Неточные совпадения
И рассказали странники,
Как встретились нечаянно,
Как подрались, заспоривши,
Как дали свой зарок
И как
потом шаталися,
Искали по губерниям
Подтянутой, Подстреленной,
Кому живется счастливо.
Вольготно на Руси?
Влас слушал — и рассказчиков
Глазами мерял: — Вижу я,
Вы тоже люди странные! —
Сказал он наконец. —
Чудим и мы достаточно.
А вы — и нас чудней...
Казалось, благотворные лучи солнца подействовали и на него (по крайней мере, многие обыватели
потом уверяли, что собственными
глазами видели, как у него тряслись фалдочки).
Начали сечь Волоса, который выдержал наказание стоически,
потом принялись за Ярилу, и говорят, будто бы в
глазах его показались слезы.
План был начертан обширный. Сначала направиться в один угол выгона;
потом, перерезав его площадь поперек, нагрянуть в другой конец;
потом очутиться в середине,
потом ехать опять по прямому направлению, а затем уже куда
глаза глядят. Везде принимать поздравления и дары.
На другой день, проснувшись рано, стали отыскивать"языка". Делали все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала повесить его, но
потом вспомнили, что он совсем не для того требовался, и простили. Еврей, положив руку под стегно, [Стегно́ — бедро.] свидетельствовал, что надо идти сначала на слободу Навозную, а
потом кружить по полю до тех пор, пока не явится урочище, называемое Дунькиным вра́гом. Оттуда же, миновав три повёртки, идти куда
глаза глядят.
Мужик этот с длинною талией принялся грызть что-то в стене, старушка стала протягивать ноги во всю длину вагона и наполнила его черным облаком;
потом что-то страшно заскрипело и застучало, как будто раздирали кого-то;
потом красный огонь ослепил
глаза, и
потом всё закрылось стеной.
— Однако и он, бедняжка, весь в
поту, — шопотом сказала Кити, ощупывая ребенка. — Вы почему же думаете, что он узнает? — прибавила она, косясь на плутовски, как ей казалось, смотревшие из-под надвинувшегося чепчика
глаза ребенка, на равномерно отдувавшиеся щечки и на его ручку с красною ладонью, которою он выделывал кругообразные движения.
Сначала княгиня замечала только, что Кити находится под сильным влиянием своего engouement, как она называла, к госпоже Шталь и в особенности к Вареньке. Она видела, что Кити не только подражает Вареньке в её деятельности, но невольно подражает ей в её манере ходить, говорить и мигать
глазами. Но
потом княгиня заметила, что в дочери, независимо от этого очарования, совершается какой-то серьезный душевный переворот.
— Ты влюбился в эту гадкую женщину, она обворожила тебя. Я видела по твоим
глазам. Да, да! Что ж может выйти из этого? Ты в клубе пил, пил, играл и
потом поехал… к кому? Нет, уедем… Завтра я уеду.
Пока священник читал отходную, умирающий не показывал никаких признаков жизни;
глаза были закрыты. Левин, Кити и Марья Николаевна стояли у постели. Молитва еще не была дочтена священником, как умирающий потянулся, вздохнул и открыл
глаза. Священник, окончив молитву, приложил к холодному лбу крест,
потом медленно завернул его в епитрахиль и, постояв еще молча минуты две, дотронулся до похолодевшей и бескровной огромной руки.
На Таню сначала подействовала жалость за Гришу,
потом сознание своего добродетельного поступка, и слезы у ней тоже стояли в
глазах; но она, не отказываясь, ела свою долю.
Потом она вспомнила худую-худую фигуру Петрова с его длинною шеей, в его коричневом сюртуке; его редкие вьющиеся волосы, вопросительные, страшные в первое время для Кити голубые
глаза и его болезненные старания казаться бодрым и оживленным в её присутствии.
Увидав ее, он хотел встать, раздумал,
потом лицо его вспыхнуло, чего никогда прежде не видала Анна, и он быстро встал и пошел ей навстречу, глядя не в
глаза ей, а выше, на ее лоб и прическу. Он подошел к ней, взял ее за руку и попросил сесть.
Там была до невозможного обнаженная красавица Лиди, жена Корсунского; там была хозяйка, там сиял своею лысиной Кривин, всегда бывший там, где цвет общества; туда смотрели юноши, не смея подойти; и там она нашла
глазами Стиву и
потом увидала прелестную фигуру и голову Анны в черном бархатном платье.
Он поднялся опять на локоть, поводил спутанною головой на обе стороны, как бы отыскивая что-то, и открыл
глаза. Тихо и вопросительно он поглядел несколько секунд на неподвижно стоявшую пред ним мать,
потом вдруг блаженно улыбнулся и, опять закрыв слипающиеся
глаза, повалился, но не назад, а к ней, к ее рукам.
Наступило молчание, во время которого Вронский, — так как надо же смотреть на что-нибудь, — посмотрел на Левина, на его ноги, на его мундир,
потом на его лицо и, заметив мрачные, направленные на себя
глаза, чтобы сказать что-нибудь, сказал...
