Алексей Александрович сочувствовал гласному суду в принципе, но некоторым подробностям его применения у нас он не вполне сочувствовал, по известным ему высшим служебным отношениям, и осуждал их, насколько он мог осуждать что-либо высочайше утвержденное. Вся жизнь его протекла в административной деятельности и потому, когда он не сочувствовал чему-либо, то несочувствие его было смягчено
признанием необходимости ошибок и возможности исправления в каждом деле.
На этом
признании необходимости и потому неизменности существующего порядка зиждется и то всегда всеми участниками государственных насилий приводимое в свое оправдание рассуждение о том, что так как существующий порядок неизменен, то отказ отдельного лица от исполнения возлагаемых на него обязанностей не изменит сущности дела, а может сделать только то, что на месте отказавшегося будет другой человек, который может исполнить дело хуже, т. е. еще жесточе, еще вреднее для тех людей, над которыми производится насилие.
Так что стоит только человеку в мыслях хоть на время освободиться от того ужасного суеверия возможности знания будущего устройства общества, оправдывающего всякого рода насилия для этого устройства, и искренно и серьезно посмотреть на жизнь людей, и ему ясно станет, что
признание необходимости противления злу насилием есть не что иное, как только оправдание людьми своих привычных, излюбленных пороков: мести, корысти, зависти, честолюбия, властолюбия, гордости, трусости, злости.
Неточные совпадения
Принципиально, духовно обоснованный анархизм соединим с
признанием функционального значения государства, с
необходимостью государственных функций, но не соединим с верховенством государства, с его абсолютизацией, с его посягательством на духовную свободу человека, с его волей к могуществу.
Если в прежнее время, во времена Рима, в Средние века, случалось, что христианин, исповедуя свое учение, отказывался от участия в жертвах, от поклонения императорам, богам, или в Средние века от поклонения иконам, от
признания папской власти, то отрицания эти, во-первых, были случайны: человек мог быть поставлен в
необходимость исповедания своей веры и мог прожить жизнь, не будучи поставлен в эту
необходимость.
Никого не удивляет и то, как либеральная наука доказывает, рядом с
признанием равенства, братства, свободы людей,
необходимость войска, казней, таможен, цензуры, регламентации проституции, изгнания дешевых работников, запрещений эмиграции,
необходимости и справедливости колонизации, основанной на отравлении, ограблении и уничтожении целых пород людей, называемых дикими, и т. п.
В общем
признании превосходства иностранцев и в
необходимости пользоваться их услугами — равно были убеждены как правительство, так и народ.
Большинство людей, приведенное к
необходимости признания истины христианства, всё еще не берет эту истину за основание своей деятельности.
Меньше всего можно в установлении заповеди видеть произвол; напротив, ею подтверждается
признание тварной свободы человека, которая соотносительна
необходимости и благодаря наличности заповеди, «категорического императива», находит для себя проявление.
В этом гармоническом чувствовании мирового ритма, в этом
признании божественной сущности судьбы коренится та любовь к року, — amor fati, — о которой в позднейших своих работах с таким восторгом говорит Ницше: «Моя формула для величия человека есть amor fati: не хотеть ничего другого ни впереди, ни позади, ни во всю вечность. Не только переносить
необходимость, но и не скрывать ее, — любить ее… Являешься необходимым, являешься частицею рока, принадлежащим к целому, существуешь в целом»…
При этом частичное
признание свободы означает выведение её из
необходимости, из идеальной, конечно,
необходимости и подчинение ей.
Основа эта в
признании и
необходимости следования религиозному закону преимущественно перед законом государственным, когда они противоположны.
Казалось бы очевидно, что, если одни люди могут, несмотря на
признания благодетельности любви, во имя каких-то благих целей в будущем, допускать
необходимость мучительства или убийства некоторых людей, то точно с таким же правом могут другие люди, тоже признавая благодетельность любви, допускать, тоже во имя будущих благ,
необходимость мучительства и убийства других людей.