Неточные совпадения
Собрала
ужин; матушку
Зову, золовок, деверя,
Сама стою голодная
У двери, как раба.
— Ну что за охота спать! — сказал Степан Аркадьич, после выпитых за
ужином нескольких стаканов вина пришедший в свое самое милое и поэтическое настроение. — Смотри, Кити, — говорил он, указывая на поднимавшуюся из-за лип луну, — что за прелесть! Весловский, вот когда серенаду. Ты знаешь,
у него славный голос, мы с ним спелись дорогой. Он привез с собою прекрасные романсы, новые два. С Варварой Андреевной бы спеть.
Он прикинул воображением места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо в свой номер
у Дюссо, велел подать себе
ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном.
Он почти ничего не ел за обедом, отказался от чая и
ужина у Свияжских, но не мог подумать об
ужине.
Я всегда ненавидел гостей
у себя: теперь
у меня каждый день полон дом, обедают,
ужинают, играют, — и, увы, мое шампанское торжествует над силою магнетических ее глазок!
Слуга объявил, что Печорин остался
ужинать и ночевать
у полковника Н…
За большим столом
ужинала молодежь, и между ними Грушницкий. Когда я вошел, все замолчали: видно, говорили обо мне. Многие с прошедшего бала на меня дуются, особенно драгунский капитан, а теперь, кажется, решительно составляется против меня враждебная шайка под командой Грушницкого.
У него такой гордый и храбрый вид…
Уездный чиновник пройди мимо — я уже и задумывался: куда он идет, на вечер ли к какому-нибудь своему брату или прямо к себе домой, чтобы, посидевши с полчаса на крыльце, пока не совсем еще сгустились сумерки, сесть за ранний
ужин с матушкой, с женой, с сестрой жены и всей семьей, и о чем будет веден разговор
у них в то время, когда дворовая девка в монистах или мальчик в толстой куртке принесет уже после супа сальную свечу в долговечном домашнем подсвечнике.
— В таком случае знаете ли что, — сказал <Костанжогло>, — поезжайте к нему теперь же.
У меня стоят готовые пролетки. К нему и десяти верст <нет>, так вы слетаете духом. Вы даже раньше
ужина возвратитесь назад.
Лидия не пришла пить чай, не явилась и
ужинать. В течение двух дней Самгин сидел дома, напряженно ожидая, что вот, в следующую минуту, Лидия придет к нему или позовет его к себе. Решимости самому пойти к ней
у него не было, и был предлог не ходить: Лидия объявила, что она нездорова, обед и чай подавали для нее наверх.
Через несколько дней он снова почувствовал, что Лидия обокрала его. В столовой после
ужина мать, почему-то очень настойчиво, стала расспрашивать Лидию о том, что говорят во флигеле. Сидя
у открытого окна в сад, боком к Вере Петровне, девушка отвечала неохотно и не очень вежливо, но вдруг, круто повернувшись на стуле, она заговорила уже несколько раздраженно...
Стол для
ужина занимал всю длину столовой, продолжался в гостиной, и, кроме того,
у стен стояло еще несколько столиков, каждый накрыт для четверых. Холодный огонь электрических лампочек был предусмотрительно смягчен розетками из бумаги красного и оранжевого цвета, от этого теплее блестело стекло и серебро на столе, а лица людей казались мягче, моложе. Прислуживали два старика лакея во фраках и горбоносая, похожая на цыганку горничная. Елена Прозорова, стоя на стуле, весело командовала...
—
У нас, по стародавнему обычаю,
ужин сытный, как обед. Кушаем не по нужде, а для удовольствия.
Он продолжал шагать и через полчаса сидел
у себя в гостинице, разбирая бумаги в портфеле Варвары. Нашел вексель Дронова на пятьсот рублей, ключ от сейфа, проект договора с финской фабрикой о поставке бумаги, газетные вырезки с рецензиями о каких-то книгах, заметки Варвары. Потом спустился в ресторан,
поужинал и, возвратясь к себе, разделся, лег в постель с книгой Мережковского «Не мир, но меч».
— Куда вы? Подождите, здесь
ужинают, и очень вкусно. Холодный
ужин и весьма неплохое вино. Хозяева этой старой посуды, — показал он широким жестом на пестрое украшение стен, — люди добрые и широких взглядов. Им безразлично, кто
у них ест и что говорит, они достаточно богаты для того, чтоб участвовать в истории; войну они понимают как основной смысл истории, как фабрикацию героев и вообще как нечто очень украшающее жизнь.
