Неточные совпадения
Но этим
дело не ограничилось. Не прошло часа, как
на той же площади
появилась юродивая Анисьюшка. Она несла в руках крошечный узелок и, севши посередь базара, начала ковырять пальцем ямку. И ее обступили старики.
Мадам Шталь принадлежала к высшему обществу, но она была так больна, что не могла ходить, и только в редкие хорошие
дни появлялась на водах в колясочке.
Еще падет обвинение
на автора со стороны так называемых патриотов, которые спокойно сидят себе по углам и занимаются совершенно посторонними
делами, накопляют себе капитальцы, устроивая судьбу свою
на счет других; но как только случится что-нибудь, по мненью их, оскорбительное для отечества,
появится какая-нибудь книга, в которой скажется иногда горькая правда, они выбегут со всех углов, как пауки, увидевшие, что запуталась в паутину муха, и подымут вдруг крики: «Да хорошо ли выводить это
на свет, провозглашать об этом?
Полицеймейстер, точно, был чудотворец: как только услышал он, в чем
дело, в ту ж минуту кликнул квартального, бойкого малого в лакированных ботфортах, и, кажется, всего два слова шепнул ему
на ухо да прибавил только: «Понимаешь!» — а уж там, в другой комнате, в продолжение того времени, как гости резалися в вист,
появилась на столе белуга, осетры, семга, икра паюсная, икра свежепросольная, селедки, севрюжки, сыры, копченые языки и балыки, — это все было со стороны рыбного ряда.
На другой
день в назначенное время я стоял уже за скирдами, ожидая моего противника. Вскоре и он явился. «Нас могут застать, — сказал он мне, — надобно поспешить». Мы сняли мундиры, остались в одних камзолах и обнажили шпаги. В эту минуту из-за скирда вдруг
появился Иван Игнатьич и человек пять инвалидов. Он потребовал нас к коменданту. Мы повиновались с досадою; солдаты нас окружили, и мы отправились в крепость вслед за Иваном Игнатьичем, который вел нас в торжестве, шагая с удивительной важностию.
Уже светало; в сером небе
появились голубоватые ямы, а
на дне одной из них горела звезда.
Среди ленивых облаков, которые почти каждый
день уныло сеяли дождь, солнце
появлялось ненадолго, неохотно и бесстрастно обнажало грязь улиц, копоть
на стенах домов.
Но только Обломов ожил, только
появилась у него добрая улыбка, только он начал смотреть
на нее по-прежнему ласково, заглядывать к ней в дверь и шутить — она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело, с маленьким оригинальным оттенком: бывало, она движется целый
день, как хорошо устроенная машина, стройно, правильно, ходит плавно, говорит ни тихо, ни громко, намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь, сядет за шитье, игла у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там остановится
на полдороге в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет — все, как машина.
Его мучила теперь тайна: как она, пропадая куда-то
на глазах у всех, в виду, из дома, из сада, потом
появляется вновь, будто со
дна Волги, вынырнувшей русалкой, с светлыми, прозрачными глазами, с печатью непроницаемости и обмана
на лице, с ложью
на языке, чуть не в венке из водяных порослей
на голове, как настоящая русалка!
Появившись, она проводила со мною весь тот
день, ревизовала мое белье, платье, разъезжала со мной
на Кузнецкий и в город, покупала мне необходимые вещи, устроивала, одним словом, все мое приданое до последнего сундучка и перочинного ножика; при этом все время шипела
на меня, бранила меня, корила меня, экзаменовала меня, представляла мне в пример других фантастических каких-то мальчиков, ее знакомых и родственников, которые будто бы все были лучше меня, и, право, даже щипала меня, а толкала положительно, даже несколько раз, и больно.
Не успели мы расположиться в гостиной, как вдруг явились, вместо одной, две и даже две с половиною девицы: прежняя, потом сестра ее, такая же зрелая
дева, и еще сестра, лет двенадцати. Ситцевое платье исчезло, вместо него
появились кисейные спенсеры, с прозрачными рукавами, легкие из муслинь-де-лень юбки. Сверх того, у старшей была синева около глаз, а у второй
на носу и
на лбу по прыщику; у обеих вид невинности
на лице.
Точно для иллюстрации этого возмутительного
дела в Шатровском заводе
появилась целая башкирская депутация. Эти дети цветущей Башкирии успели проведать, что
на заводы приехал сам барин, и поспешили воспользоваться таким удобным случаем, чтобы еще раз заявить свои права.
