Неточные совпадения
Крестьяне рассмеялися
И рассказали барину,
Каков мужик Яким.
Яким, старик убогонький,
Живал когда-то
в Питере,
Да угодил
в тюрьму:
С купцом тягаться вздумалось!
Как липочка ободранный,
Вернулся он на родину
И за соху взялся.
С тех пор лет тридцать жарится
На полосе под солнышком,
Под бороной спасается
От частого дождя,
Живет — с сохою возится,
А смерть
придет Якимушке —
Как ком земли отвалится,
Что на сохе присох…
Выпустили Самгина неожиданно и с какой-то обидной небрежностью: утром
пришел адъютант жандармского управления с товарищем прокурора, любезно поболтали и ушли, объявив, что вечером он будет свободен, но освободили его через день вечером. Когда он ехал домой, ему показалось, что улицы необычно многолюдны и
в городе шумно так же, как
в тюрьме. Дома его встретил доктор Любомудров, он шел по двору
в больничном халате, остановился, взглянул на Самгина из-под ладони и закричал...
— Нет.
Приходил полицейский, спрашивал заведующего, когда я уехала из Москвы. Но — как я была поражена, узнав, что вы… Совершенно не могу представить вас
в тюрьме! — возмущенно крикнула она; Самгин, усмехаясь, спросил...
— Он женится! Хочешь об заклад, что не женится? — возразил он. — Да ему Захар и спать-то помогает, а то жениться! Доселе я ему все благодетельствовал: ведь без меня, братец ты мой, он бы с голоду умер или
в тюрьму попал. Надзиратель
придет, хозяин домовый что-нибудь спросит, так ведь ни
в зуб толкнуть — все я! Ничего не смыслит…
Пришла в голову Райскому другая царица скорби, великая русская Марфа, скованная, истерзанная московскими орлами, но сохранившая
в тюрьме свое величие и могущество скорби по погибшей славе Новгорода, покорная телом, но не духом, и умирающая все посадницей, все противницей Москвы и как будто распорядительницей судеб вольного города.
Полежаев хотел лишить себя жизни перед наказанием. Долго отыскивая
в тюрьме какое-нибудь острое орудие, он доверился старому солдату, который его любил. Солдат понял его и оценил его желание. Когда старик узнал, что ответ
пришел, он принес ему штык и, отдавая, сказал сквозь слезы...
— Что же это значит? Пользуясь тем, что я
в тюрьме, вы спите там,
в редакции. Нет, господа, эдак я откажусь от всякого участия и напечатаю мой отказ, я не хочу, чтоб мое имя таскали
в грязи, у вас надобно стоять за спиной, смотреть за каждой строкой. Публика принимает это за мой журнал, нет, этому надобно положить конец. Завтра я
пришлю статью, чтоб загладить дурное действие вашего маранья, и покажу, как я разумею дух,
в котором должен быть наш орган.
— Видишь, — сказал Парфений, вставая и потягиваясь, — прыткий какой, тебе все еще мало Перми-то, не укатали крутые горы. Что, я разве говорю, что запрещаю? Венчайся себе, пожалуй, противузаконного ничего нет; но лучше бы было семейно да кротко. Пришлите-ка ко мне вашего попа, уломаю его как-нибудь; ну, только одно помните: без документов со стороны невесты и не пробуйте. Так «ни
тюрьма, ни ссылка» — ишь какие нынче, подумаешь, люди стали! Ну, господь с вами,
в добрый час, а с княгиней-то вы меня поссорите.
Забирают обходом мелкоту, беспаспортных, нищих и административно высланных. На другой же день их рассортируют: беспаспортных и административных через пересыльную
тюрьму отправят
в места приписки,
в ближайшие уезды, а они через неделю опять
в Москве.
Придут этапом
в какой-нибудь Зарайск, отметятся
в полиции и
в ту же ночь обратно. Нищие и барышники все окажутся москвичами или из подгородных слобод, и на другой день они опять на Хитровке, за своим обычным делом впредь до нового обхода.
В тюрьму пришел купец Петр Михайлыч и взял нас на поруки.
С другой же стороны, кражи, совершаемые так часто
в тюрьмах и селениях, редко дают повод к судебному разбирательству, и если судить по официальным цифрам, то можно
прийти к совершенно ложному выводу, что ссыльные относятся к чужой собственности даже с большим уважением, чем свободные.]
Этим немногим избранникам посылается приказ, чтобы они
в такой-то день и час
приходили в пост,
в тюрьму, за получением женщин.
Домой
пришли, сняли нас
в тюрьму.
Сноснее одному,
Устав от тяжкого труда,
Прийти в свою
тюрьму,
Прийти — и лечь на голый пол
И с черствым сухарем
Заснуть… а добрый сон
пришел —
И узник стал царем!
