь по законам-то, кажется, и в наше время не позволено стариков
отцов за волосы таскать, да по роже каблуками на полу бить, в их собственном доме, да похваляться
прийти и совсем убить — все при свидетелях-с. Я бы, если бы захотел, скрючил его и мог бы
за вчерашнее сейчас засадить.
Она начала рассказывать, она все рассказала, весь этот эпизод, поведанный Митей Алеше, и «земной поклон», и причины, и про
отца своего, и появление свое у Мити, и ни словом, ни единым намеком не упомянула о том, что Митя, чрез сестру ее, сам предложил «
прислать к нему Катерину Ивановну
за деньгами».
Эти три тысячи вот как были — я вас прошу, я вас умоляю меня выслушать: еще
за три недели до того, как убил
отца, он
пришел ко мне утром.
— Те-те-те, вознепщеваху! и прочая галиматья! Непщуйте,
отцы, а я пойду. А сына моего Алексея беру отселе родительскою властию моею навсегда. Иван Федорович, почтительнейший сын мой, позвольте вам приказать
за мною следовать! Фон Зон, чего тебе тут оставаться!
Приходи сейчас ко мне в город. У меня весело. Всего верстушка какая-нибудь, вместо постного-то масла подам поросенка с кашей; пообедаем; коньячку поставлю, потом ликерцу; мамуровка есть… Эй, фон Зон, не упускай своего счастия!
Вообще судя, странно было, что молодой человек, столь ученый, столь гордый и осторожный на вид, вдруг явился в такой безобразный дом, к такому
отцу, который всю жизнь его игнорировал, не знал его и не помнил, и хоть не дал бы, конечно, денег ни
за что и ни в каком случае, если бы сын у него попросил, но все же всю жизнь боялся, что и сыновья, Иван и Алексей, тоже когда-нибудь
придут да и попросят денег.
— Я нарочно и сказал, чтобы вас побесить, потому что вы от родства уклоняетесь, хотя все-таки вы родственник, как ни финтите, по святцам докажу;
за тобой, Иван Федорович, я в свое время лошадей
пришлю, оставайся, если хочешь, и ты. Вам же, Петр Александрович, даже приличие велит теперь явиться к
отцу игумену, надо извиниться в том, что мы с вами там накутили…
— Нет, сегодня она не
придет, есть приметы. Наверно не
придет! — крикнул вдруг Митя. — Так и Смердяков полагает.
Отец теперь пьянствует, сидит
за столом с братом Иваном. Сходи, Алексей, спроси у него эти три тысячи…
Подгоняемая шестами, лодка наша хорошо шла по течению. Через 5 км мы достигли железнодорожного моста и остановились на отдых. Дерсу рассказал, что в этих местах он бывал еще мальчиком с
отцом, они
приходили сюда на охоту
за козами. Про железную дорогу он слышал от китайцев, но никогда ее раньше не видел.
Мортье действительно дал комнату в генерал-губернаторском доме и велел нас снабдить съестными припасами; его метрдотель
прислал даже вина. Так прошло несколько дней, после которых в четыре часа утра Мортье
прислал за моим
отцом адъютанта и отправил его в Кремль.
Вид его был так назидателен, что какой-то студент из семинаристов,
приходя за табелью, подошел к нему под благословение и постоянно называл его «
отец ректор».
— Зачем ты
пришел сюда? — так начала говорить Оксана. — Разве хочется, чтобы выгнала
за дверь лопатою? Вы все мастера подъезжать к нам. Вмиг пронюхаете, когда
отцов нет дома. О, я знаю вас! Что, сундук мой готов?
— Не отпирайся… Обещал
прислать за нами лошадей через две недели, а я прожила целых шесть, пока не догадалась сама выехать. Надо же куда-нибудь деваться с ребятишками… Хорошо, что еще
отец с матерью живы и не выгонят на улицу.
Невидимо течет по улице сонная усталость и жмет, давит сердце, глаза. Как хорошо, если б бабушка
пришла! Или хотя бы дед. Что
за человек был
отец мой, почему дед и дядья не любили его, а бабушка, Григорий и нянька Евгенья говорят о нем так хорошо? А где мать моя?
Она девушкой
пришла сюда с матерью
за отцом-каторжным, который до сих пор еще не отбыл своего срока; теперь она замужем
за крестьянином из ссыльных, мрачным стариком, которого я мельком видел, проходя по двору; он был болен чем-то, лежал на дворе под навесом и кряхтел.
