Неточные совпадения
В веригах, изможденные,
Голодные, холодные,
Прошли Господни ратники
Пустыни, города, —
И у волхвов выспрашивать
И
по звездам высчитывать
Пытались — нет ключей!
Бьет перепел, дергает в траве дергун, урчат и чиликают перелетающие коноплянки,
по невидимой воздушной лестнице сыплются трели жаворонков, и турлыканье журавлей, несущихся в стороне вереницею, — точный звон серебряных труб, — слышится в пустоте звонко сотрясающейся
пустыни воздушной.
Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные
пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Все покрыто было снегом. Солнце садилось. Кибитка ехала
по узкой дороге, или точнее
по следу, проложенному крестьянскими санями. Вдруг ямщик стал посматривать в сторону и, наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал: «Барин, не прикажешь ли воротиться?»
Мне казалось, буран еще свирепствовал и мы еще блуждали
по снежной
пустыне…
Когда всё мягко так? и нежно, и незрело?
На что же так давно? вот доброе вам дело:
Звонками только что гремя
И день и ночь
по снеговой
пустыне,
Спешу к вам, голову сломя.
И как вас нахожу? в каком-то строгом чине!
Вот полчаса холодности терплю!
Лицо святейшей богомолки!.. —
И всё-таки я вас без памяти люблю...
Узнай,
по крайней мере, звуки,
Бывало, милые тебе —
И думай, что во дни разлуки,
В моей изменчивой судьбе,
Твоя печальная
пустыня,
Последний звук твоих речей
Одно сокровище, святыня,
Одна любовь души моей.
Пустыня имеет ту выгоду, что здесь нет воровства. Кибитка стоит на улице, около нее толпа ямщиков, и ничего не пропадает.
По дороге тоже все тихо. Нет даже волков или редко водятся где-то в одном месте. Медведи зимой все почивают.
И это правда. Обыкновенно ссылаются на то, как много погибает судов. А если счесть, сколько поездов сталкивается на железных дорогах, сваливается с высот, сколько гибнет людей в огне пожаров и т. д., то на которой стороне окажется перевес? И сколько вообще расходуется бедного человечества
по мелочам, в одиночку, не всегда в глуши каких-нибудь
пустынь, лесов, а в многолюдных городах!
А кто знает имена многих и многих титулярных и надворных советников, коллежских асессоров, поручиков и майоров, которые каждый год ездят в непроходимые
пустыни, к берегам Ледовитого моря, спят при 40˚ мороза на снегу — и все это
по казенной надобности?
Еду я все еще
по пустыне и долго буду ехать: дни, недели, почти месяцы. Это не поездка, не путешествие, это особая жизнь: так длинен этот путь, так однообразно тянутся дни за днями, мелькают станции за станциями, стелются бесконечные снежные поля, идут
по сторонам Лены высокие горы с красивым лиственничным лесом.
Тоска сжимает сердце, когда проезжаешь эти немые
пустыни. Спросил бы стоящие
по сторонам горы, когда они и все окружающее их увидело свет; спросил бы что-нибудь, кого-нибудь, поговорил хоть бы с нашим проводником, якутом; сделаешь заученный по-якутски вопрос: «Кась бироста ям?» («Сколько верст до станции?»). Он и скажет, да не поймешь, или «гра-гра» ответит («далеко»), или «чугес» («скоро, тотчас»), и опять едешь целые часы молча.
Дорогу эту можно назвать прекрасною для верховой езды, но только не в грязь. Мы легко сделали тридцать восемь верст и слезали всего два раза, один раз у самого Аяна, завтракали и простились с Ч. и Ф., провожавшими нас, в другой раз на половине дороги полежали на траве у мостика, а потом уже ехали безостановочно. Но тоска: якут-проводник, едущий впереди, ни слова не знает по-русски,
пустыня тоже молчит, под конец и мы замолчали и часов в семь вечера молча доехали до юрты, где и ночевали.
Впрочем, что такое
пустыня: сосновый да еловый лес да
по временам горы и болота!
— Шут! А искушал ты когда-нибудь вот этаких-то, вот что акриды-то едят, да
по семнадцати лет в голой
пустыне молятся, мохом обросли?
Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в трех только фразах человеческих, всю будущую историю мира и человечества, — то думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное
по силе и
по глубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в
пустыне?
19 декабря наш отряд достиг реки Бягаму, текущей с юго-востока,
по которой можно выйти на реку Кусун. Эта река и
по величине, и
по обилию воды раза в два больше Мыге. Близ своего устья она около 20 м шириной и 1–1,5 м глубиной.
