Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не
чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки
дрожат, и все помутилось.
— Ну что же ты скажешь мне? — сказал Левин дрожащим голосом и
чувствуя, что на лице его
дрожат все мускулы. — Как ты смотришь на это?
Дарья Александровна была твердо уверена в невинности Анны и
чувствовала, что она бледнеет и губы ее
дрожат от гнева на этого холодного, бесчувственного человека, так покойно намеревающегося погубить ее невинного друга.
Нервная
дрожь его перешла в какую-то лихорадочную; он
чувствовал даже озноб; на такой жаре ему становилось холодно.
— Что, Соня? — сказал он и вдруг
почувствовал, что голос его
дрожит, — ведь все дело-то упиралось на «общественное положение и сопричастные тому привычки». Поняли вы давеча это?
Передумав все это теперь и готовясь к новому бою, он
почувствовал вдруг, что
дрожит, — и даже негодование закипело в нем при мысли, что он
дрожит от страха перед ненавистным Порфирием Петровичем.
Не знаю. А меня так разбирает
дрожь,
И при одной я мысли трушу,
Что Павел Афанасьич раз
Когда-нибудь поймает нас,
Разгонит, проклянёт!.. Да что? открыть ли душу?
Я в Софье Павловне не вижу ничего
Завидного. Дай бог ей век прожить богато,
Любила Чацкого когда-то,
Меня разлюбит, как его.
Мой ангельчик, желал бы вполовину
К ней то же
чувствовать, что
чувствую к тебе;
Да нет, как ни твержу себе,
Готовлюсь нежным быть, а свижусь — и простыну.
Голос Аркадия
дрожал сначала: он
чувствовал себя великодушным, однако в то же время понимал, что читает нечто вроде наставления своему отцу; но звук собственных речей сильно действует на человека, и Аркадий произнес последние слова твердо, даже с эффектом.
Лицо Владимира Лютова побурело, глаза, пытаясь остановиться,
дрожали, он слепо тыкал вилкой в тарелку, ловя скользкий гриб и возбуждая у Самгина тяжелое чувство неловкости. Никогда еще Самгин не слышал, не
чувствовал, чтоб этот человек говорил так серьезно, без фокусов, без неприятных вывертов. Самгин молча налил еще водки, а Лютов, сорвав салфетку с шеи, продолжал...
Когда вдалеке, из пасти какой-то улицы, на Театральную площадь выползла красная голова небывало и неестественно плотного тела процессии, он
почувствовал, что по всей коже его спины пробежала холодноватая
дрожь; он не понимал, что вызвало ее: испуг или восхищение?
Было стыдно сознаться, но Самгин
чувствовал, что им овладевает детский, давно забытый страшок и его тревожат наивные, детские вопросы, которые вдруг стали необыкновенно важными. Представлялось, что он попал в какой-то прозрачный мешок, откуда никогда уже не сможет вылезти, и что шкуна не двигается, а взвешена в пустоте и только
дрожит.
Он
почувствовал, что этот гулкий вихрь вовлекает его, что тело его делает непроизвольные движения,
дрожат ноги, шевелятся плечи, он качается из стороны в сторону, и под ним поскрипывает пружина кресла.
Клим зажег свечу, взял в правую руку гимнастическую гирю и пошел в гостиную,
чувствуя, что ноги его
дрожат. Виолончель звучала громче, шорох был слышней. Он тотчас догадался, что в инструменте — мышь, осторожно положил его верхней декой на пол и увидал, как из-под нее выкатился мышонок, маленький, как черный таракан.
Он нехорошо возбуждался. У него тряслись плечи, он совал голову вперед, желтоватое рыхлое лицо его снова окаменело, глаза ослепленно мигали, губы, вспухнув, шевелились, красные, неприятно влажные. Тонкий голос взвизгивал, прерывался, в словах кипело бешенство. Самгин,
чувствуя себя отвратительно, даже опустил голову, чтоб не видеть пред собою противную
дрожь этого жидкого тела.
«Дурачок», — думал он, спускаясь осторожно по песчаной тропе. Маленький, но очень яркий осколок луны прорвал облака; среди игол хвои
дрожал серебристый свет, тени сосен собрались у корней черными комьями. Самгин шел к реке, внушая себе, что он
чувствует честное отвращение к мишурному блеску слов и хорошо умеет понимать надуманные красоты людских речей.