В Узле Привалов
появлялся только
на время, отчасти по
делам опеки, отчасти для своей мельницы. Nicolas Веревкин, конечно, ничего не выхлопотал и все сидел со своей нитью,
на которую намекал Привалову еще в первый визит. Впрочем, Привалов и не ожидал от деятельности своего адвоката каких-нибудь необыкновенных результатов, а, кажется, предоставил все
дело его естественному течению.
Затем предоставлено было слово самому подсудимому. Митя встал, но сказал немного. Он был страшно утомлен и телесно, и духовно. Вид независимости и силы, с которым он
появился утром в залу, почти исчез. Он как будто что-то пережил в этот
день на всю жизнь, научившее и вразумившее его чему-то очень важному, чего он прежде не понимал. Голос его ослабел, он уже не кричал, как давеча. В словах его послышалось что-то новое, смирившееся, побежденное и приникшее.
Дерсу стал вспоминать
дни своего детства, когда, кроме гольдов и удэге, других людей не было вовсе. Но вот
появились китайцы, а за ними — русские. Жить становилось с каждым годом все труднее и труднее. Потом пришли корейцы. Леса начали гореть; соболь отдалился, и всякого другого зверя стало меньше. А теперь
на берегу моря
появились еще и японцы. Как дальше жить?
На дворе была уже весна: снег быстро таял. Из белого он сделался грязным, точно его посыпали сажей. В сугробах в направлении солнечных лучей
появились тонкие ледяные перегородки;
днем они рушились, а за ночь опять замерзали. По канавам бежала вода. Она весело журчала и словно каждой сухой былинке торопилась сообщить радостную весть о том, что она проснулась и теперь позаботится оживить природу.
28-го числа
день был такой же пасмурный, как и накануне. Ручьи еще шумели в горах, но и они уже начали испытывать
на себе заморозки. По воде всюду плыла шуга,
появились забереги, кое-где стал образовываться донный лед.
Как произошли осыпи? Кажется, будто здесь были землетрясения и целые утесы распались
на обломки.
На самом
деле это работа медленная, вековая и незаметная для глаза. Сначала в каменной породе
появляются трещины; они увеличиваются в размерах, сила сцепления уступает силе тяжести, один за другим камни обрываются, падают, и мало-помалу
на месте прежней скалы получается осыпь. Обломки скатываются вниз до тех пор, пока какое-либо препятствие их не задержит.
Слова эти Перфишка понял так, что надо, мол, хоть пыль немножечко постереть — впрочем, большой веры в справедливость известия он не возымел; пришлось ему, однако, убедиться, что дьякон-то сказал правду, когда, несколько
дней спустя, Пантелей Еремеич сам, собственной особой,
появился на дворе усадьбы, верхом
на Малек-Аделе.
По его словам, если после большого ненастья нет ветра и сразу
появится солнце, то в этот
день к вечеру надо снова ждать небольшого дождя. От сырой земли, пригретой солнечными лучами, начинают подыматься обильные испарения. Достигая верхних слоев атмосферы, пар конденсируется и падает обратно
на землю мелким дождем.
За последние
дни люди сильно обносились:
на одежде
появились заплаты; изорванные головные сетки уже не приносили пользы; лица были изъедены в кровь;
на лбу и около ушей
появилась экзема.
Ниже росли кусты и деревья, берег становился обрывистым и был завален буреломом. Через 10 минут его лошадь достала до
дна ногами. Из воды
появились ее плечи, затем спина, круп и ноги. С гривы и хвоста вода текла ручьями. Казак тотчас же влез
на коня и верхом выехал
на берег.
На другой
день было еще темно, когда я вместе с казаком Белоножкиным вышел с бивака. Скоро начало светать; лунный свет поблек; ночные тени исчезли;
появились более мягкие тона. По вершинам деревьев пробежал утренний ветерок и разбудил пернатых обитателей леса. Солнышко медленно взбиралось по небу все выше и выше, и вдруг живительные лучи его брызнули из-за гор и разом осветили весь лес, кусты и траву, обильно смоченные росой.
Последние 2
дня были грозовые. Особенно сильная гроза была 23-го вечером. Уже с утра было видно, что в природе что-то готовится: весь
день сильно парило; в воздухе стояла мгла. Она постепенно увеличивалась и после полудня сгустилась настолько, что даже ближние горы приняли неясные и расплывчатые очертания. Небо сделалось белесоватым.
На солнце можно было смотреть невооруженным глазом: вокруг него
появилась желтая корона.
С каждым
днем комаров и мошек становилось все меньше и меньше. Теперь они стали
появляться только перед сумерками и
на рассвете. Это, вероятно, объясняется сильными росами и понижением температуры после захода солнца.