И вот он сидит в углу дымного зала за столиком, прикрытым тощей пальмой, сидит и наблюдает из-под широкого, веероподобного листа. Наблюдать — трудно, над столами колеблется пелена сизоватого дыма, и лица людей плохо различимы, они как бы плавают и тают в дыме, все глаза обесцвечены, тусклы. Но хорошо слышен шум голосов, четко выделяются громкие, для всех произносимые фразы, и, слушая их, Самгин вспоминает страницы
ужина у банкира, написанные Бальзаком в его романе «Шагреневая кожа».
— Акулина-то! — с удивлением возразила она. — Как же можно? Что она сделает без меня?
Ужин и к завтрему не поспеет.
У меня все ключи.
— Ну, тебе, батюшка, ужо на ночь дам ревеню или постного масла с серой.
У тебя глисты должны быть. И
ужинать не надо.
Зато внизу,
у Николая Васильевича, был полный беспорядок. Старые предания мешались там с следами современного комфорта. Подле тяжелого буля стояла откидная кушетка от Гамбса, высокий готический камин прикрывался ширмами с картинами фоблазовских нравов, на столах часто утро заставало остатки
ужина, на диване можно было найти иногда женскую перчатку, ботинку, в уборной его — целый магазин косметических снадобьев.
— Идея недурна: пойдемте. Да только уверены ли вы, что мы достанем
у ней
ужин? Я очень голоден.
— Пойдемте
ужинать к ней: да кстати уж и ночуйте
у меня! Я не знаю, что она сделает и скажет, знаю только, что будет смешно.
— Что вы, бабушка! Да не он ли
у меня
ужинал и ночевал? Не вы ли велели ему постлать мягкую постель…
— Нет, нет, —
у меня теперь есть деньги… — сказал он, глядя загадочно на Райского. — Да я еще в баню до
ужина пойду. Я весь выпачкался, не одевался и не раздевался почти. Я, видите ли, живу теперь не
у огородника на квартире, а
у одной духовной особы. Сегодня там баню топят, я схожу в баню, потом
поужинаю и лягу уж на всю ночь.
— Достанем ли
ужин у Татьяны Марковны? Наверное можно накормить роту солдат.
«Бабушка велела, чтоб
ужин был хороший — вот что
у меня на душе: как я ему скажу это!..» — подумала она.
— Где monsieur Борис? — спрашивала уже в пятый раз Полина Карповна, и до
ужина, и после
ужина,
у всех. Наконец обратилась с этим вопросом и к бабушке.
Между тем наступила ночь. Я велел подать что-нибудь к
ужину, к которому пригласил и смотрителя. «Всего один рябчик остался», — сердито шепнул мне человек. «Где же прочие? — сказал я, — ведь
у якута куплено их несколько пар». — «Вчера с проезжим скушали», — еще сердитее отвечал он. «Ну разогревай английский презервный суп», — сказал я. «Вчера последний вышел», — заметил он и поставил на очаг разогревать единственного рябчика.
«
У нас есть утка, сегодня застрелена, не будешь ли
ужинать?» — «Утка?» — «Да, и рябчик есть».
Он объявил, что за полтора пиастра в сутки дает комнату со столом, то есть с завтраком, обедом,
ужином; что он содержит также и экипажи; что коляска и пара лошадей стоят в день два пиастра с половиной, а за полдня пиастр с четвертью; что завтракают
у него в десять часов, обедают в четыре, а чай пьют и
ужинают в восемь.
Мы обедали в палатке; запах от кораллов так силен, что почти есть нельзя. Обед весь состоял из рыбы: уха, жареная рыба и гомар чудовищных размеров и блестящих красок; но его оставили к
ужину. Шея
у него — самого чистого дикого цвета, как будто из шелковой материи, с коричневыми полосами; спина синяя, двуличневая, с блеском; усы в четверть аршина длиной, красноватые.
Что
у него ни спрашивали или что ни приказывали ему, он прежде всего отвечал смехом и обнаруживал ряд чистейших зубов. Этот смех в привычке негров. «Что ж, будем
ужинать, что ли?» — заметил кто-то. «Да я уж заказал», — отвечал барон. «Уже? — заметил Вейрих. — Что ж вы заказали?» — «Так, немного, безделицу: баранины, ветчины, курицу, чай, масла, хлеб и сыр».
Пока моряки переживали свою «страшную» минуту, не за себя, а за фрегат, конечно, — я и другие, неприкосновенные к делу, пили чай,
ужинали и, как
у себя дома, легли спать. Это в первый раз после тревог, холода, качки!
— Приезжай. Своих уж
у меня нет. Но я держу за Гришиных лошадей. Помнишь?