— Неужели — воры? — спросил Иноков, улыбаясь. Клим подошел к окну и увидал в темноте двора, что с ворот свалился большой, тяжелый человек, от него отскочило что-то круглое, человек схватил эту штуку, накрыл ею голову, выпрямился и стал жандармом, а Клим,
почувствовав неприятную
дрожь в коже спины, в ногах, шепнул с надеждой...
Самгин
чувствовал, что рука жены
дрожит, эта
дрожь передается ему, мешает сердцу биться и, подкатываясь к горлу судорогой, затрудняет дыхание.
— О, приехал? — сказала она, протянув руку. Вся в белом, странно маленькая, она улыбалась. Самгин
почувствовал, что рука ее неестественно горяча и
дрожит, темные глаза смотрят ласково. Ворот блузы расстегнут и глубоко обнажает смуглую грудь.
— Это — неправда! — гневно возразил Клим,
чувствуя, что у него
дрожат ноги. — Ты ни слова не говорила мне… впервые слышу! Что ты делаешь? — возмущенно спросил он.
Она с тихой радостью успокоила взгляд на разливе жизни, на ее широких полях и зеленых холмах. Не бегала у ней
дрожь по плечам, не горел взгляд гордостью: только когда она перенесла этот взгляд с полей и холмов на того, кто подал ей руку, она
почувствовала, что по щеке у ней медленно тянется слеза…
— Кого же? Это не секрет? — спросил он, стараясь выговаривать твердо, но сам
чувствовал, что у него
дрожат губы.
«Она терзается! Боже! Что с ней было?» — с холодеющим лбом думал он и
чувствовал, что у него
дрожат руки и ноги. Ему вообразилось что-то очень страшное. Она все молчит и, видимо, борется с собой.
Он
чувствовал, что руки у ней
дрожат и что вся она трепещет и бьется в какой-то непонятной для него тревоге.
Дрожь страсти вдруг охватила его. Он
чувствовал, что колени его готовы склониться, и голос пел внутри его: «Да, раб, повелевай!..»
— Будет? — повторил и он, подступив к ней широкими шагами, и
чувствовал, что волосы у него поднимаются на голове и
дрожь бежит по телу. — Татьяна Марковна! Не маните меня напрасной надеждой, я не мальчик! Что я говорю — то верно, но хочу, чтоб и то, что сказано мне — было верно, чтобы не отняли у меня потом! Кто мне поручится, что это будет, что Вера Васильевна… когда-нибудь…
— Это мой другой страшный грех! — перебила ее Татьяна Марковна, — я молчала и не отвела тебя… от обрыва! Мать твоя из гроба достает меня за это; я
чувствую — она все снится мне… Она теперь тут, между нас… Прости меня и ты, покойница! — говорила старуха, дико озираясь вокруг и простирая руку к небу. У Веры пробежала
дрожь по телу. — Прости и ты, Вера, — простите обе!.. Будем молиться!..
Она глядела на него большими глазами и
чувствовала, что
дрожит.
Я уже не
чувствую ни жалости, ни омерзения; я
дрожу, как никогда…
— Но мне нужно видеть ее как можно скорее, —
дрожа нижней челюстью, сказал Нехлюдов,
чувствуя приближение решительной минуты.
— Как бы жестока ты ни говорила, ты не можешь сказать того, что я
чувствую, — весь
дрожа, тихо сказал Нехлюдов, — не можешь себе представить, до какой степени я
чувствую свою вину перед тобою!..
— Да, вы можете надеяться… — сухо ответил Ляховский. — Может быть, вы надеялись на кое-что другое, но богу было угодно поднять меня на ноги… Да! Может быть, кто-нибудь ждал моей смерти, чтобы завладеть моими деньгами, моими имениями… Ну, сознайтесь, Альфонс Богданыч, у вас ведь не
дрогнула бы рука обобрать меня? О, по лицу вижу, что не
дрогнула бы… Вы бы стащили с меня саван… Я это
чувствую!.. Вы бы пустили по миру и пани Марину и Зосю… О-о!.. Прошу вас, не отпирайтесь: совершенно напрасно… Да!
Надежда Васильевна
чувствовала, как над ее головою наклонилось искаженное гневом лицо отца, как сжимались его кулаки, как
дрожало все его тело, и покорно ждала, когда он схватит ее и вышвырнет за порог.
Старик неудержимо болтал всю дорогу, пока они шли от избы старосты Дорони до мельничного флигелька; он несколько раз от волнения снимал и надевал шапку. У Бахарева
дрогнуло сердце, когда он завидел наконец ту кровлю, под которой жила его Надя, — он тяжело дышал и
чувствовал, как у него
дрожат ноги.