Когда идешь в дальнюю дорогу, то уже не разбираешь погоды. Сегодня вымокнешь, завтра высохнешь, потом опять вымокнешь и т.д. В самом
деле, если все дождливые
дни сидеть
на месте, то, пожалуй, недалеко уйдешь за лето. Мы решили попытать счастья и хорошо сделали. Часам к 10 утра стало видно, что погода разгуливается. Действительно, в течение
дня она сменялась несколько раз: то светило солнце, то шел дождь. Подсохшая было дорога размокла, и опять
появились лужи.
И он, в самом
деле, потухал как-то одиноко в своей семье. Возле него стоял его брат, его друг — Петр Васильевич. Грустно, как будто слеза еще не обсохла, будто вчера посетило несчастие,
появлялись оба брата
на беседы и сходки. Я смотрел
на Ивана Васильевича, как
на вдову или
на мать, лишившуюся сына; жизнь обманула его, впереди все было пусто и одно утешение...
Когда все визиты были сделаны, несколько
дней сидели по утрам дома и ждали отдачи. Случалось, что визитов не отдавали, и это служило темой для продолжительных и горьких комментариев. Но случалось и так, что кто-нибудь приезжал первый — тогда
на всех лицах
появлялось удовольствие.
В некоторых банях даже воровали городскую воду. Так, в Челышевских банях, к великому удивлению всех, пруд во дворе, всегда полный воды, вдруг высох, и бани остались без воды. Но
на другой
день вода опять
появилась — и все пошло по-старому.
В один прекрасный
день на двери
появилась вывеска, гласившая, что Сухаревских маклаков и антикваров из переулков (были названы два переулка) просят «не трудиться звонить».
Несколько
дней я носил в себе томящее, но дорогое впечатление своего видения. Я дорожил им и боялся, что оно улетучится. Засыпая, я нарочно думал о девочке, вспоминал неясные подробности сна, оживлял сопровождавшее его ощущение, и ждал, что она
появится вновь. Но сны, как вдохновение: не всегда являются
на преднамеренный зов.
Иной раз и хотелось уйти, но из-за горизонта в узком просвете шоссе, у кладбища, то и
дело появлялись какие-то пятнышки, скатывались, росли, оказывались самыми прозаическими предметами, но
на смену выкатывались другие, и опять казалось: а вдруг это и есть то, чего все ждут.
Несколько
дней он был как-то кротко задумчив, и
на лице его
появлялось выражение тревоги всякий раз, когда мимо комнаты проходил Максим. Женщины заметили это и просили Максима держаться подальше. Но однажды Петр сам попросил позвать его и оставить их вдвоем. Войдя в комнату, Максим взял его за руку и ласково погладил ее.
Недаром над ним пронеслася гроза:
Морщины
на лбу
появились,
Лицо было мертвенно бледно, глаза
Не так уже ярко светились,
Но больше в них было, чем в прежние
дни,
Той тихой, знакомой печали...
— Это-то, кажется, было; ветреник! Но, впрочем, если было, то уж очень давно, еще прежде, то есть года два-три. Ведь он еще с Тоцким был знаком. Теперь же быть ничего не могло в этом роде,
на ты они не могли быть никогда! Сами знаете, что и ее всё здесь не было; нигде не было. Многие еще и не знают, что она опять
появилась. Экипаж я заметил
дня три, не больше.
Посмеялся секретарь Каблуков над «вновь представленным» золотопромышленником, а денег все-таки не дал. Знаменитое
дело по доносу Кишкина запало где-то в дебрях канцелярской волокиты, потому что ушло
на предварительное рассмотрение горного департамента, а потом уже должно было
появиться на общих судебных основаниях. Именно такой оборот и веселил секретаря Каблукова, потому что главное — выиграть время, а там хоть трава не расти.
На прощанье он дружелюбно потрепал Кишкина по плечу и проговорил...
Во всех трудных случаях обыкновенно
появлялась мастерица Таисья, как было и теперь. Она уже была в сарайной, когда поднимали туда
на руках Васю. Откуда взялась Таисья, как она проскользнула в сарайную раньше всех, осталось неизвестным, да никто про это и не спрашивал. Таисья своими руками уложила Васю
на кровать Сидора Карпыча,
раздела, всего ощупала и сразу решила, что
на молодом теле и не это износится.
На полатях лежал Заболотский инок Кирилл, который частенько завертывал в Таисьину избушку. Он наизусть знал всю церковную службу и наводил
на ребят своею подавляющею ученостью панический страх. Сама Таисья возилась около печки с своим бабьим
делом и только для острастки
появлялась из-за занавески с лестовкой в руках.
