Неточные совпадения
Она не была похожа на
утро, на которое постепенно падают краски, огонь, которое потом
превращается в день, как у других, и пылает жарко, и все кипит, движется
в ярком полудне, и потом все тише и тише, все бледнее, и все естественно и постепенно гаснет к вечеру.
Под
утро я немного задремал, и тотчас мне приснился странный сон: мы — я и Дерсу — были на каком-то биваке
в лесу. Дерсу увязывал свою котомку и собирался куда-то идти, а я уговаривал его остаться со мной. Когда все было готово, он сказал, что идет к жене, и вслед за этим быстро направился к лесу. Мне стало страшно; я побежал за ним и запутался
в багульнике. Появились пятипальчатые листья женьшеня. Они
превратились в руки, схватили меня и повалили на землю.
Утром меня разбудил шум дождя. Одевшись, я вышел на улицу. Низко бегущие над землей тучи, порывистый ветер и дождь живо напомнили мне бурю на реке Билимбе. За ночь барометр упал на 17 мм. Ветер несколько раз менял свое направление и к вечеру
превратился в настоящий шторм.
26 августа дождь перестал, и небо немного очистилось.
Утром солнце взошло во всей своей лучезарной красоте, но земля еще хранила на себе следы непогоды. Отовсюду сбегала вода; все мелкие ручейки
превратились в бурные и пенящиеся потоки.
Обилие фруктов и
в особенности ягод было такое, что с конца июня до половины августа господский дом положительно
превращался в фабрику,
в которой с
утра до вечера производилась ягодная эксплуатация.
Уже с самого
утра юго-западный ветер переменил вдруг направление —
превратился в «низовой», то есть начал дуть прямо против течения.
Бывшая
утром вьюга
превратилась вечером
в страшный мороз, так что
в эту ночь там, где-то у Калужских ворот, говорят, замерзли два извозчика, а
в Кремле замерз часовой.
Словно некая белая птица, давно уже рождённая, дремала
в сумраке души моей, а я этого не знал и не чувствовал. Но вот нечаянно коснулся её, пробудилась она и тихо поёт на
утре — трепещут
в сердце лёгкие крылья, и от горячей песни тает лёд моего неверия,
превращаясь в благодарные слёзы. Хочется мне говорить какие-то слова, встать, идти и петь песню да человека встретить бы и жадно обнять его!
В заботе новой,
в думах строгих
Мы совещались до
утра,
Стараясь вразумить немногих,
Не внявших вестнику добра:
Душой погибнув незвозвратно,
Они за нами не пошли
И обновиться благодатно
Уж не хотели, не могли.
В них сердце
превратилось в камень,
Навек оледенела кровь…
Но
в ком, как под золою пламень,
Таились совесть и любовь,
Тот жадно ждал беседы новой,
С душой, уверовать готовой…
Недавно рано
утром меня разбудили к больному, куда-то
в один из пригородов Петербурга. Ночью я долго не мог заснуть, мною овладело странное состояние: голова была тяжела и тупа,
в глубине груди что-то нервно дрожало, и как будто все нервы тела
превратились в туго натянутые струны; когда вдали раздавался свисток поезда на вокзале или трещали обои, я болезненно вздрагивал, и сердце, словно оборвавшись, вдруг начинало быстро биться. Приняв бромистого натра, я, наконец, заснул; и вот через час меня разбудили.