Потом она вспомнила его, что он тут, весь, со своими руками,
глазами.
Все к лучшему! это новое страдание, говоря военным слогом, сделало во мне счастливую диверсию. Плакать здорово; и
потом, вероятно, если б я не проехался верхом и не был принужден на обратном пути пройти пятнадцать верст, то и эту ночь сон не сомкнул бы
глаз моих.
Она призадумалась, не спуская с него черных
глаз своих,
потом улыбнулась ласково и кивнула головой в знак согласия. Он взял ее руку и стал ее уговаривать, чтоб она его поцеловала; она слабо защищалась и только повторяла: «Поджалуста, поджалуста, не нада, не нада». Он стал настаивать; она задрожала, заплакала.
И вот вижу, бежит опять вприпрыжку моя ундина: [Ундина — в германо-скандинавском фольклоре то же, что русалка в славянском.] поравнявшись со мной, она остановилась и пристально посмотрела мне в
глаза, как будто удивленная моим присутствием;
потом небрежно обернулась и тихо пошла к пристани.
— Вы странный человек! — сказала она
потом, подняв на меня свои бархатные
глаза и принужденно засмеявшись.
Иной, например, даже человек в чинах, с благородною наружностию, со звездой на груди, [Звезда на груди — орден Станислава.] будет вам жать руку, разговорится с вами о предметах глубоких, вызывающих на размышления, а
потом, смотришь, тут же, пред вашими
глазами, и нагадит вам.
Стоял этот бедный Михайло час, другой, отправлялся
потом на кухню,
потом вновь приходил, — барин все еще протирал
глаза и сидел на кровати.
Наконец Манилов поднял трубку с чубуком и поглядел снизу ему в лицо, стараясь высмотреть, не видно ли какой усмешки на губах его, не пошутил ли он; но ничего не было видно такого, напротив, лицо даже казалось степеннее обыкновенного;
потом подумал, не спятил ли гость как-нибудь невзначай с ума, и со страхом посмотрел на него пристально; но
глаза гостя были совершенно ясны, не было в них дикого, беспокойного огня, какой бегает в
глазах сумасшедшего человека, все было прилично и в порядке.
Коцебу, в которой Ролла играл г. Поплёвин, Кору — девица Зяблова, прочие лица были и того менее замечательны; однако же он прочел их всех, добрался даже до цены партера и узнал, что афиша была напечатана в типографии губернского правления,
потом переворотил на другую сторону: узнать, нет ли там чего-нибудь, но, не нашедши ничего, протер
глаза, свернул опрятно и положил в свой ларчик, куда имел обыкновение складывать все, что ни попадалось.
Манилов был совершенно растроган. Оба приятеля долго жали друг другу руку и долго смотрели молча один другому в
глаза, в которых видны были навернувшиеся слезы. Манилов никак не хотел выпустить руки нашего героя и продолжал жать ее так горячо, что тот уже не знал, как ее выручить. Наконец, выдернувши ее потихоньку, он сказал, что не худо бы купчую совершить поскорее и хорошо бы, если бы он сам понаведался в город.
Потом взял шляпу и стал откланиваться.
Потянувши впросонках весь табак к себе со всем усердием спящего, он пробуждается, вскакивает, глядит, как дурак, выпучив
глаза, во все стороны, и не может понять, где он, что с ним было, и
потом уже различает озаренные косвенным лучом солнца стены, смех товарищей, скрывшихся по углам, и глядящее в окно наступившее утро, с проснувшимся лесом, звучащим тысячами птичьих голосов, и с осветившеюся речкою, там и там пропадающею блещущими загогулинами между тонких тростников, всю усыпанную нагими ребятишками, зазывающими на купанье, и
потом уже наконец чувствует, что в носу у него сидит гусар.
Однообразный и безумный,
Как вихорь жизни молодой,
Кружится вальса вихорь шумный;
Чета мелькает за четой.
К минуте мщенья приближаясь,
Онегин, втайне усмехаясь,
Подходит к Ольге. Быстро с ней
Вертится около гостей,
Потом на стул ее сажает,
Заводит речь о том, о сем;
Спустя минуты две
потомВновь с нею вальс он продолжает;
Все в изумленье. Ленский сам
Не верит собственным
глазам.
Одессу звучными стихами
Наш друг Туманский описал,
Но он пристрастными
глазамиВ то время на нее взирал.
Приехав, он прямым поэтом
Пошел бродить с своим лорнетом
Один над морем — и
потомОчаровательным пером
Сады одесские прославил.
Всё хорошо, но дело в том,
Что степь нагая там кругом;
Кой-где недавный труд заставил
Младые ветви в знойный день
Давать насильственную тень.
Потом, не спуская
глаз с Сережи, я последовал за ним в гостиную и следил за всеми его движениями.
Вперив
глаза в опушку, я бессмысленно улыбался;
пот катился с меня градом, и хотя капли его, сбегая по подбородку, щекотали меня, я не вытирал их.