В своеобразной нашей
тюрьме я следил с любовью за постепенным литературным развитием Пушкина; мы наслаждались всеми его произведениями, являющимися
в свет, получая почти все повременные журналы.
В письмах родных и Энгельгардта, умевшего найти меня и за Байкалом, я не раз имел о нем некоторые сведения. Бывший наш директор
прислал мне его стихи «19 октября 1827 года...
— Сейчас же убирайся отсюда, старая дура! Ветошка! Половая тряпка!.. Ваши приюты Магдалины-это хуже, чем
тюрьма. Ваши секретари пользуются нами, как собаки падалью. Ваши отцы, мужья и братья
приходят к нам, и мы заражаем их всякими болезнями… Нарочно!.. А они
в свою очередь заражают вас. Ваши надзирательницы живут с кучерами, дворниками и городовыми, а нас сажают
в карцер за то, что мы рассмеемся или пошутим между собою. И вот, если вы приехали сюда, как
в театр, то вы должны выслушать правду прямо
в лицо.
— Нет, Андрюша, — люди-то, я говорю! — вдруг с удивлением воскликнула она. — Ведь как привыкли! Оторвали от них детей, посадили
в тюрьму, а они ничего,
пришли, сидят, ждут, разговаривают, — а? Уж если образованные так привыкают, что же говорить о черном-то народе?..
— Ты подумай, ведь это будет — днем!.. Непременно днем. Кому
в голову
придет, что заключенный решится бежать днем, на глазах всей
тюрьмы?..
Раз
в неделю она носила
в тюрьму белье и книги для хохла. Однажды ей дали свидание с ним, и,
придя домой, она умиленно рассказывала...
Одобрив такое намерение ее, Егор Егорыч и Сверстов поджидали только возвращения из
тюрьмы Музы Николаевны, чтобы узнать от нее,
в каком душевном настроении находится осужденный. Муза Николаевна, однако, не вернулась домой и вечером поздно
прислала острожного фельдшера, который грубоватым солдатским голосом доложил Егору Егорычу, что Муза Николаевна осталась на ночь
в тюремной больнице, так как господин Лябьев сильно заболел. Сусанна Николаевна, бывшая при этом докладе фельдшера, сказала, обратясь к мужу...
Придет в Слободу весть недобрая, заскрежещет Малюта зубами, налетит на пленных татар, насечет
в тюрьмах копны голов и упьется кровью до жадной души: не воротить своего детища!
Рассмотрев внимательно свое положение
в эту долгую ночь, пока город спал, а невдалеке сновали тени полицейского Келли и приезжего сыщика, он
пришел к заключению, что от судьбы не уйдешь, судьба же представлялась ему, человеку без языка и без паспорта,
в виде неизбежной
тюрьмы…
— Что? Будто вы не знаете? На Вознесенском проспекте всенародно кричал, что надо, мол, всех либералов
в тюрьму; а то еще к нему
приходит старый пансионский товарищ, бедный, разумеется, и говорит:"Можно у тебя пообедать?"А тот ему
в ответ:"Нет, нельзя; у меня два графа сегодня обедают… п' шол прочь!"
— Утром, когда я еще спал,
пришли карабинеры и отвели меня к маршалу, [Маршал — здесь фельдфебель карабинеров.] куму Грассо. «Ты честный человек, Чиро, — сказал он, — ты ведь не станешь отрицать, что
в эту ночь хотел убить Грассо». Я говорил, что это еще неправда, но у них свой взгляд на такие дела. Два месяца я сидел
в тюрьме до суда, а потом меня приговорили на год и восемь. «Хорошо, — сказал я судьям, — но я не считаю дело конченным!»
Но со стороны старушки явилась неустойка: ей надоело томиться
в тюрьме, и она стала просить детей ее выкупить, — те этому не вняли и
прислали ей, вместо выкупа, калачей да икорки.
Желание поговорить на своем природном языке так натурально; а сверх того, ему
в голову не
придет, что
в одном углу
тюрьмы сделано отверстие вроде Дионисьева уха и что каждое их слово, даже шепотом сказанное, будет явственно слышно
в другой комнате.
Давно уже
пришло известие, что Анисима посадили
в тюрьму за подделку и сбыт фальшивых денег. Прошли месяцы, прошло больше полугода, минула длинная зима, наступила весна, и к тому, что Анисим сидит
в тюрьме, привыкли и
в доме и
в селе. И когда кто-нибудь проходил ночью мимо дома или лавки, то вспоминал, что Анисим сидит
в тюрьме; и когда звонили на погосте, то почему-то тоже вспоминалось, что он сидит
в тюрьме и ждет суда.