По словам удэгейцев, вся долина Бягаму покрыта гарью; лес сохранился только около Бикина. Раньше Бягаму было одним из самых зверовых мест; особенно много было здесь лосей. Ныне это
пустыня. После пожаров все звери ушли на Арму и Кулумбе, притоки Имана.
«Да, в центре бывшей
пустыни; а теперь, как видишь, все пространство с севера, от той большой реки на северо — востоке, уже обращено в благодатнейшую землю, в землю такую же, какою была когда-то и опять стала теперь та полоса
по морю на север от нее, про которую говорилось в старину, что она «кипит молоком и медом».
Киреевский, расстроивший свое состояние «Европейцем», уныло почил в
пустыне московской жизни; ничего не представлялось вокруг — он не вытерпел и уехал в деревню, затая в груди глубокую скорбь и тоску
по деятельности.
— Ничего, привык. Я, тетенька, знаешь ли, что надумал. Ежели Бог меня помилует, уйду,
по просухе, в
пустынь на Сульбу [Сольбинская
пустынь, если не ошибаюсь, находится в Кашинском уезде, Тверской губернии. Семья наша уезжала туда на богомолье, но так как я был в то время очень мал, то никаких определенных воспоминаний об этом факте не сохранил.] да там и останусь.
Не так ли и радость, прекрасная и непостоянная гостья, улетает от нас, и напрасно одинокий звук думает выразить веселье? В собственном эхе слышит уже он грусть и
пустыню и дико внемлет ему. Не так ли резвые други бурной и вольной юности, поодиночке, один за другим, теряются
по свету и оставляют, наконец, одного старинного брата их? Скучно оставленному! И тяжело и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему.
Лемпи покорно отправлялся в африканскую
пустыню, путешествовал
по знойным пескам, видел, как боа — констриктор глотал молодого быка.
И длинная служба превращалась в томительное путешествие
по знойной
пустыне, с оазисами знакомых возгласов, подвигающих к концу…
(Стоит около двери.) Хожу я, душечка, цельный день
по хозяйству и все мечтаю. Выдать бы тебя за богатого человека, и я бы тогда была покойной, пошла бы себе в
пустынь, потом в Киев… в Москву, и так бы все ходила
по святым местам… Ходила бы и ходила. Благолепие!..
Самопогружением в субъект, блужданием
по пустыням отвлеченного мышления пытались философы разгадать мировую тайну.
Но их подмена веры знанием, их неспособность к волевому подвигу веры вела к религиозному бессилию и бесплодию, к блужданию
по пустыням собственной мысли и собственного воображения.
Философское мышление, оторванное от живых корней бытия, от бытийственного питания, начало блуждать в одиночестве
по пустыне и пришло к упразднению бытия, к иллюзионизму.
Так кончилось блуждание
по пустыням отвлеченной мысли, такова кара отвлеченного рационализма, давно уже допущенного и теперь лишь выявляющего свои результаты.
Отвлеченная истина — призрачна, она — порождение рационалистического блуждания
по пустыням отвлеченного мышления.
Весь путь блужданий
по пустыням отвлеченного мышления уже пройден европейской философией и дал свои горькие плоды.
После всех испытаний, всех странствований
по пустыням отвлеченного мышления и рационального опыта, после тяжкой полицейской службы должна возвратиться философия в храм, к священной своей функции, и обрести там утерянный реализм, вновь получать там посвящение в тайны жизни.
Я
по опыту знаю, что в несколько дней от постоянного созерцания снежной
пустыни можно получить бленорейное воспаление слизистой оболочки глаз».
Почти всё время поп Семен проводил в
пустыне, передвигаясь от одной группы к другой на собаках и оленях, а летом
по морю на парусной лодке или пешком, через тайгу; он замерзал, заносило его снегом, захватывали
по дороге болезни, донимали комары и медведи, опрокидывались на быстрых реках лодки и приходилось купаться в холодной воде; но всё это переносил он с необыкновенною легкостью,
пустыню называл любезной и не жаловался, что ему тяжело живется.
И в
пустынях Палестины,
Между тем как
по скалам
Мчались в битву паладины,
Именуя громко дам...
Он припоминал своих раскольничьих старцев, спасавшихся в
пустыне, печальные раскольничьи «стихи», сложенные вот
по таким дебрям, и ему начинал казаться этот лес бесконечно родным, тем старым другом, к которому можно прийти с бедой и найти утешение.
Прекрасная мати
пустыня!
От суетного мира прими мя…
Любезная, не изжени мя
Пойду
по лесам,
по болотам,
Пойду
по горам,
по вертепам,
Поставлю в тебе малу хижу,
Полезная в ней аз увижу.
