Неточные совпадения
Оно и
правда: можно бы!
Морочить полоумного
Нехитрая статья.
Да быть шутом гороховым,
Признаться, не хотелося.
И так я на веку,
У притолоки стоючи,
Помялся перед барином
Досыта! «Коли
мир(Сказал я,
миру кланяясь)
Дозволит покуражиться
Уволенному барину
В останные часы,
Молчу и я — покорствую,
А только что от должности
Увольте вы меня...
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь отдал
миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича о
правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо», — прибавляет летописец. Или, говоря другими словами, Фердыщенко понял, что ежели человек начинает издалека заводить речь о
правде, то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту
правду не посекут.
― Вот я завидую вам, что у вас есть входы в этот интересный ученый
мир, ― сказал он. И, разговорившись, как обыкновенно, тотчас же перешел на более удобный ему французский язык. ―
Правда, что мне и некогда. Моя и служба и занятия детьми лишают меня этого; а потом я не стыжусь сказать, что мое образование слишком недостаточно.
— Да что же, я не перестаю думать о смерти, — сказал Левин.
Правда, что умирать пора. И что всё это вздор. Я по
правде тебе скажу: я мыслью своею и работой ужасно дорожу, но в сущности — ты подумай об этом: ведь весь этот
мир наш — это маленькая плесень, которая наросла на крошечной планете. А мы думаем, что у нас может быть что-нибудь великое, — мысли, дела! Всё это песчинки.
О себе приезжий, как казалось, избегал много говорить; если же говорил, то какими-то общими местами, с заметною скромностию, и разговор его в таких случаях принимал несколько книжные обороты: что он не значащий червь
мира сего и не достоин того, чтобы много о нем заботились, что испытал много на веку своем, претерпел на службе за
правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и что, прибывши в этот город, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам.
Художник — он такой длинный, весь из костей, желтый, с черненькими глазками и очень грубый — говорит: «Вот
правда о том, как
мир обезображен человеком.
— Может быть, но — все-таки! Между прочим, он сказал, что правительство, наверное, откажется от административных воздействий в пользу гласного суда над политическими. «Тогда, говорит, оно получит возможность показать обществу, кто у нас играет роли мучеников за
правду. А то, говорит, у нас слишком любят арестантов, униженных, оскорбленных и прочих, которые теперь обучаются, как надобно оскорбить и унизить культурный
мир».
Если к
правде святой
Мир дорогу найти не сумеет — хо, — хо!
Обломов мучился, но молчал. Ольге поверять своих сомнений он не решался, боясь встревожить ее, испугать, и, надо
правду сказать, боялся также и за себя, боялся возмутить этот невозмутимый, безоблачный
мир вопросом такой строгой важности.
— Вы уверяете, что слышали, а между тем вы ничего не слышали.
Правда, в одном и вы справедливы: если я сказал, что это дело «очень простое», то забыл прибавить, что и самое трудное. Все религии и все нравственности в
мире сводятся на одно: «Надо любить добродетель и убегать пороков». Чего бы, кажется, проще? Ну-тка, сделайте-ка что-нибудь добродетельное и убегите хоть одного из ваших пороков, попробуйте-ка, — а? Так и тут.
Русская душа сгорает в пламенном искании
правды, абсолютной, божественной
правды и спасения для всего
мира и всеобщего воскресения к новой жизни.
Он видит в католичестве
правду, с которой православный
мир должен воссоединиться.
Но мировой Город не может погибнуть, он нужен
миру, в нем нерв нового свободного человечества с его добром и его злом, с его
правдой и его неправдой, в нем пульсирует кровь Европы, и она обольется кровью, если Парижу будет нанесен удар.
Было уже сказано об относительной
правде дуализма в условиях нашего
мира.
В русской потребности все в
мире осмыслить морально и религиозно есть своя
правда.
Если нет Бога, если нет
Правды, возвышающейся над
миром, то человек целиком подчинен необходимости или природе, космосу или обществу, государству.
Солидарность в грехе между людьми я понимаю, понимаю солидарность и в возмездии, но не с детками же солидарность в грехе, и если
правда в самом деле в том, что и они солидарны с отцами их во всех злодействах отцов, то уж, конечно,
правда эта не от
мира сего и мне непонятна.
Посмотрите у мирских и во всем превозносящемся над народом Божиим
мире, не исказился ли в нем лик Божий и
правда его?
«Да как же это можно, чтоб я за всех виноват был, — смеется мне всякий в глаза, — ну разве я могу быть за вас, например, виноват?» — «Да где, — отвечаю им, — вам это и познать, когда весь
мир давно уже на другую дорогу вышел и когда сущую ложь за
правду считаем да и от других такой же лжи требуем.
—
Правда. Мой старец меня в
мир посылает.
А если вас таких двое сойдутся, то вот уж и весь
мир,
мир живой любви, обнимите друг друга в умилении и восхвалите Господа: ибо хотя и в вас двоих, но восполнилась
правда его.
— Знаете, Алеша, знаете, я бы хотела… Алеша, спасите меня! — вскочила она вдруг с кушетки, бросилась к нему и крепко обхватила его руками. — Спасите меня, — почти простонала она. — Разве я кому-нибудь в
мире скажу, что вам говорила? А ведь я
правду,
правду,
правду говорила! Я убью себя, потому что мне все гадко! Я не хочу жить, потому что мне все гадко! Мне все гадко, все гадко! Алеша, зачем вы меня совсем, совсем не любите! — закончила она в исступлении.