Я воображал ее то в том, то в другом положении: живою, веселою, улыбающеюся;
потом вдруг меня поражала какая-нибудь черта в бледном лице, на котором остановились мои
глаза: я вспоминал ужасную действительность, содрогался, но не переставал смотреть.
Потом она приподнялась, моя голубушка, сделала вот так ручки и вдруг заговорила, да таким голосом, что я и вспомнить не могу: «Матерь божия, не оставь их!..» Тут уж боль подступила ей под самое сердце, по
глазам видно было, что ужасно мучилась бедняжка; упала на подушки, ухватилась зубами за простыню; а слезы-то, мой батюшка, так и текут.
Я очень хорошо помню, как раз за обедом — мне было тогда шесть лет — говорили о моей наружности, как maman старалась найти что-нибудь хорошее в моем лице, говорила, что у меня умные
глаза, приятная улыбка, и, наконец, уступая доводам отца и очевидности, принуждена была сознаться, что я дурен; и
потом, когда я благодарил ее за обед, потрепала меня по щеке и сказала...
Мы довольно долго стояли друг против друга и, не говоря ни слова, внимательно всматривались;
потом, пододвинувшись поближе, кажется, хотели поцеловаться, но, посмотрев еще в
глаза друг другу, почему-то раздумали. Когда платья всех сестер его прошумели мимо нас, чтобы чем-нибудь начать разговор, я спросил, не тесно ли им было в карете.
— Вот в рассуждении того теперь идет речь, панове добродийство, — да вы, может быть, и сами лучше это знаете, — что многие запорожцы позадолжались в шинки жидам и своим братьям столько, что ни один черт теперь и веры неймет.
Потом опять в рассуждении того пойдет речь, что есть много таких хлопцев, которые еще и в
глаза не видали, что такое война, тогда как молодому человеку, — и сами знаете, панове, — без войны не можно пробыть. Какой и запорожец из него, если он еще ни разу не бил бусурмена?
Андрий стоял ни жив ни мертв, не имея духа взглянуть в лицо отцу. И
потом, когда поднял
глаза и посмотрел на него, увидел, что уже старый Бульба спал, положив голову на ладонь.
Но в идущей женщине было что-то такое странное и с первого же взгляда бросающееся в
глаза, что мало-помалу внимание его начало к ней приковываться, — сначала нехотя и как бы с досадой, а
потом все крепче и крепче.
Он услышал поспешные шаги Разумихина и голос его, закрыл
глаза и притворился спящим. Разумихин отворил дверь и некоторое время стоял на пороге, как бы раздумывая.
Потом тихо шагнул в комнату и осторожно подошел к дивану. Послышался шепот Настасьи...
Но бедный мальчик уже не помнит себя. С криком пробивается он сквозь толпу к савраске, обхватывает ее мертвую, окровавленную морду и целует ее, целует ее в
глаза, в губы…
Потом вдруг вскакивает и в исступлении бросается с своими кулачонками на Миколку. В этот миг отец, уже долго гонявшийся за ним, схватывает его, наконец, и выносит из толпы.
Мещанин скосил на него
глаза исподлобья и оглядел его пристально и внимательно, не спеша;
потом медленно повернулся и, ни слова не сказав, вышел из ворот дома на улицу.
Он стоял, смотрел и не верил
глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей на лестницу, та самая, в которую он давеча звонил и вошел, стояла отпертая, даже на целую ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, все время, во все это время! Старуха не заперла за ним, может быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он
потом Лизавету! И как мог, как мог он не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
Соня села, посмотрела кругом — на Лебезятникова, на деньги, лежавшие на столе, и
потом вдруг опять на Петра Петровича, и уже не отрывала более от него
глаз, точно приковалась к нему.
Через несколько минут он поднял
глаза и долго смотрел на чай и на суп.
Потом взял хлеб, взял ложку и стал есть.
Потом,
глаза продравши, встала
И рылом подрывать у Дуба корни стала.
Арина Власьевна сперва помолилась всласть,
потом долго-долго беседовала с Анфисушкой, которая, став как вкопанная перед барыней и вперив в нее свой единственный
глаз, передавала ей таинственным шепотом все свои замечания и соображения насчет Евгения Васильевича.
— Я к вашим услугам, Николай Петрович; но куда нам до Либиха! Сперва надо азбуке выучиться и
потом уже взяться за книгу, а мы еще аза в
глаза [Аза в
глаза не видать — значит не знать самого начала чего-либо; аз — первая буква славянской азбуки.] не видали.
— Николай Петрович! что вы это? — пролепетала она и опустила
глаза,
потом тихонько подняла их… Прелестно было выражение ее
глаз, когда она глядела как бы исподлобья да посмеивалась ласково и немножко глупо.
Сперва Павел Петрович произносил несвязные слова;
потом он вдруг открыл
глаза и, увидав возле своей постели брата, заботливо наклонившегося над ним, промолвил...
«Странный этот лекарь!» — повторила она про себя. Она потянулась, улыбнулась, закинула руки за голову,
потом пробежала
глазами страницы две глупого французского романа, выронила книжку — и заснула, вся чистая и холодная, в чистом и душистом белье.