У него хорошая конюшня. Так вот приезжай, и
поужинаем.
А за
ужином уже Иван Петрович показывал свои таланты. Он, смеясь одними только глазами, рассказывал анекдоты, острил, предлагал смешные задачи и сам же решал их, и все время говорил на своем необыкновенном языке, выработанном долгими упражнениями в остроумии и, очевидно, давно уже вошедшем
у него в привычку: большинский, недурственно, покорчило вас благодарю…
После
ужина мы долго сидели
у огня и разговаривали; говорили больше Дерсу и Чжан Бао, а я слушал.
Вечером, после
ужина, я пошел посмотреть, что он делает. Дерсу сидел, поджав под себя ноги, и курил трубку. Мне показалось
у него так уютно, что я не мог отказать себе в удовольствии погреться
у огня и поговорить с ним за кружкой чая.
После
ужина, протерев ружья, стрелки сейчас же легли спать. Я хотел было заняться съемками, но работа
у меня как-то не клеилась. Я завернулся в бурку, лег к огню и тоже уснул.
Мы все занялись своими делами. Я принялся вычерчивать дневной маршрут, а Дерсу и Чжан Бао стали готовить
ужин. Мало-помалу старик успокоился. После чая, сидя
у костра, я начал расспрашивать его о том, как он попал на Такунчи.
С вечера они стали готовиться: перетянули ремни
у лыж и подточили копья. Та к как назавтра выступление было назначено до восхода солнца, то после
ужина все рано легли спать.
После
ужина стрелки легли спать, а мы с Дерсу долго сидели
у огня и обсуждали наше положение.
Мы вместе
поужинаем, — мы возьмем с собою повара, — вы
у меня переночуете.
— Скажите, пожалуйста, — спросил я Полутыкина за
ужином, — отчего
у вас Хорь живет отдельно от прочих ваших мужиков?
Жил ты
у великороссийского помещика Гура Крупяникова, учил его детей, Фофу и Зёзю, русской грамоте, географии и истории, терпеливо сносил тяжелые шутки самого Гура, грубые любезности дворецкого, пошлые шалости злых мальчишек, не без горькой улыбки, но и без ропота исполнял прихотливые требования скучающей барыни; зато, бывало, как ты отдыхал, как ты блаженствовал вечером, после
ужина, когда отделавшись, наконец, от всех обязанностей и занятий, ты садился перед окном, задумчиво закуривал трубку или с жадностью перелистывал изуродованный и засаленный нумер толстого журнала, занесенный из города землемером, таким же бездомным горемыкою, как ты!
Когда совсем смерклось, возвратились казаки и принесли с собой козулю. После
ужина мы рано легли спать. Два раза я просыпался ночью и видел Дерсу, сидящего
у огня в одиночестве.
Вечером, после
ужина, мы все сидели
у костра и разговаривали.
Как и всегда, сначала около огней было оживление, разговоры, смех и шутки. Потом все стало успокаиваться. После
ужина стрелки легли спать, а мы долго сидели
у огня, делились впечатлениями последних дней и строили планы на будущее. Вечер был удивительно тихий. Слышно было, как паслись кони; где-то в горах ухал филин, и несмолкаемым гомоном с болот доносилось кваканье лягушек.
Свет от костров отражался по реке яркой полосой. Полоса эта как будто двигалась, прерывалась и появлялась вновь
у противоположного берега. С бивака доносились удары топора, говор людей и смех. Расставленные на земле комарники, освещенные изнутри огнем, казались громадными фонарями. Казаки слышали мои выстрелы и ждали добычи. Принесенная кабанина тотчас же была обращена в
ужин, после которого мы напились чаю и улеглись спать. Остался только один караульный для охраны коней, пущенных на волю.
В сумерки пошел крупный дождь. Комары и мошки сразу куда-то исчезли. После
ужина стрелки легли спать, а мы с Дерсу долго еще сидели
у огня и разговаривали. Он рассказывал мне о жизни китайцев на Ното, рассказывал о том, как они его обидели — отобрали меха и ничего не заплатили.
И тем же длинным, длинным манером официального изложения она сказала, что может послать Жану письмо, в котором скажет, что после вчерашней вспышки передумала, хочет участвовать в
ужине, но что нынешний вечер
у нее уже занят, что поэтому она просит Жана уговорить Сторешникова отложить
ужин — о времени его она после условится с Жаном.
— Simon, будьте так добры: завтра
ужин на шесть персон, точно такой, как был, когда я венчался
у вас с Бертою, — помните, пред рождеством? — и в той же комнате.