Начал Ипполит Кириллович свою обвинительную речь, весь сотрясаясь нервною
дрожью, с холодным, болезненным потом на лбу и висках,
чувствуя озноб и жар во всем теле попеременно.
Алеша вдруг
почувствовал, что весь
дрожит.
Он
почувствовал, что весь еще
дрожит злобною
дрожью.
Кончил он опять со своим давешним злым и юродливым вывертом. Алеша
почувствовал, однако, что ему уж он доверяет и что будь на его месте другой, то с другим этот человек не стал бы так «разговаривать» и не сообщил бы ему того, что сейчас ему сообщил. Это ободрило Алешу, у которого душа
дрожала от слез.
Глядя кругом, слушая, вспоминая, я вдруг
почувствовал тайное беспокойство на сердце… поднял глаза к небу — но и в небе не было покоя: испещренное звездами, оно все шевелилось, двигалось, содрогалось; я склонился к реке… но и там, и в этой темной, холодной глубине, тоже колыхались,
дрожали звезды; тревожное оживление мне чудилось повсюду — и тревога росла во мне самом.
Без возражений, без раздражения он не хорошо говорил, но когда он
чувствовал себя уязвленным, когда касались до его дорогих убеждений, когда у него начинали
дрожать мышцы щек и голос прерываться, тут надобно было его видеть: он бросался на противника барсом, он рвал его на части, делал его смешным, делал его жалким и по дороге с необычайной силой, с необычайной поэзией развивал свою мысль.
Я держу заклад, что это человек, а не черт! — так кричал голова своим сопутникам, и Левко
почувствовал себя схваченным несколькими руками, из которых иные
дрожали от страха.
Я вдруг живо
почувствовал и смерть незнакомого мальчика, и эту ночь, и эту тоску одиночества и мрака, и уединение в этом месте, обвеянном грустью недавней смерти… И тоскливое падение дождевых капель, и стон, и завывание ветра, и болезненную
дрожь чахоточных деревьев… И страшную тоску одиночества бедной девочки и сурового отца. И ее любовь к этому сухому, жесткому человеку, и его страшное равнодушие…
Продрогнув на снегу,
чувствуя, что обморозил уши, я собрал западни и клетки, перелез через забор в дедов сад и пошел домой, — ворота на улицу были открыты, огромный мужик сводил со двора тройку лошадей, запряженных в большие крытые сани, лошади густо курились паром, мужик весело посвистывал, — у меня
дрогнуло сердце.
И тут же спокойным, ровным голосом, хотя с внутренней
дрожью во всех членах, Иван Петрович объявил отцу, что он напрасно укоряет его в безнравственности; что хотя он не намерен оправдывать свою вину, но готов ее исправить, и тем охотнее, что
чувствует себя выше всяких предрассудков, а именно — готов жениться на Маланье.
Не знаю отчего, я начинал
чувствовать внутреннюю
дрожь.
Какое-то волненье стесняло мою грудь, я слышал биение моего сердца, и звонкий голос мой
дрожал; но я скоро оправился и
почувствовал неизъяснимое удовольствие.
— Я думаю, что да, — сказал я,
чувствуя, как голос мой
дрожит и краска покрывает лицо при мысли, что пришло время доказать ему, что я умный, — я думаю, что всякий человек самолюбив, и все то, что ни делает человек, — все из самолюбия.
— И то устал, — отвечал он, вставая и, в самом деле,
чувствуя даже нервную
дрожь.
Он
почувствовал, что рука ее сильно при этом
дрожала. Что касается до наружности, то она значительно похорошела: прежняя, несколько усиленная худоба в ней прошла, и она сделалась совершенно бель-фам [Бель-фам — видная, представительная, полная женщина.], но грустное выражение в лице по-прежнему, впрочем, оставалось.
Мой друг
дрогнул. Я очень ясно прочитал на его лице, что у него уж готов был вицмундир, чтоб ехать к князю Ивану Семенычу, что опоздай я еще минуту — и кто бы поручился за то, что могло бы произойти! Однако замешательство его было моментальное. Раскаяние мое видимо тронуло его. Он протянул мне обе руки, и мы долгое время стояли рука в руку,
чувствуя по взаимным трепетным пожиманиям, как сильно взволнованы были наши чувства.
Луша
чувствовала на себе пристальный взгляд сумасшедшей и не смела шевельнуться; к ее лицу наклонялось страшное и искаженное злобой лицо; она
чувствовала порывистое тяжелое дыхание своего врага,
чувствовала, как ей передается нервная
дрожь чужого бешенства.