Неточные совпадения
Другой бы на моем месте предложил княжне son coeur et sa fortune; [руку и сердце (фр.).] но надо мною слово жениться имеет какую-то волшебную власть: как бы страстно я ни любил женщину, если она мне даст только почувствовать, что я должен на ней жениться, — прости любовь! мое сердце
превращается в камень, и ничто его не разогреет снова.
И точно, дорога опасная: направо висели над нашими головами груды снега, готовые, кажется, при первом порыве ветра оборваться
в ущелье; узкая дорога частию была покрыта снегом, который
в иных местах проваливался под ногами,
в других превращался в лед от действия солнечных лучей и ночных морозов, так что с трудом мы сами пробирались; лошади падали; налево зияла глубокая расселина, где катился поток, то скрываясь под ледяной корою, то с пеною прыгая по черным камням.
К вечеру они опять стали расходиться: одни побледнели, подлиннели и бежали на горизонт;
другие, над самой головой,
превратились в белую прозрачную чешую; одна только черная большая туча остановилась на востоке.
Но и это не успокаивало, недовольство собою
превращалось в чувство вражды к себе и еще к
другому кому-то, кто передвигает его, как шахматную фигуру с квадрата на квадрат.
Не играя вопросом о любви и браке, не путая
в него никаких
других расчетов, денег, связей, мест, Штольц, однако ж, задумывался о том, как примирится его внешняя, до сих пор неутомимая деятельность с внутреннею, семейною жизнью, как из туриста, негоцианта он
превратится в семейного домоседа?
Она не была похожа на утро, на которое постепенно падают краски, огонь, которое потом
превращается в день, как у
других, и пылает жарко, и все кипит, движется
в ярком полудне, и потом все тише и тише, все бледнее, и все естественно и постепенно гаснет к вечеру.
Последствия всего этого известны, все это исчезает, не оставляя по себе следа, если нимфа и сатир не
превращаются в людей, то есть
в мужа и жену или
в друзей на всю жизнь.
С
другой, жгучей и разрушительной страстью он искренно и честно продолжал бороться, чувствуя, что она не разделена Верою и, следовательно, не может разрешиться, как разрешается у двух взаимно любящих честных натур,
в тихое и покойное течение, словом,
в счастье,
в котором, очистившись от животного бешенства, она
превращается в человеческую любовь.
Она столько вносила перемены с собой, что с ее приходом как будто падал
другой свет на предметы; простая комната
превращалась в какой-то храм, и Вера, как бы ни запрятывалась
в угол, всегда была на первом плане, точно поставленная на пьедестал и освещенная огнями или лунным светом.
Голландцы многочисленны, сказано выше: действительно так, хотя они уступили первенствующую роль англичанам, то есть почти всю внешнюю торговлю, навигацию, самый Капштат, который из Капштата
превратился в Кэптоун, но большая часть местечек заселена ими, и фермы почти все принадлежат им, за исключением только тех, которые находятся
в некоторых восточных провинциях — Альбани, Каледон, присоединенных к колонии
в позднейшие времена и заселенных английскими, шотландскими и
другими выходцами.
Когда судно катится с вершины волны к ее подножию и переходит на
другую волну, оно делает такой размах, что, кажется, сейчас рассыплется вдребезги; но когда убедишься, что этого не случится, тогда делается скучно, досадно, досада
превращается в озлобление, а потом
в уныние.
Другое дело «опасные» минуты: они нечасты, и даже иногда вовсе незаметны, пока опасность не
превратится в прямую беду. И мне случалось забывать или, по неведению, прозевать испугаться там, где бы к этому было больше повода, нежели при падении посуды из шкафа, иногда самого шкафа или дивана.
Ущелье, по которому мы шли, было длинное и извилистое. Справа и слева к нему подходили
другие такие же ущелья. Из них с шумом бежала вода. Распадок [Местное название узкой долины.] становился шире и постепенно
превращался в долину. Здесь на деревьях были старые затески, они привели нас на тропинку. Гольд шел впереди и все время внимательно смотрел под ноги. Порой он нагибался к земле и разбирал листву руками.
