Неточные совпадения
Базаров встал. Лампа тускло горела посреди потемневшей, благовонной, уединённой комнаты; сквозь изредка колыхавшуюся штору вливалась раздражительная свежесть ночи, слышалось ее таинственное шептание. Одинцова не шевелилась ни одним членом, но тайное волнение охватывало ее понемногу… Оно сообщилось Базарову. Он вдруг почувствовал себя наедине с
молодою,
прекрасною женщиной…
— Ну, я боролся что было сил во мне, — ты сама видела, — хватался за всякое средство, чтоб переработать эту любовь в дружбу, но лишь пуще уверовал в невозможность дружбы к
молодой,
прекрасной женщине — и теперь только вижу два выхода из этого положения…
— Он шутил, вы знаете. Он говорил, что, напротив,
молодая и
прекрасная женщина на
молодого человека в вашем возрасте всегда производит лишь впечатление негодования и гнева… — засмеялась вдруг Анна Андреевна.
Урсула была скверная
женщина, от которой страдали хорошенькая
молодая девушка и
прекрасный молодой человек.
Жена (гораздо
моложе его) и
женщины из ее штата ездили в коляске, запряженной
прекрасными лошадьми, но он всегда ходил пешком.
На одной стене висела большая картина в раззолоченных рамах, представлявшая седого старичка в цепях, заключенного в тюрьму, которого кормила грудью
молодая прекрасная женщина (его дочь, по словам Александры Ивановны), тогда как в окошко с железной решеткой заглядывали два монаха и улыбались.
Я думаю часто о нежных, чистых, изящных
женщинах, об их светлых и прелестных улыбках, думаю о
молодых, целомудренных матерях, о любовницах, идущих ради любви на смерть, о
прекрасных, невинных и гордых девушках с белоснежной душой, знающих все и ничего не боящихся.
Александр все еще сидел, опершись головой на руки. Кто-то дотронулся до его плеча. Он поднял голову: перед ним
молодая,
прекрасная женщина, в пеньюаре, в чепчике à la Finoise. [финского фасона (франц.)]
Кончилось тем, что и он словно замер — и сидел неподвижно, как очарованный, и всеми силами души своей любовался картиной, которую представляли ему и эта полутемная комната, где там и сям яркими точками рдели вставленные в зеленые старинные стаканы свежие, пышные розы — и эта заснувшая
женщина с скромно подобранными руками и добрым, усталым лицом, окаймленным снежной белизной подушки, и это
молодое, чутко-настороженное и тоже доброе, умное, чистое и несказанно
прекрасное существо с такими черными глубокими, залитыми тенью и все-таки светившимися глазами…
Происходило ли это оттого, что прозаические воспоминания детства — линейка, простыня, капризничанье — были еще слишком свежи в памяти, или от отвращения, которое имеют очень
молодые люди ко всему домашнему, или от общей людской слабости, встречая на первом пути хорошее и
прекрасное, обходить его, говоря себе: «Э! еще такого я много встречу в жизни», — но только Володя еще до сих пор не смотрел на Катеньку, как на
женщину.
Франтоватый, красивый,
молодой приват-доцент сделался завсегдатаем губернаторского дома, и повторилась библейская история на новый лад: старый Пентефрий остался Пентефрием, жена его, полная жизни, красивая
женщина, тоже не изменилась, но потомок Иосифа
Прекрасного не пошел в своего библейского предка…
И совершенно правый человек, гораздо потверже Алексея Степаныча, на ту минуту признал бы себя виноватым перед
молодой,
прекрасной, любимой
женщиной…
Этот голос принадлежал
молодой женщине, тоже
прекрасной, но составляющей резкий контраст с воздушной Дорой. Это была
женщина земная: высокая, стройная, с роскошными круглыми формами, с большими черными глазами, умно и страстно смотрящими сквозь густые ресницы, и до синевы черными волосами, изящно оттеняющими высокий мраморный лоб и бледное лицо, которое могло много рассказать о борьбе воли со страстями и страданиями.
За большим чайным столом сидела хозяйка,
молодая,
прекрасная женщина.
Длинные, нестерпимо жаркие, скучные дни,
прекрасные томительные вечера, душные ночи, и вся эта жизнь, когда от утра до вечера не знаешь, на что употребить ненужное время, и навязчивые мысли о том, что она самая красивая и
молодая женщина в городе, и что молодость ее проходит даром, и сам Лаевский, честный, идейный, но однообразный, вечно шаркающий туфлями, грызущий ногти и наскучающий своими капризами, — сделали то, что ею мало-помалу овладели желания и она как сумасшедшая день и ночь думала об одном и том же.
