Неточные совпадения
Казалось, они только что вырвались из чьих-то грозных, смертоносных когтей — и, вызванный жалким видом обессиленных животных, среди весеннего красного дня,
вставал белый
призрак безотрадной, бесконечной зимы с ее метелями, морозами и снегами…
Илья Ильич и увидит после, что просто устроен мир, что не
встают мертвецы из могил, что великанов, как только они заведутся, тотчас сажают в балаган, и разбойников — в тюрьму; но если пропадает самая вера в
призраки, то остается какой-то осадок страха и безотчетной тоски.
Пустой, не наполненный день, вечер — без суеты, выездов, театра, свиданий — страшен. Тогда проснулась бы мысль, с какими-нибудь докучливыми вопросами, пожалуй, чувство, совесть,
встал бы
призрак будущего…
Леший сзади обнимает Мизгиря; Снегурочка вырывается и бежит по поляне. Леший оборачивается пнем. Мизгирь хочет бежать за Снегурочкой, между ним и ею
встает из земли лес. В стороне показывается
призрак Снегурочки, Мизгирь бежит к нему,
призрак исчезает, на месте его остается пень с двумя прилипшими, светящимися, как глаза, светляками.
Газета тогда в глухой провинции была редкость, гласность заменялась слухами, толками, догадками, вообще — «превратными толкованиями». Где-то в верхах готовилась реформа, грядущее кидало свою тень, проникавшую глубоко в толщу общества и народа; в этой тени
вставали и двигались
призраки, фоном жизни становилась неуверенность. Крупные черты будущего были неведомы, мелочи вырастали в крупные события.
Отсюда, наконец, вытекали инстинктивные потуги детской мысли, отражавшиеся на лице болезненным вопросом. Эти наследственные, но не тронутые в личной жизни «возможности» световых представлений
вставали, точно
призраки, в детской головке, бесформенные, неясные и темные, вызывая мучительные и смутные усилия.
Невидимая рука свергла Луку Назарыча, и новый главный управляющий
вставал грозным
призраком.
Встают опять чудесные виденья,
И манят снова
призраки любви!
А за ними
вставал целый ряд таких же призраков-звуков, странно тревоживших душу каким-то щемящим очарованием.
Из глубины снегов
Встают чернея пни дерёв,
Как
призраки, склонясь челом
Над замерзающим Днепром.
Но близко, близко… вот и дом
На берегу Днепра крутом
Пред ним
встает из-за горы;
Заборы, избы и дворы
Приветливо между собой
Теснятся пестрою толпой,
Лишь дом боярский между них
Как
призрак, сумрачен и тих!..
О. Игнатий, поводя кругом расширившимися глазами, точно перед ним
встал страшный
призрак изуродованного трупа, медленно приподнялся с колен и неверным движением поднес к голове руку с растопыренными и напряженно выпрямленными пальцами. Отступив к двери, о. Игнатий отрывисто шепнул...
Глаза Малгоржана налились кровью, губы дрожали, в душе кипела ревность, а в голове
вставал призрак вопроса: как же ты теперь без кузинки существовать-то будешь?..
Перед нами раскрывается загадка смерти. «Неужели только она правда?» — спрашивает Иван Ильич. Да, перед его жизнью правда — одна смерть, всегда величавая, глубокая и серьезная. Но в обманный
призрак превращается смерть, когда перед нею
встанет подлинная жизнь, достойная померяться с нею в глубине и величавой своей серьезности.
И вот Ницше гордо провозглашает «самое радостное, самое чрезмерное и надменное утверждение жизни». Великая, невиданная гармония
встает перед ним опьяняюще-обольстительным
призраком, — «рожденное из полноты, из преизбытка высшее утверждение, утверждение без ограничений, утверждение даже к страданию, даже к вине, даже ко всему загадочному и странному в существовании». И Заратустра объявляет: «Во все бездны несу я свое благословляющее утверждение». Incipit tragoedia — начинается трагедия!..
Холодный пот выступил у меня на лбу. Я чуть дышала от страха… Княжна между тем
встала со своего места и прямо направилась к белому
призраку.
Мы вышли на улицу. Передо мною, отлого спускаясь к реке, широко раскинулось Заречье; в двух-трех местах мерцали огоньки, вдали лаяли собаки. Все спало тихо и безмятежно, а в темноте
вставал над городом
призрак грозной гостьи…
И вдруг зловещий
призрак женщины, искривившей всю его жизнь за последние тридцать лет, опять
встает на горизонте.
И сами мы, врачи из запаса, думали, что таких людей, тем более среди врачей, давно уже не существует. В изумлении смотрели мы на распоряжавшихся нами начальников-врачей, «старших товарищей»… Как будто из седой старины поднялись тусклые, жуткие
призраки с высокомерно-бесстрастными лицами, с гусиным пером за ухом, с чернильными мыслями и бумажною душою. Въявь
вставали перед нами уродливые образы «Ревизора», «Мертвых душ» и «Губернских очерков».