Тотчас мы стали сушиться. От намокшей одежды клубами повалил пар. Дым костра относило то
в одну, то
в другую сторону. Это был верный признак, что дождь скоро перестанет. Действительно, через полчаса он
превратился в изморось. С деревьев продолжали падать еще крупные капли.
Староста обратился к толпе, спрашивая, кто говорил? но все молчали; вскоре
в задних рядах поднялся ропот, стал усиливаться и
в одну минуту
превратился в ужаснейшие вопли. Исправник понизил голос и хотел было их уговаривать. «Да что на него смотреть, — закричали дворовые, — ребята! долой их!» — и вся толпа двинулась. Шабашкин и
другие члены поспешно бросились
в сени и заперли за собою дверь.
Мавруша тосковала больше и больше. Постепенно ей представился Павел как главный виновник сокрушившего ее злосчастья. Любовь, постепенно потухая, прошла через все фазисы равнодушия и, наконец,
превратилась в положительную ненависть. Мавруша не высказывалась, но всеми поступками, наружным видом, телодвижениями, всем доказывала, что
в ее сердце нет к мужу никакого
другого чувства, кроме глубокого и непримиримого отвращения.
И я прекрасно сознаю, что человеческая природа хитра и противоречива и что вражда к врагам свободы может
превратиться в нарушение свободы
другого.
Таким образом человек
превращается в орудие саморазвития, и отношение к нему не имеет ценности
в себе, как не имеет этой ценности и
другой человек.
При этом тема эта
превращается в довольно банальный вопрос о том, оправдывает ли христианство творчество культуры, то есть,
другими словами, не является ли христианство принципиально обскурантским?
Относительное
превращается как бы
в другое Абсолютное и получается сопоставление двух Абсолютных, что совершенно недопустимо, так как закон единства Абсолютного есть основной закон интуитивного разума.
Большинство старых деревьев было дуплисто, с теневой стороны густо покрыто мхами вперемежку с лишайниками. Некоторые лесные гиганты, поверженные
в прах,
превратились в рухлядь. На гниющих телах их нашли себе приют
другие растения. Только сучья погибших великанов, сотканные из более плотного материала, чем обычная древесина, продолжали еще сопротивляться всесокрушающему времени и наподобие нарочно вбитых
в ствол клиньев торчали во все стороны из гнилого валежника.
Волны подгоняли нашу утлую ладью, вздымали ее кверху и накреняли то на один, то на
другой бок. Она то бросалась вперед, то грузно опускалась
в промежутки между волнами и зарывалась носом
в воду. Чем сильнее дул ветер, тем быстрее бежала наша лодка, но вместе с тем труднее становилось плавание. Грозные валы, украшенные белыми гребнями, вздымались по сторонам. Они словно бежали вперегонки, затем опрокидывались и
превращались в шипящую пену.
Когда показались первые домики, Нюрочка
превратилась вся
в одно внимание. Экипаж покатился очень быстро по широкой улице прямо к церкви. За церковью открывалась большая площадь с двумя рядами деревянных лавчонок посредине. Одною стороною площадь подходила к закопченной кирпичной стене фабрики, а с
другой ее окружили каменные дома с зелеными крышами. К одному из таких домов экипаж и повернул, а потом с грохотом въехал на мощеный широкий двор. На звон дорожного колокольчика выскочил Илюшка Рачитель.
Другие червячки жили долго и
превращались иногда, к великой нашей радости,
в хризалиды или куколки.
Вихрову ужасно скучно было все это видеть. Он сидел, потупив голову. Юлия тоже не обращала никакого внимания на фокусника и,
в свою очередь, глядела на Вихрова и потом, когда все
другие лица очень заинтересовались фокусником (он производил
в это время магию с морскими свинками, которые
превращались у него
в голубей, а голуби —
в морских свинок), Юлия, собравшись со всеми силами своего духа, но по наружности веселым и даже смеющимся голосом, проговорила Вихрову...