На днях тебе пришлю Рылеева произведения, которые должны
появиться: Войнаровский и Думы.
Невелико было хозяйство смотрителя, а весь придворный штат его состоял из кухарки Пелагеи да училищного сторожа, отставного унтера Яковлева, исправлявшего должность лакея и ходившего за толстою, обезножившею от настоя смотрительскою лошадью. Женни в два
дня вошла во всю домашнюю администрацию, и
на ея поясе
появился крючок с ключами.
В одиннадцать часов довольно ненастного зимнего
дня, наступившего за бурною ночью, в которую Лиза так неожиданно
появилась в Мереве, в бахаревской сельской конторе,
на том самом месте,
на котором ночью спал доктор Розанов, теперь весело кипел не совсем чистый самовар. Около самовара стояли четыре чайные чашки, чайник с обделанным в олово носиком, молочный кубан с несколько замерзшим сверху настоем, бумажные сверточки чаю и сахару и связка баранок. Далее еще что-то было завязано в салфетке.
Затем тотчас же, точно привидение из люка,
появился ее сердечный друг, молодой полячок, с высоко закрученными усами, хозяин кафешантана. Выпили вина, поговорили о ярмарке, о выставке, немножко пожаловались
на плохие
дела. Затем Горизонт телефонировал к себе в гостиницу, вызвал жену. Познакомил ее с теткой и с двоюродным братом тетки и сказал, что таинственные политические
дела вызывают его из города. Нежно обнял Сару, прослезился и уехал.
Вечером того
дня, когда труп Жени увезли в анатомический театр, в час, когда ни один даже случайный гость еще не
появлялся на Ямской улице, все девушки, по настоянию Эммы Эдуардовны, собрались в зале. Никто из них не осмелился роптать
на то, что в этот тяжелый
день их, еще не оправившихся от впечатлений ужасной Женькиной смерти заставят одеться, по обыкновению, в дико-праздничные наряды и идти в ярко освещенную залу, чтобы танцевать петь и заманивать своим обнаженным телом похотливых мужчин.
Он замолчал и пытливо, с той же злобой смотрел
на меня, придерживая мою руку своей рукой, как бы боясь, чтоб я не ушел. Я уверен, что в эту минуту он соображал и доискивался, откуда я могу знать это
дело, почти никому не известное, и нет ли во всем этом какой-нибудь опасности? Так продолжалось с минуту; но вдруг лицо его быстро изменилось; прежнее насмешливое, пьяно-веселое выражение
появилось снова в его глазах. Он захохотал.
На днях наша дружеская полемика получила новую богатую пищу. В газетах
появилась речь одного из эльзас-лотарингских депутатов, Тейтча, произнесенная в германском рейхстаге. Речь эта, очень мало замечательная в ораторском смысле, задела нас за живое внезапностью своего содержания. Никто из нас не ожидал, чтобы мог выступить, в качестве спорного, такой предмет, о котором, по-видимому, не могло существовать двух различных мнений. Этот оказавшийся спорным предмет — любовь к отечеству.
Прекратительных орудий словно как не бывало;
дело о небытии погружается в один карман, двугривенный — в другой; в комнате делается светло и радостно;
на столе
появляется закуска и водка…
Если, например, Родион Антоныч и другие заслуженные дельцы являлись своими в управительском кружке и
появлялись даже
на завтраках Раисы Павловны, то жене Родиона Антоныча, как существу низшего порядка, нельзя было и думать о возможности
разделять общественное положение мужа.
Она аккуратно носила
на фабрику листовки, смотрела
на это как
на свою обязанность и стала привычной для сыщиков, примелькалась им. Несколько раз ее обыскивали, но всегда —
на другой
день после того, как листки
появлялись на фабрике. Когда с нею ничего не было, она умела возбудить подозрение сыщиков и сторожей, они хватали ее, обшаривали, она притворялась обиженной, спорила с ними и, пристыдив, уходила, гордая своей ловкостью. Ей нравилась эта игра.
Покуда кругом все бездействует и безмолвствует, Афанасью Аркадьичу Бодрецову и
дела по горло, и наговориться он досыта не может. Весь город ему знаком, — с утра до вечера он бегает. То нырнет куда-то, то опять вынырнет. Пока другие корпят за работой в канцеляриях и конторах, он собирает материалы для ходячей газеты, которая, в его лице,
появляется в определенные часы
дня на Невском и бесплатно сообщает новости
дня.
На другой
день все эти перемены, перемещения, условия и планы
появляются, в виде слухов, в газетах.