На мураве, под огромным дубом, окруженные часто сплетенным кустарником, сидели два человека: мужчина и
женщина; их руки были исцарапаны колючими ветвями и платья изорваны в долгом странствии сквозь чащу; усталость и печаль изображались на их лицах,
молодых,
прекрасных.
Поразительно было видеть, как по наружности
молодая,
прекрасная и свежая
женщина оплакивала увядшую юность и свежесть своего сына.
Герою моему никогда еще не случалось видеть, чтобы в присутствии его
молодая,
прекрасная собой
женщина разливала чай, и — боже мой! — как понравилась ему вся эта картина.
Дело прошлое, и теперь бы я затруднился определить, что, собственно, в ней было такого необыкновенного, что мне так понравилось в ней, тогда же за обедом для меня все было неотразимо ясно; я видел
женщину молодую,
прекрасную, добрую, интеллигентную, обаятельную,
женщину, какой я раньше никогда не встречал; и сразу я почувствовал в ней существо близкое, уже знакомое, точно это лицо, эти приветливые, умные глаза я видел уже когда-то в детстве, в альбоме, который лежал на комоде у моей матери.
Долго стоял
молодой человек перед
прекрасной женщиной. Наконец он снял сюртук, стащил с себя сапоги и прошептал...
Шли рядом татарки, всё
молодые, в низких фиолетовых бархатных шапочках, сверкавших позументами и золотом. Ярче позументов сверкали прелестные глаза на овальных лицах. Как будто из мрачных задних комнат только что выпустили этих черноглазых девушек и
женщин на вольный воздух, и они упоенно оглядывали залитый солнцем
прекрасный мир.
Один портрет особенно поразил меня. В голубой робе на фижмах, с тонко и кокетливо перегнутою талией, стояла, вероятно,
молодая женщина:
прекрасная ее рука, плотно обтянутая длинною перчаткой, играла розою. Но лицо, все лицо было густо замазано черною краской…
— Да, Памфалон, я
женщина, — и с этим она распахнула на себе темную епанчу, в которую была завернута, и я увидал
молодую,
прекрасную женщину, с лицом, которое мне было знакомо. На нем вместе с красотою отражалось ужасное горе. Голова ее была покрыта дробным плетением волос, и тело умащено сильным запахом амбры, но она не имела бесстыдства, хотя говорила ужасные вещи.
Близ Константино-Еленовских ворот князь Холмcкий, Аристотель и Хабар встретили процессию. Они бросились к начальникам ее и предлагали им богатый выкуп, чтобы они отпустили своего пленника. К друзьям Антона присоединилась
молодая,
прекрасная женщина: она положила в складчину их золотую цепь, монисты и другие богатые женские украшения. Это была Гаида.
«Возможно ли, — уже воскликнул почти уверенно граф, — правдоподобно ли, чтобы эта
женщина, такая
молодая, такая
прекрасная была чудовищем лицемерия и вероломства… Могли он так ошибиться, он — такой знаток
женщин, умевший с первого взгляда, по мимолетному выражению их лиц определять их характер и темперамент».
Молодые приехали в Геную, и в этом-то городе Конкордия Васильевна в одно
прекрасное утро проснулась
женщиной.
Твердой поступью взошла она на роковой помост. Простая одежда придавала еще больший блеск ее прелестям. Один из палачей сорвал с нее небольшую епанчу, покрывавшую грудь. Стыд и отчаяние овладели
молодой женщиной. Смертельная бледность покрыла ее прелестное лицо. Слезы хлынули градом из
прекрасных глаз. Ее обнажили до пояса, ввиду любопытного, но молчаливого народа.
Великий князь взглянул на своего спутника, взглянул на спутника великой княгини и опять на своего. Лица незнакомые, оба с мечами наголо, кругом его дворчан все чужие! Он обомлел: смертная бледность покрыла щеки его; несчастный старик готов был упасть в обморок и остановил своего коня.
Молодая княгиня, ничего не понимая, смотрела с каким-то ребяческим кокетством на своего пригожего оруженосца. Она была в мужской одежде —
прекраснее мальчика не видано, — но литвянка умела ловко выказать, что она
женщина.
Графиня вела себя, что называется, «молодцом», и роды не только совершились благополучно, и от них не пострадала красота
молодой женщины, но напротив — она сделалась еще
прекраснее.
И вернулись к
женщине потерянная стыдливость и желание быть красивой; она краснела, когда муж видел ее голые руки, и что-то такое сделала со своим лицом и волосами, от чего стали они
молодыми и новыми и в строгой печали своей странно-прекрасными.