Вообще Горемыкин жил полной, осмысленной жизнью только на фабрике, где чувствовал себя, как и все
другие люди, но за стенами этой фабрики он сейчас же
превращался в слепого и глухого старика, который сам тяготился своим существованием.
Луша, как многие
другие заброшенные дети, росла и развивалась наперекор всяким невзгодам своего детского существования и к десяти годам совсем выровнялась,
превратившись в красивого и цветущего ребенка.
«Тыбурций пришел!» — промелькнуло у меня
в голове, но этот приход не произвел на меня никакого впечатления. Я весь
превратился в ожидание, и, даже чувствуя, как дрогнула рука отца, лежавшая на моем плече, я не представлял себе, чтобы появление Тыбурция или какое бы то ни было
другое внешнее обстоятельство могло стать между мною и отцом, могло отклонить то, что я считал неизбежным и чего ждал с приливом задорного ответного гнева.
Если, наконец, встретятся незнакомые, еще не видавшие
друг друга, то вдруг лица обоих
превращаются в знаки вопроса; они остановятся и оборотятся назад раза два, а пришедши домой, опишут и костюм и походку нового лица, и пойдут толки и догадки, и кто, и откуда, и зачем.
Ее живая, восприимчивая, легко волнуемая природа могла мгновенно увлекаться порывами ума или сердца и мгновенно
превращаться из одного существа
в другое, совершенно непохожее на первое.
Петербургский чиновник
превращался в дачника, то есть
в совершенно
другое существо, точно он вместе с вицмундиром снимал с себя и петербургскую деловитость.
Михалко и Архип были слишком оглушены всем происходившим на их глазах и плохо понимали отца. Они понимали богатство по-своему и потихоньку роптали на старика, который
превратился в какого-то Кощея. Нет того чтобы устроить их, как живут
другие… Эти
другие, то есть сыновья богатых золотопромышленников, о которых молва рассказывала чудеса, очень беспокоили молодых людей.
Степь, где паслись отары овец,
превращается в голодную толоку, на которой трава не вырастает. Таков скотопрогонный тракт через Сальский округ из Ставрополя до Нахичевани…
Другое дело верблюды, которыми пользуются
в степи как рабочей силой.
Разорванные
в нескольких местах порывами ветра, они точно обрушились, но остановленные посреди падения, мигом
превратились в груды фантастических развалин, которые продолжали двигаться, меняя с каждою секундой свой цвет, величину и очертание: то падали они
друг на дружку, смешивались, растягивались тяжелыми закругленными массами и принимали вид исполинских темно-синих чудовищ, плавающих по разъяренному морю; то росли, вздымались, как горные хребты, и медленно потом расходились, открывая глубокие долины и пропасти, на дне которых проносились клочки
других облаков; то снова все это смешивалось
в один неопределенный хаос, полный страшного движения…
В этот вечер много было смеху, к совершенному неудовольствию тетки Анны, которая не переставала вздыхать и ухаживать за своим родственником. Но веселое расположение Глеба
превратилось, однако ж,
в беспокойство, когда увидел он на
другой день, что работник его не
в шутку разнемогся.
Зима протекала невесело. Везде
в Москве играли
в карты, но если вместо этого придумывали какое-нибудь
другое развлечение, например пели, читали, рисовали, то выходило еще скучнее. И оттого, что
в Москве было мало талантливых людей и на всех вечерах участвовали все одни и те же певцы и чтецы, само наслаждение искусством мало-помалу приелось и
превратилось для многих
в скучную, однообразную обязанность.
Какие роковые, дьявольские причины помешали вашей жизни развернуться полным весенним цветом, отчего вы, не успев начать жить, поторопились сбросить с себя образ и подобие божие и
превратились в трусливое животное, которое лает и этим лаем пугает
других оттого, что само боится?
