Неточные совпадения
Пошли. В столовой Туробоев жестом фокусника снял со стола бутылку вина, но Спивак взяла ее из руки Туробоева и поставила на
пол. Клима внезапно ожег злой вопрос: почему жизнь швыряет ему под ноги таких женщин, как продажная Маргарита или Нехаева? Он вошел в комнату брата последним и через несколько минут
прервал спокойную беседу Кутузова и Туробоева, торопливо говоря то, что ему давно хотелось сказать...
— Нет, не потому это, Пименыч, —
прервал писарь, — а оттого, что простой человек, окроме как своего невежества, натурального естества ни в жизнь произойти не в силах. Ну, скажи ты сам, какие тут, кажется, гласы слышать? известно, трава зябёт, хошь в
поле, хошь в лесу — везде одно дело!
Мечтания эти
прерывает мерный бой столовых часов. Уж половина девятого — пора и на консультацию. И полтораста рублей на
полу не поднимешь. Перебоев поспешно одевается, берет, по привычке, портфель под мышку и уезжает.
При такого рода размышлениях Аггею Никитичу подали письмо Миропы Дмитриевны, прочитав которое он прежде всего выразил в лице своем презрение, а потом разорвал письмо на мелкие клочки и бросил их на
пол. Старик Вибель заметил это и, как человек деликатный, не спросил, разумеется, Аггея Никитича, что такое его встревожило, а
прервал лишь свое чтение и сказал...
— «А досудятся до
поля, — читал он, указывая пальцем на одно место в судебнике, — а у
поля, не стояв, помирятся…» — как дьяка
прервали восклицания толпы.
— Полно бога гневить, Максим Григорьич! —
прервал его Серебряный, — чем ты не брат мне? Знаю, что мой род честнее твоего, да то дело думное и разрядное; а здесь, перед татарами, в чистом
поле, мы равны, Максим Григорьич, да везде равны, где стоим пред богом, а не пред людьми. Побратаемся, Максим Григорьич!
— Атанде-с, —
прервал Коровкин. — Рекомендуюсь: дитя природы… Но что я вижу? Здесь дамы… А зачем же ты не сказал мне, подлец, что у тебя здесь дамы? — прибавил он, с плутовскою улыбкою смотря на дядю. — Ничего? не робей!.. представимся и прекрасному
полу… Прелестные дамы! — начал он, с трудом ворочая языком и завязая на каждом слове. — Вы видите несчастного, который… ну, да уж и так далее… Остальное не договаривается… Музыканты! польку!
Концерт над стеклянными водами и рощами и парком уже шел к концу, как вдруг произошло нечто, которое
прервало его раньше времени. Именно, в Концовке собаки, которым по времени уже следовало бы спать, подняли вдруг невыносимый лай, который постепенно перешел в общий мучительнейший вой. Вой, разрастаясь, полетел по
полям, и вою вдруг ответил трескучий в миллион голосов концерт лягушек на прудах. Все это было так жутко, что показалось даже на мгновенье, будто померкла таинственная колдовская ночь.
Так, с трудом находя слова,
прерывая беседу длительными паузами, они говорили до поры, пока келейник принёс самовар, душистый липовый мёд и тёплый хлеб, от которого ещё поднимался хмельной парок. Внимательно смотрели, как белобрысый келейник неуклюже возился на
полу, вскрывая крышку ящика. Пётр поставил на стол банку свежей икры, две бутылки.
Анна Павловна схватила последнее и быстро пробежала глазами, но болезненный стон
прервал ее чтение, и она без чувств упала на
пол, и долго ли бы пробыла в этом положении, неизвестно, если бы Эльчанинов не вернулся домой.
…Время от времени за лесом подымался пронзительный вой ветра; он рвался с каким-то свирепым отчаянием по замирающим
полям, гудел в глубоких колеях проселка, подымал целые тучи листьев и сучьев, носил и крутил их в воздухе вместе с попадавшимися навстречу галками и, взметнувшись наконец яростным, шипящим вихрем, ударял в тощую грудь осинника… И мужик
прерывал тогда работу. Он опускал топор и обращался к мальчику, сидевшему на осине...
Так
прерывает резкий звук цепей
Преступного страдальца сновиденье,
Когда он зрит холмы своих
полей…
Главное дело в том, что обстоятельства Пселдонимова были гораздо хуже того, чем можно было их представить, несмотря на всю непривлекательность и одной теперешней обстановки. И покамест Иван Ильич лежит на
полу, а Пселдонимов стоит над ним, в отчаянии теребя свои волосы,
прервем избранное нами течение рассказа и скажем несколько пояснительных слов собственно о Порфирии Петровиче Пселдонимове.
— Молитва — возношение души к Богу, —
прервала ее Варенька. — Молитва —
полет души от грешной земли к праведному небу, от юдоли плача к неприступному престолу Господню. Так али нет?
— Дело не в полиции, —
прервал я его, нахмурившись. — Полиции я звать не стану. Но скажите же, Черкасов, объясните мне, отчего вы не хотите дать
полить?
Бюстики и карточки великих писателей, куча черновых рукописей, том Белинского с загнутой страницей, затылочная кость вместо пепельницы, газетный лист, сложенный небрежно, но так, чтобы видно было место, очерченное синим карандашом, с крупной надписью на
полях: «Подло!» Тут же с десяток свежеочиненных карандашей и ручек с новыми перьями, очевидно положенных для того, чтобы внешние причины и случайности, вроде порчи пера, не могли
прерывать ни на секунду свободного, творческого
полета…
Долго лежала она на
полу, молясь и
прерывая свои молитвы рыданиями; наконец, встала, с горячею верою приложилась к образу…