Потщился к тебе убежати,
Владыку Христа подражати.
Дорога опять превратилась в маленькую тропу, на которой даже и следа не было, но инок Кирилл проехал бы всю эту «
пустыню» с завязанными глазами: было похожено и поезжено
по ней
по разным скитским делам.
Убитых тел насчитано тридцать семь. Раненых только два. Солдаты, озлобленные утомительным скитаньем
по дебрям и
пустыням, не отличались мягкосердием.
Здесь был только зоологический Розанов, а был еще где-то другой, бесплотный Розанов, который летал то около детской кроватки с голубым ситцевым занавесом, то около постели, на которой спала женщина с расходящимися бровями, дерзостью и эгоизмом на недурном, но искаженном злостью лице, то бродил
по необъятной
пустыне, ловя какой-то неясный женский образ, возле которого ему хотелось упасть, зарыдать, выплакать свое горе и, вставши
по одному слову на ноги, начать наново жизнь сознательную, с бестрепетным концом в пятом акте драмы.
В той половине, где некогда останавливался страшный барин, висели картины в золотых рамах, показавшиеся мне чудесными; особенно одна картина, представлявшая какого-то воина в шлеме, в латах, с копьем в руке, едущего верхом
по песчаной
пустыне.
В Багрове же крестьянские дворы так занесло, что к каждому надо было выкопать проезд; господский двор,
по своей обширности, еще более смотрел какой-то
пустыней; сугробы казались еще выше, и
по верхушкам их, как
по горам, проложены были уединенные тропинки в кухню и людские избы.
К северу расстилалась настоящая зеленая
пустыня; на ней едва можно было разобрать несколько приисков, прятавшихся
по глубоким логам.
То есть как это незачем? И что это за странная манера — считать меня только чьей-то тенью. А может быть, сами вы все — мои тени. Разве я не населил вами эти страницы — еще недавно четырехугольные белые
пустыни. Без меня разве бы увидели вас все те, кого я поведу за собой
по узким тропинкам строк?
Там —
по зеленой
пустыне — коричневой тенью летало какое-то быстрое пятно. В руках у меня бинокль, механически поднес его к глазам:
по грудь в траве, взвеяв хвостом, скакал табун коричневых лошадей, а на спинах у них — те, караковые, белые, вороные…
Чтобы выполнить предписание доктора (я искренне, искренне хочу выздороветь), я целых два часа бродил
по стеклянным, прямолинейным
пустыням проспектов.
Доложу вам так: овый идет в
пустыню, чтоб плоть свою соблюсти: работать ему не желается, подати платить неохота — он и бежит в
пустыню; овый идет в
пустыню по злокозненному своему разуму, чтобы ему, примерно, не богу молиться, а кляузничать, да стадо Христово в соблазн вводить.
Хорошо тоже весной у нас бывает. В городах или деревнях даже
по дорогам грязь и навоз везде, а в
пустыне снег от пригреву только пуще сверкать начнет. А потом пойдут по-под снегом ручьи; снаружи ничего не видно, однако кругом тебя все журчит… И речка у нас тут Ворчан была — такая быстрая, веселая речка. Никуда от этих радостей идти-то и не хочется.
— А я, ваше благородие, с малолетствия
по своей охоте суету мирскую оставил и странником нарекаюсь; отец у меня царь небесный, мать — сыра земля; скитался я в лесах дремучих со зверьми дикиими, в
пустынях жил со львы лютыими; слеп был и прозрел, нем — и возглаголал. А более ничего вашему благородию объяснить не могу,
по той причине, что сам об себе сведений никаких не имею.
Дорожку эту монахи справили, чтобы заманчивее к ним ездить было: преестественно, там на казенной дороге нечисть и ракиты, одни корявые прутья торчат; а у монахов к
пустыне дорожка в чистоте, разметена вся, и подчищена, и
по краям саженными березами обросла, и от тех берез такая зелень и дух, а вдаль полевой вид обширный…
— Напротив, мне это очень тяжело, — подхватил Калинович. — Я теперь живу в какой-то душной
пустыне! Алчущий сердцем, я знаю, где бежит свежий источник, способный утолить меня, но нейду к нему
по милости этого проклятого анализа, который, как червь, подъедает всякое чувство, всякую радость в самом еще зародыше и, ей-богу, составляет одно из величайших несчастий человека.
— Ты и так живешь взаперти, — сказал он, помолчав, — а когда к нам перестанут собираться приятели
по пятницам, ты будешь совершенно в
пустыне. Впрочем, изволь; ты желаешь этого — будет исполнено. Что ж ты станешь делать?