В некоторых местах горная порода выветрилась под влиянием атмосферических деятелей,
превратившись в губчатую массу,
в других она осыпается и отстает, как старая штукатурка.
Один, заслышав охотничий рог или лай гончих, вздрагивает, изменяется
в лице, весь
превращается в слух, тогда как
другие остаются равнодушны, — это будущий псовый охотник.
Приведу, для примера, один вопрос, разным образом, но чрезвычайно часто предлагаемый дилетантами: «Как безвидное, внутреннее
превратилось в видимое, внешнее, и что оно было прежде существования внешнего?» Наука потому не обязана на это отвечать, что она и не говорила, что два момента, существующие как внутреннее и внешнее, можно разъять так, чтоб один момент имел действительность без
другого.
Коротков тотчас полез
в карман, побледнел, полез
в другой, еще пуще побледнел, хлопнул себя по карманам брюк и с заглушенным воплем бросился обратно по лестнице, глядя себе под ноги. Сталкиваясь с людьми, отчаянный Коротков взлетел до самого верха, хотел увидеть красавицу с камнями, у нее что-то спросить, и увидал, что красавица
превратилась в уродливого, сопливого мальчишку.
Минуты три он ходил взад и вперед по комнате, делая разные странные движения рукою, разные восклицания, — то улыбаясь, то хмуря брови; наконец он остановился, схватил щипцы и бросился вытаскивать карточку из огня: — увы! одна ее половина
превратилась в прах, а
другая свернулась, почернела, — и на ней едва только можно было разобрать Степан Степ…
Эта воля
превращается в отдельную стихию, которая борется или вступает
в дружественный договор с природой —
другою стихией.
Скажу ему, что он
В том виноват, скажу, что я его
Люблю, и упаду
в его объятья;
Он не погубит, он великодушен…
Но что хотела я? —
другая уж владеет
Душой Фернандо… что хотела я?
Но нет, нет — нет, она любить не может
Как я; она не обтирала крови
С его глубоких ран, она не просидела
У ног его ни ночи, трепеща,
Чтобы желанный сон не
превратилсяВ сон беспробудный!.. нет! нет! нет!..
Она любить его как я не может!..
Платонов. Сначала вы как будто благоволили ко мне, удостаивали меня своим благовниманием, а теперь и видеть меня не хотите! Я
в одну комнату — вы
в другую, я
в сад — вы из сада, я начинаю говорить с вами, вы отнекиваетесь или говорите сухое, знойное «да» и уходите… Наши отношения
превратились в какое-то недоумение… Виноват я? Противен? (Встает.) Вины я за собой никакой не чувствую. Потрудитесь сейчас же вывести меня из этого институтски-глупого положения! Выносить его долее я не намерен!
Если явление продолжается, лучи багровеют и постепенно
превращаются в яркие, красные и
других цветов радуги столбы.
«Когда физиология, — говорит Клод Бернар, — даст все, чего мы вправе от нее ждать, то она
превратится в медицину, ставшую теоретическою наукою; и из этой теории будут выводиться, как и
в других науках, необходимые применения, т. е. прикладная, практическая медицина».
Только принимай всякий труд и всякую обиду с любовью к тому, кто накладывает труд и делает обиду, и всякий труд и всякая обида
превращаются в радость. И радость эта совершенная, потому что всякая
другая радость может быть уничтожена, эта же радость ничем не может быть уничтожена, потому что она всегда
в нашей власти.
Догмат есть имманентизация трансцендентного содержания религии, и это влечет за собой целый ряд ущербов, опасностей, подменов; при этой логической транскрипции мифа неизбежно зарождается схоластика (или «семинарское богословие»), т. е. рационалистическая обработка догматов, приноровление их к рассудочному мышлению, при котором нередко теряется их подлинный вкус и аромат, а «богословие»
превращается в «науку как все
другие», только с своим особым предметом.
Таким образом, земное
в ней. умерло, а
другое жило вечно, так она снова
превратилась в непорочную стыдливую деву не
в смерти, а
в благословении…