Не знаю,
за что его
прислали на Сахалин, да и не спрашивал я об этом; когда человек, которого еще так недавно звали
отцом Иоанном и батюшкой и которому целовали руку, стоит перед вами навытяжку, в жалком поношенном пиджаке, то думаешь не о преступлении.
Но черемуховая палка Тита, вместо нагулянной на господских харчах жирной спины Домнушки, угодила опять на Макара. Дело в том, что до последнего часа Макар ни слова не говорил
отцу, а когда Тит велел бабам мало
за малым собирать разный хозяйственный скарб, он
пришел в переднюю избу к
отцу и заявил при всех...
На третьи сутки, в то самое время, как Егор Николаевич Бахарев, восседая
за прощальным завтраком, по случаю отъезда Женни Гловацкой и ее
отца в уездный городок, вспомнил о Помаде, Помада в первый раз
пришел в себя, открыл глаза, повел ими по комнате и, посмотрев на костоправку, заснул снова. До вечера он спал спокойно и вечером, снова проснувшись, попросил чаю.
— Сейчас же убирайся отсюда, старая дура! Ветошка! Половая тряпка!.. Ваши приюты Магдалины-это хуже, чем тюрьма. Ваши секретари пользуются нами, как собаки падалью. Ваши
отцы, мужья и братья
приходят к нам, и мы заражаем их всякими болезнями… Нарочно!.. А они в свою очередь заражают вас. Ваши надзирательницы живут с кучерами, дворниками и городовыми, а нас сажают в карцер
за то, что мы рассмеемся или пошутим между собою. И вот, если вы приехали сюда, как в театр, то вы должны выслушать правду прямо в лицо.
Накануне вечером, когда я уже спал,
отец мой виделся с теми стариками, которых он приказал
прислать к себе; видно, они ничего особенно дурного об Мироныче не сказали, потому что
отец был с ним ласковее вчерашнего и даже похвалил его
за усердие.
На другой день вдруг
присылает он человека
за мною; меня повел сам
отец.
Немного погодя
отец сам
пришел за мной.
Лет
за пятнадцать до смерти принял родитель иночество от некоего старца Агафангела, приходившего к нам из стародубских монастырей. С этих пор он ничем уж не занимался и весь посвятил себя богу, а домом и всем хозяйством заправляла старуха мать, которую он и называл «посестрией». Помню я множество странников, посещавших наш дом: и невесть откуда
приходили они! и из Стародуба, и с Иргиза, и с Керженца, даже до Афона доходили иные; и всех-то
отец принимал, всех чествовал и отпускал с милостыней.
Пришел и я, ваше благородие, домой, а там
отец с матерью ругаются: работать, вишь, совсем дома некому; пошли тут брань да попреки разные… Сам вижу, что
за дело бранят, а перенести на себе не могу; окроме злости да досады, ничего себе в разум не возьму; так-то тошно стало, что взял бы, кажется, всех
за одним разом зарубил, да и на себя, пожалуй, руку наложить, так в ту же пору.
Лидочка горячо любила
отца и скоро подружилась с теткой. Когда
пришла роковая весть, у обеих сердца застыли. Лидочка испугалась, убежала и спряталась в палисаднике. Прасковью Гавриловну придавила мысль, что рушилось все, что защищало их и указывало на какой-нибудь просвет в будущем. Она с ужасом глядела на Лидочку. Ей представился, рядом с гробом покойного брата, ее собственный гроб, а
за этими двумя гробами зияла бездна одиночества и беспомощности, которые должны были поглотить Лидочку.
— Я
пришла, Яков Васильич, просить вас
за отца. Сжальтесь, наконец, вы над ним! — начала она прямо.
Васин, который, как успел рассмотреть Володя, был маленький, с большими добрыми глазами, бакенбардист, рассказал, при общем сначала молчании, а потом хохоте, как, приехав в отпуск, сначала ему были ради, а потом
отец стал его посылать на работу, а
за женой лесничий поручик дрожки
присылал. Всё это чрезвычайно забавляло Володю. Он не только не чувствовал ни малейшего страха или неудовольствия от тесноты и тяжелого запаха в блиндаже, но ему чрезвычайно легко и приятно было.
