Неточные совпадения
И вы, красотки молодые,
Которых позднею порой
Уносят дрожки удалые
По петербургской мостовой,
И вас покинул мой Евгений.
Отступник бурных наслаждений,
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать — но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его,
И не попал он в
цех задорный
Людей, о коих не сужу,
Затем, что к ним принадлежу.
…Ничего в мире не может быть ограниченнее и бесчеловечнее, как оптовые осуждения целых сословий —
по надписи,
по нравственному каталогу,
по главному характеру
цеха.
Да и ты, молодец, говорю, ты подумай-ко:
по себе ли ты березу ломишь?» Дедушко-то наш о ту пору богач был, дети-то еще не выделены, четыре дома у него, у него и деньги, и в чести он, незадолго перед этим ему дали шляпу с позументом да мундир за то, что он девять лет бессменно старшиной в
цехе сидел, — гордый он был тогда!
По улице шли быстро и молча. Мать задыхалась от волнения и чувствовала — надвигается что-то важное. В воротах фабрики стояла толпа женщин, крикливо ругаясь. Когда они трое проскользнули во двор, то сразу попали в густую, черную, возбужденно гудевшую толпу. Мать видела, что все головы были обращены в одну сторону, к стене кузнечного
цеха, где на груде старого железа и фоне красного кирпича стояли, размахивая руками, Сизов, Махотин, Вялов и еще человек пять пожилых, влиятельных рабочих.
Он числился
по паспорту подмастерьем пестрядинного
цеха, так как, будучи евреем, не имел права жительства в Москве. М.Н. Катков уже позднее выхлопотал ему почетное гражданство и газету.
Цех падает
по мере того, как массы постигают мысль и симпатизируют с нею; жалеть нечего — он сделал свое.
Был прежде казначеем на Преображенском Андрей Ларивоныч,
по прозванию Шутов, ленточного
цеха цеховой, а ныне Божиею милостию архиепископ Антоний владимирский и всея России…»
Галошный
цех, самый многолюдный на заводе, чистили в зрительном зале клуба. Председательствовала товарищ, чуть седая, с умными глазами и приятным лицом; на стриженых волосах
по маленькой гребенке над каждым ухом. Когда в зале шумели, она беспомощно стучала карандашиком
по графину и говорила, напрягая слабый голос...
По всему заводу рассматривали снимок, из других
цехов заходили в намазочную, — почему-то всем интересно было увидать пропечатанных в натуре. Старые работницы ругались, молодым было приятно. И после этого им приятно стало сделаться ударницами. Само собою образовалось ударное ядро в
цехе намазки материалов.
Могучий рев гудка на весь поселок, заливистые звонки
по цехам: половина двенадцатого, часовой перерыв на обед.
Осенний ясный день. Гудок к окончанию работ дневной смены. Из всех дверей валили работницы. На широком дворе, у выхода из
цеха по намазке материалов, стояла Лелька в позе, а на нее нацеливался фотографическим аппаратом Шурка Шуров.
Сговорились собраться через два дня втроем у Ведерникова. Но вдруг накануне Лиза Бровкина заболела тяжелой ангиной. А откладывать нельзя, — конференция на носу. Нужно было обернуться вдвоем. Лелька смутилась, испугалась и обрадовалась, как девочка-подросток, что ей одной придется идти к Ведерникову. Весь вечер она опять пробродила
по лесу. Глубоко дышала, волновалась, жадно любовалась под мутным месяцем мелко запушенными снегом соснами, — как будто напудренные мелом усы и ресницы рабочего мелового
цеха.
Она оживала душою, когда была на заводе. Если выпадало два праздника подряд, начинала скучать
по заводу. Иногда в свободную смену добывала себе пропуск, бродила
по цехам, наблюдая производство во всех подробностях, и — наслаждалась.
Наружно это было как будто не так. Под потолком
цехов,
по стенам клуба и столовки тянулись красные ленты с белыми призывами...
А сидеть в Москве, строчить газетные статейки…» Рассказывал Володька, как они все со Скворцовым-Степановым двинулись на завод, как рассыпались
по цехам, как под крики и свистки выступали перед рабочими и добились полного перелома настроения.
Пьяненький тут один
по забору пробирался, — мастеровой алкогольного
цеха. Только хайло расстегнул, нацелился песню петь, ан из него один пьяный пар в голом виде. Икнуть и то не может… С какой стати этакое беззаконие? Даже остановился он, ручкой сам себе щелкнул, а щелчка-то и не слышно. Вот так пробка! А мухи над ним столбом в винном чаду завились да зубы скалят… Обрадовались, сроду не говоривши...