Неточные совпадения
Однажды мужичок соседней деревни
привез к Василию Ивановичу своего брата, больного тифом. Лежа ничком
на связке соломы, несчастный умирал; темные пятна покрывали его тело, он давно потерял сознание. Василий Иванович изъявил сожаление о том, что никто раньше не вздумал обратиться к помощи медицины, и объявил, что спасения нет. Действительно, мужичок не довез своего брата до дома: он так и умер в
телеге.
Незадолго перед этим Коляновской
привезли в ящике огромное фортепиано. Человек шесть рабочих снимали его с
телеги, и когда снимали, то внутри ящика что-то глухо погромыхивало и звенело. Одну минуту, когда его поставили
на край и взваливали
на плечи, случилась какая-то заминка. Тяжесть, нависшая над людьми, дрогнула и, казалось, готова была обрушиться
на их головы… Мгновение… Сильные руки сделали еще поворот, и мертвый груз покорно и пассивно стал подыматься
на лестницу…
Подкова
на дороге валяется — он ее за пазуху спрячет (найденная подкова предвещает счастие); бумажку кто-нибудь обронил, окурок папироски — он и их поднимет; даже клочок навоза кинет в
телегу и
привезет домой.
Совершенная погибель его была почти несомненна: его часто видали, как он с растрепанными волосами, в одной рубахе, босиком крался по задним огородам в кабак, чтобы затушить и успокоить свое похмелье; ходя с крестом по деревням, он до такой степени напивался, что не мог уже стоять
на ногах, и его обыкновенно крестьяне
привозили домой в своих почти навозных
телегах.
— Сегодня рыжиков из Дубровина
привезли две
телеги — вот, брат, так рыжики! — в восхищении сообщал он земскому, — а мы уж думали, что
на зиму без рыжиков останемся! Спасибо, спасибо дубровинцам! молодцы дубровинцы! выручили!
Привез его к нам
на телеге один тоже чудак дворянин, Дон-Кихот Рогожонич звался, только, покойник, уже плох был и вздохнуть не мог.
Хотя Никита и отказал в шапке, и надо было
привести в порядок свою, то есть засунуть выбивавшиеся и висевшие из ней хлопки и зашить коновальною иглой дыру, хоть сапоги со стельками из потника и не влезали сначала
на ноги, хоть Анютка и промерзла и выпустила было Барабана, и Машка в шубе пошла
на ее место, а потом Машка должна была снять шубу, и сама Акулина пошла держать Барабана, — кончилось тем, что Ильич надел-таки
на себя почти всё одеяние своего семейства, оставив только кацавейку и тухли, и, убравшись, сел в
телегу, запахнулся, поправил сено, еще раз запахнулся, разобрал вожжи, еще плотнее запахнулся, как это делают очень степенные люди, и тронул.
— Он-то? Он — конокрад… Три года прошло с той поры, как я видела его. Семнадцать лет тогда было мне… Его однажды поймали, избили и
привезли к нам
на двор. Он лежал в
телеге, скрученный верёвками, и молчал, глядя
на меня… я стояла
на крыльце. Помню, утро было такое ясное — это было рано утром, и все у нас ещё спали…
Думал, думал Гаврюшка, да делать, видно, нечего было; не оставить же так тела христианского
на съедение волкам: он взвалил его
на телегу, да и
привез в село прямо к мужу.
Вечером, в то самое время, как Василий Борисыч с Парашей хоронились у Феклиста Митрича от Манефы, в Осиповку приехала Аксинья Захаровна с Груней да с кумом Иваном Григорьичем. Они ее провожали. Аксинья Захаровна утомилась от поездок и просила Груню съездить
на другой день в Комаров за Парашей. Вздумала Груня ехать за богоданной сестрицей в маленькой тележке Ивана Григорьича, оттого с вечера Аксинья Захаровна и послала
на телеге в Манефину обитель старика Пантелея
привезти оттоль пожитки Парашины.
Пообедали вместе. После обеда сидели под навесом двора,
на снятой с колес
телеге. Нинка рассказывала: от облисполкома была получена директива: тем, кто вздумает выходить из колхоза, возвращать только одну треть имущества, а все остальное удерживать в пользу колхоза. Евстрат Метелкин
привел к ней крестьян, Нинка им объяснила, что такого закона нет. Они ее попросили им это написать.