Делу полицейской расправы
в городе эта неформенность не мешала, но вопрос становился совершенно иным, когда
пришла весть о приезде «надменной фигуры». Александр Афанасьевич
в качестве градоначальника должен был встретить губернатора, принять и рапортовать ему о благосостоянии Солигалича, а также отвечать на все вопросы, какие Ланской ему предложит, и репрезентовать ему все достопримечательности города, начиная от собора до
тюрьмы, пустырей, оврагов, с которыми никто не знал, что делать.
Постеснялся я, признаться, сказать ему откровенно всю правду. Он хошь и свой брат, да
в этаком деле и своему-то не сразу доверишься. Да и то сказать: вольная команда все же не то, что арестантская артель: захочет он, например, перед начальством выслужиться,
придет и доложит тайком — он ведь «вольный».
В тюрьмах у нас все фискалы наперечет — чуть что, сейчас уж знаем, на кого думать. А на воле-то как узнаешь?
—
Тюрьма еще полнее. Недавно
прислали партию спиртоносов из отряда Никифорова. Эти молодцы
в Олекминской тайге дали правильное сражение приисковым казакам. Это поважнее якутских амбаров. А
в остроге яблоку упасть некуда… Эх, господа, господа!.. Надо судить по человечеству… Мы тут так опутаны… Приезжай сейчас какой-нибудь ревизор из того же Иркутска: мы тут
в «нарушениях», как
в паутине… А если бы разобрать хорошенько, по человечеству…
Соломонида Платоновна (качая головой).Ах ты, лукавый человек! Ах ты, чернильная пиявица! Как тебя не повесят до сих пор, вот ты что мне скажи, а давно бы пора, ей-богу, пора!.. (Стукает по столу пальцем.)Слушай ты, приказная строка: если ты только осмелишься
приходить беспокоить его с твоими подлыми процессами, он человек слабый и больной, он мой наследник, — слышишь ли? — я завтра же подам вексель ко взысканию и уморю тебя со всем твоим потрохом
в тюрьме; на свой счет буду содержать, а не выпущу.
Соколова. Супруг ваш ошибся, указав на него. Ошибка понятна, если хотите, но её необходимо исправить. Сын мой сидит
в тюрьме пятый месяц, теперь он заболел — вот почему я
пришла к вам. У него дурная наследственность от отца, очень нервного человека, и я, — я боюсь, вы понимаете меня? Понятна вам боязнь за жизнь детей? Скажите, вам знаком этот страх? (Она берёт Софью за руку и смотрит ей
в глаза. Софья растерянно наклоняет голову, несколько секунд обе молчат.)
— Не-ет… опять же и это… кто знает! Может, и не сумасшедший, — сказал опять Меркурий как-то уклончиво. — Собственно, держат его
в одиночке за непризнание властей, за грубость. Полицместер ли, кто ли
придет, хоть тут сам губернатор
приходи, — он и ему грубость скажет. Все свое: «беззаконники да слуги антихристовы!» Вот — через это самое… А то раньше свободно он ходил по всей даже
тюрьме без препятствий…
Чего не знал наш друг опальный?
Слыхали мы
в тюрьме своей
И басни хитрые Крылова,
И песни вещие Кольцова,
Узнали мы таких людей,
Перед которыми поздней
Слепой народ восторг почует,
Вздохнет — и совесть уврачует,
Воздвигнув пышный мавзолей.
Так иногда, узнав случайно,
Кто спас его когда-то тайно,
Бедняк, взволнованный, бежит.
Приходит, смотрит — вот жилище,
Но где ж хозяин? Всё молчит!
Идет бедняга на кладбище
И на могильные плиты
Бросает поздние цветы…
Пробило десять! (фр.)] — и все тушат огни, а если не тушат, то
приходит доктор или сажают
в тюрьму; вотще — это
в чуждую семью, где я буду одна без Аси и самая любимая дочь, с другой матерью и с другим именем — может быть, Катя, а может быть, Рогнеда, а может быть, сын Александр.
Пришло мне
в мысли хоть на миг
Взглянуть на пышные поля,
Узнать, прекрасна ли земля,
Узнать, для воли иль
тюрьмыНа этот свет родимся мы!
Царевича схватили, отвели
в тюрьму и два дня не давали ему пищи. На третий день
пришли за царевичем и повели его на суд. Народа собралось много слушать, как будут судить царевича.
Саша Усков сидит у двери и слушает. Он не чувствует ни страха, ни стыда, ни скуки, а одну только усталость и душевную пустоту. Ему кажется, что для него решительно всё равно: простят его или не простят;
пришел же он сюда ждать приговора и объясняться только потому, что его упросил
прийти добрейший Иван Маркович. Будущего он не боится. Для него всё равно, где ни быть: здесь ли
в зале,
в тюрьме ли,
в Сибири ли.
