Неточные совпадения
«Прошла через
огонь и воду», — говорили о ней; а известный губернский остряк обыкновенно
прибавлял: «И через медные трубы».
Ни внезапной краски, ни радости до испуга, ни томного или трепещущего
огнем взгляда он не подкараулил никогда, и если было что-нибудь похожее на это, показалось ему, что лицо ее будто исказилось болью, когда он скажет, что на днях уедет в Италию, только лишь сердце у него замрет и обольется кровью от этих драгоценных и редких минут, как вдруг опять все точно задернется флером; она наивно и открыто
прибавит: «Как жаль, что я не могу поехать с вами туда, а ужасно хотелось бы!
— Опять! Вот вы какие: сами затеяли разговор, а теперь выдумали, что люблю. Уж и люблю! Он и мечтать не смеет! Любить — как это можно! Что еще бабушка скажет? —
прибавила она, рассеянно играя бородой Райского и не подозревая, что пальцы ее, как змеи, ползали по его нервам, поднимали в нем тревогу, зажигали
огонь в крови, туманили рассудок. Он пьянел с каждым движением пальцев.
— Далась им эта свобода; точно бабушка их в кандалах держит! Писал бы, да не по ночам, —
прибавила она, — а то я не сплю покойно. В котором часу ни поглядишь, все
огонь у тебя…
Они донесли своему начальству, что приехали люди «с тоненьким и острым хвостом, что они бросают гром, едят камни, пьют
огонь, который выходит дымом из носа, а носы у них, —
прибавили они, — предлинные».
«Слава Богу, если еще есть поварня! — говорил отец Никита, — а то и не бывает…» — «Как же тогда?» — «Тогда ночуем на снегу». — «Но не в сорок градусов, надеюсь». — «И в сорок ночуем: куда ж деться?» — «Как же так? ведь, говорят, при 40˚ дышать нельзя…» — «Трудно, грудь режет немного, да дышим. Мы разводим
огонь, и притом в снегу тепло. Мороз ничего, —
прибавил он, — мы привыкли, да и хорошо закутаны. А вот гораздо хуже, когда застанет пурга…»
Но откуда же было взять сто тысяч? Казенное добро, говорят, ни на
огне не горит, ни в воде не тонет, — оно только крадется, могли бы мы
прибавить. Чего тут задумываться — сейчас генерал-адъютанта на почтовых в Москву разбирать дело.
— А ведь ты верно, — уныло согласился Зыков. — Потащат наше золото старателишки. Это уж как пить дадут. Ты их только помани… Теперь за ними не уследишь днем с
огнем, а тогда и подавно! Только, я думаю, —
прибавил он, — врешь ты все…
— Князь Лев Михайлыч особа престарелая-с; они, так сказать, закалены в горниле опытности, а у вас душа мягкая-с!.. Вы все равно как дети на
огонь бросаетесь, —
прибавил он, ласково улыбаясь.
Вот он сидит в вольтеровских креслах. Перед ним лист бумаги, на котором набросано несколько стихов. Он то наклонится над листом и сделает какую-нибудь поправку или
прибавит два-три стиха, то опрокинется на спинку кресел и задумается. На губах блуждает улыбка; видно, что он только лишь отвел их от полной чаши счастия. Глаза у него закроются томно, как у дремлющего кота, или вдруг сверкнут
огнем внутреннего волнения.
— Что нам деется! Мы ноне — казенные. Ни в
огне не горим, ни в воде не тонем, — пошутили и они в тон мне. И, на секунду пригорюнившись, в один голос
прибавили...
— Сергей, выслушай меня, — сказала Елена. — Нет, нет, не зажигай свечу, —
прибавила она торопливо, услышав, что он затарахтел коробкою со спичками. — Так будет лучше… без
огня… То, что я тебе скажу, будет необычайно и невыносимо тяжело для тебя, но я не могу иначе, и я должна испытать тебя… Прости меня!
— Но, —
прибавил Малюта, — не хочет он виниться в умысле на твое царское здравие и на Морозова также показывать не хочет. После заутрени учиним ему пристрастный допрос, а коли он и с пытки и с
огня не покажет на Морозова, то и ждать нечего, тогда можно и покончить с ним.
Жизнь горела перед ним, как
огонь в топке под котлами, он стоял перед топкой с деревянным молотком в корявой медвежьей лапе и тихонько стучал по крану форсунки, убавляя или
прибавляя топлива.
Я вышел на площадку, искал и звал его,
прибавляя на всякий случай, что дело сделано и что я скоро еду за человеком в лесу… Но ответа не было, в окнах встревоженного станка гасли
огни, ветер тянул по-прежнему; по временам трещали стены станочных мазанок и издалека доносился стонущий звук лопающегося льда…
И, поправив несколько заглохший
огонь, он
прибавил задумчиво...
— Она замечательный человек, — сказала мать и
прибавила вполголоса тоном заговорщицы, испуганно оглядываясь: — Таких днем с
огнем поискать, хотя, знаете ли, я начинаю немножко беспокоиться. Школа, аптечки, книжки — все это хорошо, но зачем крайности? Ведь ей уже двадцать четвертый год, пора о себе серьезно подумать. Этак за книжками и аптечками и не увидишь, как жизнь пройдет… Замуж нужно.
— Не может быть!.. Враки! — подхватил он убежденно. И, подняв глаза к темным вершинам береговых гор или к холодному небу, красиво, но безучастно сиявшему своими бесчисленными
огнями, и как бы отыскивая там что-то, он
прибавил: — Хоть худенький-худой, ну, все еще сколько-нибудь делам-те правит.
— Невдомек! — почесывая затылок, молвил Патап Максимыч. — Эка в самом деле!.. Да нет, постой, погоди, зря с толку меня не сшибай… — спохватился он. — На Ветлуге говорили, что этот песок не справское золото; из него, дескать, надо еще через
огонь топить настоящее-то золото… Такие люди в Москве, слышь, есть. А неумелыми руками зачнешь тот песок перекалывать, одна гарь останется… Я и гари той добыл, —
прибавил Патап Максимыч, подавая Колышкину взятую у Силантья изгарь.
В одну минуту выдвинут табурет проворной рукой на середину комнаты. Липа вскакивает на него,
прибавляет в лампе
огня, повернув светильню, потом снимает абажур…
Может быть, любовь романов, скажете вы,
прибавьте — и XV века, резко отмеченного печатью чрезвычайного и еще не сбросившего с себя железной брони, закаленной в
огонь рыцарства.
— И то, брат, — сказал он; и сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. — С пару зашлись, —
прибавил он, вытягивая ноги к
огню.
— Постойте,
огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? — обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. — Нашел, нашел, —
прибавил он.
— Ай болит что́? — спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над
огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув,
прибавил: — Мало ли за день народу попортили — страсть!