Неточные совпадения
— Я не могу допустить, — сказал Сергей Иванович с обычною ему ясностью и отчетливостью выражения и изяществом дикции, — я не могу ни в каком случае согласиться с Кейсом, чтобы всё мое
представление о внешнем
мире вытекало из впечатлений. Самое основное понятие бытия получено мною не чрез ощущение, ибо нет и специального органа для передачи этого понятия.
— В
мире идей необходимо различать тех субъектов, которые ищут, и тех, которые прячутся. Для первых необходимо найти верный путь к истине, куда бы он ни вел, хоть в пропасть, к уничтожению искателя. Вторые желают только скрыть себя, свой страх пред жизнью, свое непонимание ее тайн, спрятаться в удобной идее. Толстовец — комический тип, но он весьма законченно дает
представление о людях, которые прячутся.
— История жизни великих людей
мира сего — вот подлинная история, которую необходимо знать всем, кто не хочет обольщаться иллюзиями, мечтами
о возможности счастья всего человечества. Знаем ли мы среди величайших людей земли хоть одного, который был бы счастлив? Нет, не знаем… Я утверждаю: не знаем и не можем знать, потому что даже при наших очень скромных
представлениях о счастье — оно не было испытано никем из великих.
Безграничные океаны с их грозами, простор и красота
мира, кипучая и разнообразная деятельность людей — все это подменилось
представлением о листе бумаги с пятнами, чертами и кружками…
Чтобы выйти из этого однообразия, необходимо прежде всего понять, что тут главным действующим лицом является «вера» и что
представление о «вере» объемлет собой не только всего человека, но весь
мир, всю область знания.
Над Передоновым неотступно господствовали навязчивые
представления о преследовании и ужасали его. Он все более погружался в
мир диких грез. Это отразилось и на его лице: оно стало неподвижною маскою ужаса.
Подите дальше, припомните всевозможные приемы, церемонии и приседания, которыми кишит
мир, и вы убедитесь, что причина, вследствие которой они так упорно поддерживаются, не делаясь постылыми для самих участвующих в них, заключается именно в том, что в основе их непременно лежит хоть подобие какого-то
представления о праве и долге.
Все, что я читал прежде, все, что узнавал с такой наивной радостью, все свои и чужие материалистические мысли
о мире,
о людях,
о себе самом, все это проходило через освещенную полосу, и по мере того, как мысли и образы приходили, вспыхивали и уступали место другим, — я чувствовал, что из-за них подымается все яснее, выступает все ближе то серое, ужасно безжизненное или ужасно живое, что лежало в глубине всех моих
представлений и чего я так боялся.
Что касается позднейших превращений этого основного воззрения под влиянием понятий
о мире, доставленных наукою, эти видоизменения мы считаем лишним исчислять и еще менее находим нужды подвергать их особенной критике, потому что все они, подобно понятию новейших эстетиков
о трагическом, представляясь следствием стремления согласить непримиримое — фантастические
представления полудикого и научные понятия, — страждут такою же несостоятельностью, как и понятие новейших эстетиков
о трагическом: различие только то, что натянутость соединения противоположных начал в предшествующих попытках сближения была очевиднее, нежели в понятии
о трагическом, которое составлено с чрезвычайным диалектическим глубокомыслием.
Без индийской и персидской поэзии не было бы в человечестве сознания
о борении двух начал, добра и зла, во всем
мире; без Гомера не было бы Троянской войны, без Вергилия Эней не странствовал бы в Италию, без Мильтона не было бы «Потерянного рая», без Данте — живых
представлений ада, чистилища и рая».
Жизнь человеческая была бы неперестающим благом, если бы суеверия, соблазны и грехи людей не лишали их этого возможного и доступного им блага. Грех — это потворство телесным похотям; соблазны — это ложное
представление человека
о своем отношении к
миру; суеверия — это принятое на веру ложное учение.
Смерть есть разрушение тех органов единения с
миром, которые дают нам
представление о времени. И потому вопрос
о будущем не имеет смысла по отношению к смерти.
«Обычное
представление о Боге как отдельном существе вне
мира и позади (?)
мира не исчерпывает всеобщего предмета религии и есть редко чистая и всегда недостаточная форма выражения религиозного сознания…
Теософическое
представление о действующем в
мире «Christusimpuls» [Импульс Христа (нем.).], наподобие электричества, теплоты или тяготения, должно быть отвергнуто по натуралистической грубости своей.
Глядя на
мир из своего
представления о жизни, как стремления к личному благу, человек видел в
мире неразумную борьбу существ, губящих друг друга.
Христос умер очень давно, и плотское существование Его было короткое, и мы не имеем ясного
представления о Его плотской личности, но сила Его разумно-любовной жизни, Его отношение к
миру — ничье иное, действует до сих пор на миллионы людей, принимающих в себя это Его отношение к
миру и живущих им.
Мы составили себе ни на чем, кроме как на нашей злости и личных похотях основанное ложное
представление о нашей жизни и
о жизни
мира, и веру в это ложное
представление, связанное внешним образом с учением Христа, считаем самым нужным и важным для жизни. Не будь этого веками поддерживаемого людьми доверия ко лжи, ложь нашего
представления о жизни и истина учения Христа обнаружились бы давно.
Итак,
представление наше
о свободе и необходимости постепенно уменьшается и увеличивается, смотря по большей или меньшей связи с внешним
миром, по бòльшему или меньшему отдалению времени и бòльшей или меньшей зависимости от причин, в которых мы рассматриваем явление жизни человека.
Так что, если мы рассматриваем такое положение человека, в котором связь его с внешним
миром наиболее известна, период времени суждения от времени совершения поступка наибольший и причины поступка наидоступнейшие, то мы получаем
представление о наибольшей необходимости и наименьшей свободе.