Юноша брат мой у птичек прощения просил: оно как бы и бессмысленно, а ведь
правда, ибо все как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь — в другом конце
мира отдается.
— Я ведь одному вам говорю, — начала опять Лиза. — Я себе одной говорю, да еще вам. Вам одному в целом
мире. И вам охотнее, чем самой себе говорю. И вас совсем не стыжусь. Алеша, почему я вас совсем не стыжусь, совсем? Алеша,
правда ли, что жиды на Пасху детей крадут и режут?
И не один я, грешный… много других хpeстьян в лаптях ходят, по
миру бродят,
правды ищут… да!..
Он верит, что в
мире есть нечто высшее, нежели дикий произвол, которому он от рождения отдан в жертву по воле рокового, ничем не объяснимого колдовства; что есть в
мире Правда и что в недрах ее кроется Чудо, которое придет к нему на помощь и изведет его из тьмы.
Бог есть
правда,
мир же есть неправда.
Наибольшее сочувствие на Западе вызывала моя христианская социология, мое требование, чтобы христианский
мир осуществлял социальную
правду.
Существует Сущая
Правда, она не походит на
мир и на все, что в
мире, но она должна открываться и вочеловечиваться.
Правда романтиков в недовольстве конечностью и закованностью этого
мира, в устремленности к тому, что лежит за пределами рационального порядка.
Были в человеческом
мире пророки, апостолы, мученики, герои, были люди мистических созерцаний, были бескорыстно искавшие истину и служившие
правде, были творившие подлинную красоту и сами прекрасные, были люди великого подъема, сильные духом.
Бог присутствует не в имени Божьем, не в магическом действии, не в силе этого
мира, а во всяческой
правде, в истине, красоте, любви, свободе, героическом акте.
Наконец, было явлено высшее иерархическое положение в
мире, единственно высокое иерархическое положение — быть распятым за
Правду.
К концу гимназического курса я опять стоял в раздумий о себе и о
мире. И опять мне показалось, что я охватываю взглядом весь мой теперешний
мир и уже не нахожу в нем места для «пиетизма». Я гордо говорил себе, что никогда ни лицемерие, ни малодушие не заставят меня изменить «твердой
правде», не вынудят искать праздных утешений и блуждать во мгле призрачных, не подлежащих решению вопросов…
Правда, капитан жил теперь в
мире с соседями, и гарнолужские «паны» часто посещали его приветливый дом.
— Правда-то ко времю… Тоже вон хлеб не растет по снегу. Так и твоя
правда… Видно, мужик-то умен, да
мир дурак. Не величайся чужой бедой… Божье тут дело.
Аня. Ты, мама, вернешься скоро, скоро… не
правда ли? Я подготовлюсь, выдержу экзамен в гимназии и потом буду работать, тебе помогать. Мы, мама, будем вместе читать разные книги… Не
правда ли? (Целует матери руки.) Мы будем читать в осенние вечера, прочтем много книг, и перед нами откроется новый, чудесный
мир… (Мечтает.) Мама, приезжай…
Пуще же всего невзлюбил Гордион
Старца Мирона-отшельника,
Тихого
правды защитника,
Миру добродея бесстрашного.
Народные искатели Божьей
правды хотели, чтобы христианство осуществилось в жизни, они хотели большей духовности в отношении к жизни, не соглашались на приспособление к законам этого
мира.
В его первичную интуицию духовного всеединства
мира входит и осуществление социальной
правды, создание совершенного общества.
Это — конец этого
мира,
мира неправды и уродства, и начало нового
мира,
мира правды и красоты.
В действительности в русском аморализме, как уже было сказано, есть сильный моральный пафос, пафос негодования против царящего в
мире зла и неправды, пафос, устремленный к лучшей жизни, в которой будет больше
правды: в нигилизме сказался русский максимализм.
Социализм верит, что старый
мир разрушится, что над старым злом будет произнесен окончательный суд, что настанет совершенное состояние на земле, царство человеческой
правды, что люди будут как боги.
Творцу-поэту, творцу-философу, творцу-мистику, творцу
правды общественной,
правды, освобождающей жизнь, раскрывается в творческом экстазе
мир последней, сокровенной реальности.
Наука говорит
правду о «природе», верно открывает «закономерность» в ней, но она ничего не знает и не может знать о происхождении самого порядка природы, о сущности бытия и той трагедии, которая происходит в глубинах бытия, это уже в ведении не патологии, а физиологии — учения о здоровой сущности
мира, в ведении метафизики, мистики и религии.
Великая
правда этого соединения была в том, что языческое государство признало благодатную силу христианской церкви, христианская же церковь еще раньше признала словами апостола, что «начальствующий носит меч не напрасно», т. е. что власть имеет положительную миссию в
мире (независимо от ее формы).
Когда снимается бремя свободы, распятая
правда не может уже быть воспринята, она становится видимой вещью, царством этого
мира.
Что Христос воскрес, что
Правда победила в
мире зло, вырвала корень зла — смерть, это не дано как факт принудительный и доказательный.
Что Христос умер на кресте смертью раба, что
Правда была распята, — это факт, который все знают, который принуждает и насилует, его признание не требует ни веры, ни любви; этот страшный факт дан всему
миру, познан
миром.
Язычество было необходимой, элементарной ступенью в процессе мирового откровения; без этой ступени никогда
мир не пришел бы к христианскому сознанию; в язычестве была неумирающая
правда,
правда божественности мировой души, божественности матери-земли, которая должна войти в дальнейшее развитие религиозного сознания.