— Да, спасибо вам за вашу новую мораль! Ведь самодержавие, — само самодержавие, с вами сравнить, было гуманно и благородно. Как жандармы были вежливы, какими гарантиями тогда обставлялись даже административные расправы, как стыдились они сами смертных казней! Какой простор давали мысли, критике… Разве бы могло им даже
в голову
прийти за убийство Александра Второго или Столыпина расстрелять по
тюрьмам сотни революционеров, совершенно непричастных к убийству?.. Гадины вы! Руку вам подашь, — хочется вымыть ее!
— Вы не хорошие и не плохие. Он за народное дело
в тюрьме сидел, бедных даром лечит, а к вашему порогу подойдет бедный, — «доченька, погляди, там под крыльцом корочка горелая валялась, собака ее не хочет есть, — подай убогому человеку!» Ваше название — «файдасыз» [Великолепное татарское слово, значит оно: «человек, полезный только для самого себя». Так
в Крыму татары называют болгар. (Прим.
В. Вересаева.)]!.. Дай, большевики
придут, они вам ваши подушки порастрясут!
Иринарх говорил словно пророк, только что осиянный высшею правдою,
в неглядящем кругом восторге осияния. Да, это было
в нем ново. Раньше он раздражал своим пытливо-недоверчивым копанием во всем решительно.
Пришли великие дни радости и ужаса. Со смеющимися чему-то глазами он совался всюду, смотрел, все глотал душою. Попал случайно
в тюрьму, просидел три месяца. И вот вышел оттуда со сложившимся учением о жизни и весь был полон бурлящею радостью.
На другой день по прибытии Паткуля
в Казимир, где он был заключен
в городовую
тюрьму, полковой священник, магистр Гаген, получив тайное повеление приготовить его к смерти,
пришел к нему
в три часа пополудни.
Невольно взглянул он на стену… При слабом свете ночника роковые имена несчастливцев, которых он
в этой
тюрьме сменил и которые уж исчезли с земли, выступили из полумрака и бросились к нему
в глаза. Красноречивые надгробные надписи! Почему ж и ему не поставить себе такого ж памятника? Может быть,
в его клеть
придет скоро новый жилец и станет также пробегать эти строки. Он будет тогда не один, он окружит себя семейством былых товарищей и поведет с ними сердечную беседу.
Монахи
пришли взять меня оттуда, и хотя тотчас догадались о подмене заключенного, но, видя, что вход
в тюрьму был
в прежнем крепком состоянии, приписывая этот случай чуду или напущению дьявола и более всего боясь открытием подмена заслужить казнь, мне приготовленную, сдали моего двойника, под моим именем, солдатам, а эти — палачу.
— Я понял бы, — заговорил он снова, — если бы ты потребовала от меня отчета
в нашей добыче, я сам
пришел сюда предложить тебе денег, чтобы улучшить твое положение здесь
в тюрьме, чтобы заплатить какому-нибудь знаменитому адвокату. — Кто знает — тебя могут и оправдать! Наконец, чтобы обеспечить тебя на худой конец на каторге: деньги и там сила, способная превратить ее чуть ли не
в земной рай, — я все это, повторяю, понял бы.
Вскоре после того, как Егора отправили
в К-скую
тюрьму, Арина заболела и слегла
в постель. Две соседки поочередно ухаживали за ней, ни на минуту не оставляя ее одну.
В прошлую ночь — так рассказывала баба — Арина преждевременно родила девочку, маленькую, как куклу, но здоровую. Родильница пожелала увидеть своего ребенка. Его положили к ней на постель. Тогда больная вдруг горько зарыдала и
пришла в страшное волнение. Девочку у ней отняли, а часа через два Арина умерла тихо, точно заснула.
Князь Сергей Сергеевич Луговой остался один. Он долго не мог
прийти в себя от полученного им известия. Даже пожар дома, случившийся
в день самовольного открытия им беседки-тюрьмы, стушевался перед этой исповедью Никиты.
Курицын не
приходил за письмами. Что ж помешало? Он не обманет, если только есть возможность. Он подкопается под основание
тюрьмы, найдет дорогу хоть через трубу, если не сыщет других путей.
В этом Антон уверен. Уж не потому ли не
приходит, что есть надежда на милость великого князя?
Чуть не забыл упомянуть, что г-же NN удалось каким-то образом узнать мой адрес, и она
прислала мне несколько писем, которые я вернул нераспечатанными, не рассчитывая найти
в них ничего нового и интересного, кроме все тех же полулживых излияний. А за несколько дней до своей внезапной кончины, кажется, за неделю, она приезжала сама, но не застала меня дома — я был у г. начальника нашей
тюрьмы.
С раннего утра
в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила по праздникам к обедни и от обедни
в остроги и
тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день
приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три-четыре гостей, после обеда делала партию
в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала.