Неточные совпадения
— Но культура эта, недоступная мужику, только озлобляла его, конечно, хотя мужик тут — хороший, умный мужик, я его насквозь знаю, восемь лет
работал здесь. Мужик, он — таков: чем умнее, тем злее! Это —
правило жизни его.
— «И хлопочи об наследстве по дедушке Василье, улещай его всяко, обласкивай покуда он жив и следи чтобы Сашка не украла чего. Дети оба поумирали на то скажу не наша воля, бог дал, бог взял, а ты первое дело сохраняй мельницу и обязательно
поправь крылья к осени да не дранкой, а холстом. Пленику не потакай, коли он попал, так пусть
работает сукин сын коли черт его толкнул против нас». Вот! — сказал Пыльников, снова взмахнув книжкой.
Но кроме того, что нравственные вопросы он решал по-своему, он решал по-своему и большую часть практических вопросов. У него на все практические дела были свои теории: были
правила, сколько надо часов
работать, сколько отдыхать, как питаться, как одеваться, как топить печи, как освещаться.
Чем больше человек
работает, чем сильнее и продолжительнее физическое напряжение, тем больше, по
правилам гигиены, он должен получать жиров и углеводов.
Работая головой по нескольку часов в день, князь, по его словам, имел для себя
правилом упражнять и тело.
— Да, мы разделяем общую участь, — повторял он. — Вы видите, что я постоянно
работаю. Одних рукописей сколько приходится перечитывать, а потом
поправлять их.
С именем Глеба приемыш невольно выпрямился и принялся
работать веслами не в пример деятельнее прежнего. Захар, с своей стороны, также изменил почему-то свою величественную позу: он опустил ноги в отверстие челнока,
поправил картуз и стал укладывать в кисет табак и трубку.
Аркадина. Вот-с… А почему? Потому что я
работаю, я чувствую, я постоянно в суете, а вы сидите всё на одном месте, не живете… И у меня
правило: не заглядывать в будущее. Я никогда не думаю ни о старости, ни о смерти. Чему быть, того не миновать.
Стоит человеку шаг только один неосторожный сделать, так уж потом ничем его не
поправишь: ни раскаянием, ни готовностью
работать, трудиться — ничем.
— Видно, не больно умно жил на чужой стороне, так теперь заделье и
правит. [
Править заделье —
работать на барщине.]
Про меня рано сложилась легенда, что я все мои романы не написал, а продиктовал. Я уже имел повод оговариваться и
поправлять это — в общем неверное — сведение. До 1873 года я многое из беллетристики диктовал, но с того года до настоящей минуты ни одна моя, ни крупная, ни мелкая вещь, не продиктована, кроме статей. «Жертва вечерняя» вся целиком была продиктована, и в очень скорый срок — в шесть недель, причем я
работал только с 9 до 12 часов утра. А в романе до двадцати печатных листов.
Работал Андреев по ночам.
Работал он не систематически каждый день, в определенные часы, не по
правилу Золя: «Nulla dies sine linea — ни одного дня без строки». Неделями и месяцами он ничего не писал, обдумывал вещь, вынашивал, нервничал, падал духом, опять оживал. Наконец садился писать — и тогда писал с поразительною быстротою. «Красный смех», например, как видно из вышеприведенного письма, был написан в девять дней. По окончании вещи наступал период полного изнеможения.
«Нет, что вы: у христиан прекрасные
правила! Притом это девушка, которая всегда занята,
работает и читает „посредственные книжки“».
Исключительных положений не терпит, однако, жизнь, и двух женщин она привлекла к некоему
правилу: кто-то добрый и влиятельный устроил Таисию на службу, впряг ее в работу, и она
заработала, и началось терпимое и обычное: вдовая мать-старуха и дочь на службе, существование бедственное, но возможное.
Глядя через плечо матери, дочь заметила ошибку в пасьянсе, нагнулась к столу и стала
поправлять. Наступило молчание. Обе глядели в карты и воображали себе, как их Алексей Степаныч один-одинешенек сидит теперь в городе, в своем мрачном, пустом кабинете и
работает, голодный, утомленный, тоскующий по семье…
Смелость и невозмутимое хладнокровие Шетарди невольно внушали к нему уважение. Он действовал решительно и чуть не открыто
работал над погибелью тех, кто мешал осуществлению его планов, но в то же время относительно правительницы не упускал ни малейшего
правила, требуемого этикетом и вежливостью. Проведя весь день с цесаревной, он отправлялся вечером во дворец, был внимателен и предупредителен к Анне Леопольдовне, а от нее уезжал на тайное свидание с Лестоком и Воронцовым.
Много разного народа видал Гриша; но еще не случилось видать таких подвижников, про каких писано в Патериках и Прологах. «Неужли, — думает он, бывало, — неужли всех человеков греховная, мирская суета обуяла?.. Неужли все люди
работают плоти? Что за трудники, что за подвижники?.. Я и млад человек и страстями борим, а
правила постничества и молитвы тверже их сохраняю».
— Такая дурная привычка — все не могу отвыкнуть от деревенской речи, — произнесла она с подкупающей простотой, — говорить-то у нас в глуши мало приходилось. Батюшка в поле, а маменька по хозяйству либо с ребятками. Я-то и сама в работе… С нашими деревенскими то на косьбе, то на жатве… Сами
работали, по бедности, конечно. Батраков дорого нанимать. Уж вы, пожалуйста, коли что не так скажу —
поправляйте, сделайте милость, очень буду вами благодарна.
— Да она никогда не
работала в рудниках, —
поправил Пахтин.