«Что ж
за важность, — думал он, идучи
за ней, — что я пойду? ведь я так только… взгляну, как у них там, в беседке…
отец звал же меня; ведь я мог бы идти прямо и открыто… но я далек от соблазна, ей-богу, далек, и докажу это: вот нарочно
пришел сказать, что еду… хотя и не еду никуда!
Я не хотел видеть
отца в эту минуту и отошел от двери; но Любочка
пришла за мною и сказала, что папа меня спрашивает.
Погода после мокрого снега, который, бывало, Карл Иваныч называл«сын
за отцом пришел», уже дня три стояла тихая, теплая и ясная.
Катрин, уведомленная с нарочным о смерти
отца, не приехала на похороны, а
прислала своего молодого управляющего, Василия Иваныча Тулузова, которого некогда с такою недоверчивостью принял к себе Петр Григорьич и которому, однако,
за его распорядительность, через весьма недолгое время поручил заведовать всеми своими именьями и стал звать его почетным именем: «Василий Иваныч», а иногда и «господин Тулузов».
Вслед
за тем Егор Егорыч ушел от него, а
отец Василий направился в свою небольшую библиотеку и заперся там из опасения, чтобы к нему не
пришла мать-протопопица с своими глупыми расспросами.
Письма его были оригинальны и странны, не менее чем весь склад его мышления и жизни. Прежде всего он
прислал Туберозову письмо из губернского города и в этом письме, вложенном в конверт, на котором было надписано: «
Отцу протоиерею Туберозову, секретно и в собственные руки», извещал, что, живучи в монастыре, он отомстил
за него цензору Троадию, привязав его коту на спину колбасу с надписанием: «Сию колбасу я хозяину несу» и пустив кота бегать с этою ношею по монастырю.
Ротмистр Порохонцев ухватился
за эти слова и требовал у врача заключения; не следует ли поступок Ахиллы приписать началу его болезненного состояния? Лекарь взялся это подтвердить. Ахилла лежал в беспамятстве пятый день при тех же туманных, но приятных представлениях и в том же беспрестанном ощущении сладостного зноя. Пред ним на утлом стульчике сидел
отец Захария и держал на голове больного полотенце, смоченное холодною водой. Ввечеру сюда
пришли несколько знакомых и лекарь.
— «Что
за вздор, кричу, что
за вздор: какое начальство?» — «А без тебя, говорит,
отец дьякон Ахилла
приходил в окно и все их забрал и понес».
В самом деле, ведь стоит только вдуматься в положение каждого взрослого, не только образованного, но самого простого человека нашего времени, набравшегося носящихся в воздухе понятий о геологии, физике, химии, космографии, истории, когда он в первый раз сознательно отнесется к тем, в детстве внушенным ему и поддерживаемым церквами, верованиям о том, что бог сотворил мир в шесть дней; свет прежде солнца, что Ной засунул всех зверей в свой ковчег и т. п.; что Иисус есть тоже бог-сын, который творил всё до времени; что этот бог сошел на землю
за грех Адама; что он воскрес, вознесся и сидит одесную
отца и
придет на облаках судить мир и т. п.
Сын Вильяма Ллойда Гаррисона, знаменитого борца
за свободу негров, писал мне, что, прочтя мою книгу, в которой он нашел мысли, сходные с теми, которые были выражены его
отцом в 1838 году, он, полагая, что мне будет интересно узнать это,
присылает мне составленную его
отцом почти 50 лет тому назад декларацию или провозглашение непротивления — «Non-resistance».
Передонов выбирал родителей, что попроще:
придет, нажалуется на мальчика, того высекут, — и Передонов доволен. Так нажаловался он прежде всего на Иосифа Крамаренка его
отцу, державшему в городе пивной завод, — сказал, что Иосиф шалит в церкви.
Отец поверил и наказал сына. Потом та же участь постигла еще нескольких других. К тем, которые, по мнению Передонова, стали бы заступаться
за сыновей, он и не ходил: еще пожалуются в округ.
Там, в номере, к нему почти каждый день
приходил отец Захария, человек тучный, добрый и весёлый, с опухшими веками и больными глазами в дымчатых очках, крестясь, садился
за стол к самовару и говорил всегда одно и то же...
Софья Николавна отдала
за нее свои деньги и
прислала в подарок жениху от имени своего
отца, запретив ему беспокоить своей благодарностью умирающего старика.
