Неточные совпадения
Она столько вносила перемены с собой, что с ее приходом как будто падал другой
свет на предметы; простая комната
превращалась в какой-то храм, и Вера, как бы ни запрятывалась
в угол, всегда была на первом плане, точно поставленная на пьедестал и освещенная огнями или лунным
светом.
Вся история римского падения выражена тут бровями, лбами, губами; от дочерей Августа до Поппеи матроны успели
превратиться в лореток, и тип лоретки побеждает и остается; мужской тип, перейдя, так сказать, самого себя
в Антиное и Гермафродите, двоится: с одной стороны, плотское и нравственное падение, загрязненные черты развратом и обжорством, кровью и всем на
свете, безо лба, мелкие, как у гетеры Гелиогабала, или с опущенными щеками, как у Галбы; последний тип чудесно воспроизвелся
в неаполитанском короле.
Потом
в глубине ничто и тьмы вдруг начал загораться
свет, он вновь поверил, что есть Бог, «ничто»
превратилось в мир, ярко освещенный солнцем, все восстановилось
в новом
свете.
Звуча наудачу, речь писателя
превращается в назойливое сотрясание воздуха. Слово утрачивает ясность, внутреннее содержание мысли ограничивается и суживается. Только один вопрос стоит вполне определенно: к чему растрачивается пламя души? Кого оно греет? на кого проливает свой
свет?
Снег валил густыми, липкими хлопьями; гонимые порывистым, влажным ветром, они падали на землю,
превращаясь местами
в лужи, местами подымаясь мокрыми сугробами; клочки серых, тяжелых туч быстро бежали по небу, обливая окрестность сумрачным
светом; печально смотрели обнаженные кусты; где-где дрожал одинокий листок, свернувшийся
в трубочку; еще печальнее вилась снежная дорога, пересеченная кое-где широкими пятнами почерневшей вязкой почвы; там синела холодною полосою Ока, дальше все застилалось снежными хлопьями, которые волновались как складки савана, готового упасть и окутать землю…
— Ах какие все добрые и хорошие! — восхищалась молодая Мушка, летая из окна
в окно. — Может быть, даже хорошо, что люди не умеют летать. Тогда бы они
превратились в мух, больших и прожорливых мух, и, наверное, съели бы все сами… Ах как хорошо жить на
свете!
А потом сразу угомонилась луна и тихо поплыла по небу, только изредка подергиваясь, но тотчас же и снова оправляясь; и уже
в настоящем полусне,
в одно долгое и радостное почему-то сновидение
превратились поля, тающие
в неподвижном
свете, запахе пыли и грибной сырости, обремененные крупным майским листом, сами еще не окрепшие ветви.
Унылый человек уже сам по себе не может быть веселым. Он может представлять соединение всех возможных добродетелей, может быть очень умным, ученым и образованным, но даже и
в таком случае, не лучше ли ему сидеть дома, одному, или
в своем семействе или
в тесном кругу знакомых? Стоит только человеку с унынием пуститься
в свет, зажить общественною жизнию, — он, не смотря на весь свой ум и добродетели, легко
превращается в «скучного».
Из «белого мага» человек
превратился в невольника своего труда, причем возвышенность его призвания затемнена была этим его пленением: хозяйственный труд есть серая магия,
в которой неразъединимо смешаны элементы магии белой и черной, силы
света и тьмы, бытия и небытия, и уже самое это смешение таит
в себе источник постоянных и мучительных противоречий, ставит на острие антиномии самое его существо.
Смирение парадоксально, как и все на
свете, и оно может даже
превратиться в отрицание самого совершенства.
«
светом становится все, чего я коснусь, углем становится все, что я оставляю». И сиявшее таким ярким
светом личное счастье
превращается в перегоревший уголь,
в золу, которая совершенно неспособна дать душе ни
света, ни тепла.
И если Россия начнет свободное существование с самоупразднения, с раздробления, с утраты своего образа среди народов мира, то источник возможного
света от нее погаснет, и русские люди
превратятся в рассыпающуюся бесцветную массу.
Социал-демократы — крайние западники, с Запада заимствовавшие свое учение, всегда отрицавшие всякую самобытность России, вдруг
превратились в своеобразных славянофилов, исповедующих какой-то русский социалистический мессианизм, верующих
в свет с Востока, который распространит лучи свои на буржуазную тьму Запада.