Отец Маркел говорит: «Я ничего не боюсь и поличное с собою повезу», и повезли то бельишко с собою; но все это дело сочтено
за глупость, и
отец Маркел хоша отослан в монастырь на дьячевскую обязанность, но очень в надежде, что хотя они генерала Гарибальди и напрасно дожидались, но зато теперь скоро, говорит, граф Бисмарков из Петербурга адъютанта
пришлет и настоящих русских всех выгонит в Ташкент баранов стричь…
Нужно сказать, что я и в дальнейшем везде назывался именем и отчеством моего
отца, Алексей Иванов, нарочно выбрав это имя, чтобы как-нибудь не спутаться, а Бешеный меня прозвали
за то, что я к концу путины совершенно
пришел в силу и на отдыхе то на какую-нибудь сосну влезу, то вскарабкаюсь на обрыв, то
за Волгу сплаваю, на руках пройду или тешу ватагу, откалывая сальто-мортале, да еще переборол всех по урокам Китаева. Пришедшие мне пожали своими железными лапами руку.
— Спасибо, ребята! Сейчас велю вам выкатить бочку вина, а завтра
приходите за деньгами. Пойдем, боярин! — примолвил
отец Еремей вполголоса. — Пока они будут пить и веселиться, нам зевать не должно… Я велел оседлать коней ваших и приготовить лошадей для твоей супруги и ее служительницы. Вас провожать будет Темрюк: он парень добрый и, верно, теперь во всем селе один-одинехонек не пьян; хотя он и крестился в нашу веру, а все еще придерживается своего басурманского обычая: вина не пьет.
— Ну да… Какие у простолюдинов смешные птичьи фамилии: Грачёв, Лунёв, Петухов, Скворцов. В нашем кругу и фамилии лучше, красивее: Автономов! Корсаков! Мой
отец — Флорианов! А когда я была девушкой,
за мной ухаживал кандидат на судебные должности Глориантов… Однажды, на катке, он снял с ноги у меня подвязку и пригрозил, что устроит мне скандал, если я сама не
приду к нему
за ней…
Параша. Да ведь это все равно, все равно, ведь он для меня сюда
пришел. Ведь он меня любит. Боже мой! Грех-то какой! Он
пришел повидаться со мной, — а его в солдаты от
отца, от меня. Отец-старик один останется, а его погонят, погонят! (Вскрикивает). Ах, я несчастная! (Хватается
за голову). Гаврило, посиди тут, подожди меня минуту. (Убегает).
А, так вот ты какой! Теперь я тебя понимаю. Наконец-то я вижу, что ты
за человек. Бесчестный, низкий… Помнишь, ты
пришел и солгал мне, что ты меня любишь… Я поверила и оставила
отца, мать, веру и пошла
за тобою… Ты лгал мне о правде, о добре, о своих честных планах, я верила каждому слову…
В августе Редька приказал нам собираться на линию. Дня
за два перед тем, как нас «погнали»
за город, ко мне
пришел отец. Он сел и не спеша, не глядя на меня, вытер свое красное лицо, потом достал из кармана наш городской «Вестник» и медленно, с ударением на каждом слове, прочел о том, что мой сверстник, сын управляющего конторою Государственного банка, назначен начальником отделения в казенной палате.
Я пошел.
Отец уже сидел
за столом и чертил план дачи с готическими окнами и с толстою башней, похожею на пожарную каланчу, — нечто необыкновенно упрямое и бездарное. Я, войдя в кабинет, остановился так, что мне был виден этот чертеж. Я не знал, зачем я
пришел к
отцу, но помню, когда я увидел его тощее лицо, красную шею, его тень на стене, то мне захотелось броситься к нему на шею и, как учила Аксинья, поклониться ему в ноги; но вид дачи с готическими окнами и с толстою башней удержал меня.
Дядя Яков, бесподобнейшее лицо из всех нынче живущих Протозановых, говорят, еще с детства, с самых первых уроков,
за которые он сел ранее моего
отца, но в которых папа быстро его перегнал, признал превосходство брата и,
приходя от него в восторг, любил выдвигать его всем на вид.
Николя лучше, чем
отец его, понимал почтенного правителя дел и, догадываясь, что тот был дурак великий, нисколько с ним не церемонился и даже, когда Феодосий Иваныч
приходил к ним обедать и, по обыкновению своему, в ожидании, пока сядут
за стол, ходил, понурив голову, взад и вперед по зале, Николя вдруг налетал на него, схватывал его
за плечи и перепрыгивал ему через голову: как гимнаст, Николя был превосходный!